— Где мои друзья? — проигнорировав признание пирата, спросила я. — Что вы с ними сделали?
— Они в храме. Не волнуйся, с ними… С ними все будет в порядке, — ответил Арэс, но я почувствовала неуверенность в его голосе. — Цитре нужна ты, а не они…
— А Алек? Его вы тоже забрали? — спросила я.
При упоминании Эрнхардта дрожь в голосе становилось сдерживать все сложнее. А еще сложнее было при виде того, как Арэс сочувствующе заглянул мне в глаза, еле заметно покачав головой.
— Вы убили его… — сорвалось с моих губ. — Хотя он был вообще ни при чем…
— Он хотел помешать, и… Воины ракъят просто не стали с ним церемониться.
— Мои друзья, они в порядке? Никого не ранили?
Арэс вдруг переменился в лице. Если до этого пират выглядел отчаянным, то теперь в его глазах появился еще и неподдельный, плохо скрытый страх. Мне стало не по себе, и я уставилась на парня в немом вопросе. Тот, в свою очередь, снова увел взгляд.
— Там была девушка, одна из твоих подруг. Она все время кричала, отбивалась, пыталась сбежать. И… В какой-то момент ей удалось вырваться, она успела отбежать от нас на небольшое расстояние…
— И…
— Цитра… Дала приказ не оставлять в живых никого, кто будет противиться опале.
Стоило ему произнести эти слова, и я сразу все поняла. Но окончательно меня добило его последнее признание…
— Поэтому мне пришлось остановить твою подругу…
Вот теперь стало больно. Невыносимо больно. Боль от потери подруги и боль от этого предательства, которое ни с чем нельзя было сравнить. Сердце словно замерло, переставая перекачивать кровь, а вместе с ней пропал и кислород из легких. Я смотрела на этого абсолютно чужого мне человека, который так недавно был, пожалуй, единственным светлым лучиком в моей жизни на этом кровавом острове. Я смотрела на него и не верила, что этот человек, который был так дорог мне и который сам лично признался в том, что я дорога для него не меньше, собственноручно застрелил мою подругу. Арэс знал, как важны для меня друзья, знал, как я пеклась о них, как рвалась на свободу, чтобы спасти их в первую очередь, и сколько боли вытерпела ради них… Знал, но приказ своей жрицы счел более важным, чем мои чувства. Действительно, ведь кто я такая…
Разве не это предательство?
Арэс что-то говорил мне, раскаивался, винил себя за то, что не осмелился пойти против приказа. Что жалеет о содеянном, но ничего не может исправить и от этого ему невыносимо больно и совестно. Что он напился, чтобы забыться, и как трус скрывался от меня в этом гребаном баре, так как не мог осмелиться посмотреть мне в глаза…
Но я уже не могла слышать его из-за гула в ушах. Не могла смотреть на него. Мне было омерзительно, мне было больно. Он сделал шаг мне навстречу, и я тут же отпрянула — пытаясь выровнять сбившееся дыхание, я отвернулась от пирата, наблюдая перед собой дикие джунгли, раскинувшиеся за невысокой металлической оградой. Ливень продолжался, и все вокруг блестело под вспышками молнии. И только эта тишина, нарушаемая гулом в ушах, сводила с ума…
— Господи… — сорвалось с моих губ, и я прикрыла их дрожащей рукой.
Из глаз покатились слезы, а в мыслях только мелькали страшные картины того, как кто-то из моих напуганных подруг убегает от безжалостных воинов ракъят, которые все это время строили из себя мою «семью». А пират, который находился за моей спиной и некогда был одним из самых дорогих мне людей, направляет на мою подругу дуло винтовки, и в следующую секунду невинная девушка падает на землю, а из ее затылка вытекает багровая кровь…
— Не смей ко мне прикасаться! — выкрикнула я, стоило мне почувствовать на своем плече теплую ладонь Арэса.
Я оттолкнула его руку, впившись ненавистным взглядом в ожидающего такой реакции парня, которому оставалось лишь нервно вздохнуть.
— Забудь о том, что у нас было. Забудь вообще, кто я…
Надолго моей твердости не хватило, и я окончательно сорвала голос, разочарованно смотря на парня со слезами на глазах.
— Это конец, Арэс…
Пират смотрел на меня все с той же болью и раскаяньем в глазах, но я уже не могла выносить его присутствия. Я не хотела его видеть — больше никогда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Последний раз бросив на парня тоскливый взгляд, я пронеслась мимо него и твердым быстрым шагом направилась прочь, утирая слезы тыльной стороной ладони. Ни проливной дождь, ни холодные порывы ветра уже не приносили дискомфорт — они были цветочками в сравнении с тем, что творилось на душе…
***
— Знаешь, малышка, это хуйня — то, что ты делаешь! — кричал сквозь громыхающую из десятка колонок Die Antwoord — I Fink you Freeky Бенжамин, подкидывающий чертового козырного туза.
Этот засранец снова выигрывал, из-за чего я, будучи и так в самом херовом расположении духа после дневного разговора с Аресом, очень бесилась и уже вскоре с недовольной рожей, обращенной к темнокожему, снимала второй кроссовок, ибо играли мы на раздевание, по приколу, так сказать. Несмотря на свои бесконечные выигрыши, молчаливый Бен все так же и уголком губ не повел, безэмоционально наблюдая за этой картиной и отпивая дешевый виски, медленно и «аристократично».
Музыка в стрипбаре била по ушам. Нас окружали, пожалуй, сотни людей. Согласиться на предложение главаря пиратов не сидеть весь вечер в четырех стенах, а наконец-то расслабиться, было моей единственной надеждой на то, чтобы забыться и перестать думать об Арэсе и о том, что он стал убийцей моей ни в чем неповинной подруги, перестать чувствовать эту душевную пустоту и разочарование и найти утешение в этих неоновых бликах, отличном роке, танцующих людях и бьющем прямо в нос запахе алкоголя. Мне не нужно было пить, чтобы ощущать себя пьяной, градусов так под сорок…
В очередных раздумьях я отвлеклась и не сразу заметила, как по бокам от меня кожаный диван прогнулся под тяжестью двух тел. Я автоматом напряглась, мельком рассматривая то первого незнакомого мне пирата, то второго, однако встретившись со слегка пьяным, но все еще умиротворенным выражением лица сидящего напротив Бенжамина, поняла, что все в порядке и мне ничего не угрожает. Двое незнакомцев уже были навеселе, громко смеялись, так, что я даже не могла расслышать слова песни, и пожали руки темнокожему.
— А кто это у нас такая красивая? — один из пиратов переключил свое внимание на меня, и я, мягко сказать, прихуела, услышав чистый русский акцент.
— Знакомься, Мэри: Макс и Питер, — отсалютовал Бенжамин, продолжая раскладывать карты на стол.
Названный Максом времени не терял: пират уже по-хозяйски завел руку мне за плечи, уложив ее на спинку дивана, а сам откинулся рядом, нарушая зону интимного, мать его, пространства.
— Хэй, чувак, вы знакомы? — спросил Макс у Бенжамина и, не дожидаясь ответа, обернулся ко мне, улыбаясь во все тридцать два. — Ты его подружка?
— Нет, а ты? — с иронией задала я встречный вопрос пирату.
Тот растерянно усмехнулся, не успев ответить.
— Мне кажется, твоя рука заплыла дальше, чем ей следовало бы, — намекнула я Максу, на миг скосив глаза на покоящуюся возле моего плеча ладонь. — Так что, будь любезен, убери ее, окей?
На губах появилась натянутая улыбка, но пирата это только раззадорило. И он начинал меня откровенно бесить. Да что уж говорить, в тот момент меня бесило все на свете…
— А ты с характером, — еще шире улыбнулся брюнет и, пожав плечами в мирном жесте, отстранился и протянул руку, — Макс. Всегда к вашим услугам…
— Мария, — после секундного раздумывания, я нехотя вложила ладонь в протянутую руку.
«Раз уж ты решила забыться в отрыве, Маш, значит, бери от этой ночи все…» — советовал внутренний голос.
Макс взял со стола бутылку виски, принадлежающую Бенжамину, который в это время что-то обсуждал со вторым собеседником, и принялся разливать его по стаканам.
— И откуда же ты такая, принцесса? — протягивая мне алкоголь, спросил Макс.
Меня в ту же секунду передернуло от этого обращения. Я уже успела привыкнуть к тому, что так меня называет Ваас, но слышать «принцесса» от кого-то другого, в особенности от какого-то смазливого еблана, который наивно верил, что я поведусь на его дешевые подкаты и что ему удастся споить меня, было мерзко, и звучало это совсем не так, как из уст главаря пиратов: когда Ваас называл меня принцессой, это, как правило, говорило о его хорошем расположении духа и никогда не звучало как-то пошло и двусмысленно…
