Прочитав книгу в переводе и распорядившись передать ее экземпляры членам Политбюро,[948] Сталин созвал 18 июня 1925 года расширенное заседание Политбюро, где обрушился на Троцкого, требуя, чтобы тот объявил книгу клеветнической. Решение требовало от Троцкого «решительно отмежеваться от Истмена и выступить в печати с категорическим опровержением».[949] Такой акт был близок к политическому самоубийству. Троцкий пытался сопротивляться. Он написал два письма Сталину, высказав мнение, что надо быть идиотом или преступником, чтобы поднимать шум вокруг этого «документа».[950] В результате Троцкий написал заявление «По поводу книги Истмена «После смерти Ленина»»,[951] сочтенное Сталиным недостаточно жестким. Бухарин, Зиновьев, Рыков и Сталин (именно в таком порядке шли их подписи) послали Троцкому резкое письмо. Оно утеряно, но содержание можно понять по цитатам в других документах и по ответу Троцкого от 27 июня 1925 года. Сталин и его группа требовали, чтобы Троцкий использовал определения «клеветник», «контрреволюционер» и т. п.
Эти определения Троцкий заменил своими. Дескать, книга Истмена «лишена политической ценности», автор подходит к политической жизни в СССР без серьезного критерия, чисто психологически, произведение сооружено им на недостаточном фундаменте. Это были отговорки, которые члены Политбюро сочли недопустимыми.[952]
После долгих и трудных споров Сталин почти полностью добился своей цели.
В журнале «Большевик» была опубликована подборка материалов с предисловием «От редакции», написанным, скорее всего, генсеком.[953] В нем саркастически говорилось о «богатой» политической литературе в стане врагов революции, которую породила дискуссия о троцкизме (так теперь трактовалось то, что еще совсем недавно скромно именовалось «литературной дискуссией»!). Далее следовали заявление Троцкого «По поводу книги Истмена «После смерти Ленина»»[954] и письмо Крупской «Издательству «Sunday Worker»».[955] Заявление Троцкого, будучи лишь незначительно сдержаннее предисловия, представляло собой смесь фактов и вымыслов. Троцкий заявлял, что Ленин не писал завещания, пытался убедить, что последние письма Ленина содержали только «советы по организационным вопросам», которые Тринадцатый съезд воспринял с величайшим вниманием и сделал выводы в соответствии с существовавшим положением. В то же время автор давал понять, что его заявление носит вынужденный характер. Он, мол, не собирался ни читать «книжку» Истмена, ни реагировать на нее, но «ближайшие товарищи» сочли, что «мое молчание может оказать косвенную поддцержку книжке, полностью направленной против нашей партии». И далее шли острые высказывания, неискренность которых можно было бы объяснить предыдущей ссылкой на мнение «ближайших товарищей». «Книжка его может сослужить службу только злейшим врагам коммунизма и революции, являясь, таким образом, по объективному своему смыслу, контрреволюционным орудием» — так завершалось это лицемерное заявление. Подобным было и письмо Крупской, объявлявшей книгу Истмена набором сплетен. Появление этих документов было триумфом Сталина, означавшим новое ослабление позиций Троцкого.
В следующие годы Троцкий неоднократно давал понять, что его заявление против книги М. Истмена не носило искреннего характера, хотя прямо никогда этого не произносил. Более того, Троцкий пытался оправдать свое тогдашнее поведение. Находясь в ссылке в Алма-Ате, в ноябре 1928 года он послал письмо некоему Николаю Ивановичу,[956] который спрашивал об Истмене. Троцкий дал высокую оценку журналисту и утверждал, что всем поведением Истмен доказал свое политическое бескорыстие.
Тем временем Истмен, получивший полный текст «Письма к съезду» Ленина, передал его для публикации в газету «Нью-Йорк таймс», где оно появилось 18 октября 1926 года, что в очередной раз привело Сталина в ярость. Троцкий же теперь полностью оправдывал эту публикацию. «Заявление Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его от партии и рабочего класса». Свое поведение в 1925 году Троцкий явно, но несостоятельно оправдывал. Тот факт, что он поддался сталинскому давлению, объяснялся неким решением «руководящей группы оппозиции». Другого пути, мол, тогда не было.[957]
Все это проникнутое самооправданием письмо может вызвать лишь горькую улыбку сожаления. Оно свидетельствует, насколько этот действительно выдающийся деятель оставался мелочным и попросту лживым, когда речь шла о его политическом реноме и интересах дела, которому он посвятил себя. Ведь в 1925 году не было никакой «руководящей группы оппозиции», которая могла бы принять какое-либо решение, не было и самой оппозиции, от имени которой выступал Троцкий, что же касается Истмена, то речь шла не о бросаемой на него «тени», а о прямом оскорблении. Все свои поступки в это время Троцкий совершал на основании собственного тактического расчета, который пытался в будущем оправдать неким фиктивным коллективным решением.
Нащупывание контактов
Почти сразу после Четырнадцатого съезда партии, на котором Каменев, Зиновьев и их сторонники потерпели поражение, Троцкий начал поиск контактов с ними. Он продолжал относиться к ним по-прежнему, считая их карьеристами, теоретически мало компетентными и слабыми в организационном отношении. Со своей стороны, бывшие сталинские соратники смотрели на Троцкого подозрительно и завистливо, считая, что он остается претендентом на высшую власть и в случае ее достижения не будет делить с ними добычу. Однако и Троцкий с небольшой группой близких деятелей, и Зиновьев с Каменевым сочли возможным пойти на контакт, вначале осторожный, затем более прочный для борьбы против сталинского диктата. Важным мотивом оставалось стремление вернуть себе высшую власть в качестве главных преемников Ленина.
В то же время после разрыва с Зиновьевым и Каменевым Сталин начал маневрировать, чтобы предотвратить возможный их блок с Троцким. В марте 1926 года Бухарин и Сталин встречались с ним, вели разговоры о возобновлении совместной работы. Троцкий заявил, что готов к сотрудничеству, но выражал недоумение по поводу предпринимаемых при этом закулисных маневров.[958]
Формально Троцкий продолжал работу на трех постах, куда был назначен после снятия с должности наркомвоенмора. Однако, учитывая их незначительность и энергию, сочетавшуюся с широкой осведомленностью Льва Давидовича, справлялся он с текущими вопросами легко, сосредоточив основное внимание на публицистической работе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
