Формально Троцкий продолжал работу на трех постах, куда был назначен после снятия с должности наркомвоенмора. Однако, учитывая их незначительность и энергию, сочетавшуюся с широкой осведомленностью Льва Давидовича, справлялся он с текущими вопросами легко, сосредоточив основное внимание на публицистической работе.
Его интересовали международные и внутренние проблемы, но в первую очередь вопросы, связанные с состоянием мировой экономики и политики, прочностью мирового капитализма, положением в европейских странах. Он опубликовал брошюру «Европа и Америка», куда поместил две речи, в которых развивал идею Соединенных Штатов Европы, теперь мотивируя ее недосягаемым материальным перевесом США над европейскими странами, исключавшим для капиталистической Европы возможность хозяйственного подъема и возрождения. Американский капитализм революционизирует Европу, был убежден Троцкий. Выход из тупика он видел только в пролетарской революции и устранении таможенных перегородок, в создании социалистических Соединенных Штатов Европы, которые вступили бы в федеративное объединение с СССР.[959]
Чуть ли не восторженно звучали оценки современного американского капитализма, что ранее не было свойственно Троцкому. Он предрекал мощный хозяйственный расцвет Америки, основанный на развитии серийного производства. «К числу этих стандартизированных предметов потребления относятся между прочим детская коляска и гроб. Так что американцы рождаются в стандарте и умирают в стандарте. Я не знаю, удобнее ли это, но это дешевле на 40 %», а европейские страны в смысле займов «стоят в очереди у окошка дяди Сэма».[960] В условиях, когда официальная пропаганда наращивала усилия по обещанию социализма в одной стране, эти печатные выступления выглядели подозрительно на фоне прошлых критических выступлений Троцкого.
В самом же Политбюро, членами которого оставались Троцкий и Зиновьев, изменения в их взаимоотношениях вначале могли быть видны разве что под микроскопом. Если раньше Зиновьев и Каменев нападали на Троцкого с остервенением, достойным лучшего применения, и получали столь же нелицеприятные ответные колкости, то теперь нападки смягчились, а затем прекратились. Между ними происходили неофициальные встречи с выяснением позиций без взятия обязательств. Результатом становились публичные заявления, но и они были облечены в эзопову форму. Уловить их смысл могли только весьма искушенные деятели.
Вначале возможности для сближения с теми, кого называли «новой оппозицией», стали ощущаться в сходной аргументации на заседаниях Политбюро. Почувствовав, что Зиновьев и Каменев постепенно приближаются к его позиции о необходимости форсированного промышленного развития СССР, Троцкий стал еще активнее настаивать на индустриализации.
Он использовал для этого все заседания, где рассматривались хозяйственные вопросы. 11 января 1926 года, то есть через полторы недели после окончания Четырнадцатого съезда, Троцкий заявил, что червонец, то есть твердая валюта, нужен не сам по себе, а как инструмент социалистического строительства, что именно промышленность должна играть ведущую роль в народном хозяйстве, тогда как Бухарин и стоявший за его спиной Сталин продолжали настаивать на первоочередном внимании к сельскому хозяйству, а Каменев и Зиновьев сочувственно прислушивались к словам Троцкого. «Выход из кризиса, — говорил он, буквально вдалбливая одну и ту же терминологию в сознание участников, — в энергичном форсировании экспорта, в переработке импортных планов под углом зрения индустриализации, в уплотнении бюджета под углом зрения индустриализации и в ясной и отчетливой директиве всем плановым и хозяйственным органам, что разрешение кризиса и предупреждение его… в лозунге «тверже шаг в сторону индустриализации»».[961] Термин «индустриализация» был повторен три раза подряд.
Острая перепалка возникла на заседании 18 марта. Именно здесь наметились первые шаги к сближению с бывшими лидерами «новой оппозиции». Обсуждался вопрос о председателе Ленинградского совета, то есть о снятии Зиновьева с этого поста. Вначале Троцкий выступил со спокойной речью, в которой обращал внимание на то, что пресловутая резолюция Десятого партсъезда о единстве партии была документом лишь того момента, что сам Ленин не придавал ей серьезного значения, когда считал это политически целесообразным.
Понизив, таким образом, накал страстей в отношении «фракционной работы» Зиновьева в Ленинграде, Троцкий сменил тональность. Он подверг критике «аппаратный режим» в Ленинграде, то есть режим Зиновьева, но не как стиль работы руководителя оппозиции, а как проявление общепартийного режима. При показном стремлении Троцкого подняться над схваткой в качестве судьи и московской верхушки, и ее ленинградского отражения, это было выступление в пользу Зиновьева, а следовательно, и Каменева, ибо оратор выражал уверенность, что снятием бывшего сталинского соратника и ленинградского босса с руководящего поста в Северной столице коренные проблемы партии не будут решены.
В результате возникла перебранка, которую начал Молотов, а затем поддержал Сталин. Молотов заявил, что у него серьезные сомнения в откровенности Троцкого, в том, что он чистосердечно высказывает свои взгляды. «Нигде по поводу XIV съезда тов. Троцкий не говорил. Между тем никто ему не запрещал защищать решения XIV съезда». Троцкий пытался опровергнуть это как демагогию, но сталинский клеврет, постепенно набиравший вес, настаивал на своей правоте.[962]
Понимая, что не сильный в аргументации, не обладавший красноречием, да еще и заикавшийся Молотов не выдержит полемики с Троцким, в атаку включился генсек. «Кто первый выдвинул у нас вопрос о перерождении вождей нашей партии? Тов. Троцкий. Кто об этом заговорил первый? Тов. Троцкий», — с пафосом напоминал Сталин, сопоставляя теперь Троцкого с Зиновьевым и Каменевым и фактически выступая в роли свахи, толкая их если не на брак, то во всяком случае на внебрачное сожительство, на блок по взаимной выгоде.
Между Троцким и генсеком развязалась жесткая перепалка, в которой Сталин, по сути дела, повторял слова Молотова (скорее всего, именно он и подсказал их ему) по поводу неясности отношения Троцкого к решениям Четырнадцатого съезда. «Вы прочитайте, т. Сталин, что я на деле писал, вы так много искажали меня, что сами уже поверили этому», — бросил Троцкий в ответ распалявшемуся Сталину.
Взаимное прощупывание продолжалось на пленуме ЦК 6–9 апреля того же 1926 года. Готовясь к пленуму, а затем во время него Троцкий набрасывал тезисы для выступления, которое вновь было посвящено индустриализации. Со свойственным ему ироническим оттенком, но в целом позитивно он отмечал изменения в позиции Каменева: «Тов. Каменев считает, что поворот на индустриализацию закончен с момента поворота самого тов. Каменева. Я и по отношению к прошлому не вижу полного совпадения этих двух процессов… Тов. Каменев имел в своем распоряжении почти два года для того, чтобы прийти к выводу о необходимости более решительного курса в сторону индустриализации».[963]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
