Взгляд короля болгов стал еще более напряженным и таким пронзительным, что Рапсодия почувствовала боль. Он долго смотрел на нее, затем поднял голову и уставился на потрескавшийся потолок.
— Ты не первая изменила мое имя, — проговорил он так, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Мой наставник назвал меня Братом и сказал, что это имя отражает мою сущность — брат всем, родня никому. Если бы я следовал тому, чему он меня учил, выбрал дорогу, которую он для меня открыл, я бы использовал свой дар крови, как ты музыку, — стал бы целителем. Он тоже не считал меня пустым местом. — Акмед с горечью рассмеялся. — Похоже, я трачу свою жизнь на то, чтобы доказать, как сильно он во мне ошибся. Возможно, имя, получаемое нами при рождении, определяет наше будущее.
— Какое имя тебе дали при рождении? — Рапсодия задала этот вопрос с таким благоговением, что у Акмеда сжалось сердце.
— Айск — так меня назвали. Это значит слюна, яд, отброс, оскорбление, знак заразной болезни. — Он медленно выдохнул. — Представь себе, каково это — родиться болгом, но вот таким…
Акмед снял вуаль и показал ей одну сторону своего лица и шею, где кровеносные сосуды трепетали под темно-оливковой кожей, впитывая каждое слово, каждое ощущение, словно он весь превратился в сверхчувствительный орган, вздрагивающий даже от легкого прикосновения ее глаз.
— Ты только представь себе бесконечное презрение, хмурые, исполненные страха взгляды, молчание и нежелание находиться рядом. Довольно долго я считал, что злые духи смотрят на меня и радуются. Если бы я знал, что такое смерть, я нашел бы способ добраться до нее, вдохнуть ее и покинуть мир. Я знаю, что значит быть ничем, Рапсодия, — меньше, чем ничем. Мне не нужна твоя жалость, я только хочу, чтобы ты знала: возможно, я понимаю детей демона лучше, чем ты.
Рапсодия покачала головой, и ее огненные локоны словно бы осветили темную пещеру, на них заиграли отблески пламени вечного источника. Она мягко провела рукой по плечу Акмеда и коснулась пальцами щеки.
— Они же не знали, что ты наполовину дракианин. А если бы и знали, ничего бы не изменилось. Они не смогли бы понять, как это важно. Болгам, твоим подданным, тоже ничего не известно о твоем происхождении. Только ты, Грунтор и я знаем правду. Да еще Элендра, но она не меньше нас мечтает расправиться с демоном. Твоя тайна спасет нас и мир, ставший для нас новым домом. Не важно, что думали болги, давая тебе имя. Ты никогда не был никем, даже тогда.
Акмед медленно вдохнул воздух.
— Я стал надеждой святого человека. Он попытался сделать меня целителем. Посмотри, что получилось из его прекрасных намерений, а ведь во мне нет ни капли крови демона. Приближающаяся война будет ужасной. Но страшнее всего то, что я не хочу ее предотвращать. Многие жители Роланда и Сорболда отдадут жизнь за ненависть к болгам, а мне все равно — меня интересует только справедливость. Болги тоже будут погибать. Прибавь это к тому, что выстрадали Грунтор, и ты, и Спящее Дитя, и все дети демона, да и многие другие. Что дали мне его уроки? Кого я исцелил в своей жизни? Спас ли хотя бы одного человека?
— Ты не можешь винить себя за то, что происходит.
— В таком случае зачем я вообще живу? — Акмед погрузился в молчание.
— А кого ты хотел спасти?
Еще не успев договорить, Рапсодия почувствовала, как в нем открывается дверь, к которой она так боялась приблизиться.
Глубоко под землей, среди руин сокровищницы Гвиллиама, так и не увидевшей никаких сокровищ, держа в руках кровь ф’дора, которая могла им завладеть, и зная о существовании Искателей, Акмед посмотрел на Рапсодию, только что спавшую рядом с Дитя Земли, отдохнувшую, но еще не готовую к новым испытаниям. Она стояла перед ним, а он любовался ее шелковистыми волосами, сияние которых разогнало горечь воспоминаний, боль и отчаяние, затем тяжело вздохнул, стараясь не думать о равнодушном прикосновении ее пальцев к своей коже, взял руку Рапсодии, поцеловал и сжал в своих.
— Только одного человека. Он из числа тех, кто не знает, что нуждается в спасении, — ответил он. — Как, впрочем, и мир вокруг него. В этом мы с тобой похожи гораздо больше, чем можно подумать, взглянув на нас. Мы с тобой как две стороны одной монеты, Рапсодия.
— Ну, если мы с тобой монета, значит, имеем ценность. — Она взяла плащ и заплечную сумку. — Мне пора. Я буду посылать тебе сообщения всякий раз, когда у меня появится возможность. Но прежде чем я уйду, ответь мне на один вопрос.
Акмед кивнул.
— Что ты пытаешься мне сказать с тех самых пор, как появился здесь?
— Останься в живых.
Рапсодия сжала его пальцы, и тепло ее руки проникло сквозь кожаную перчатку.
— Я не собираюсь умирать. Но цель моей жизни остаться в живых не ради Грунтора — или тебя.
Она выпустила его руку и, наклонившись, чтобы поцеловать Спящее Дитя в лоб, услышала его слова:
— Тогда живи ради себя самой.
Когда она обернулась, он уже ушел.
55
Окутанный мраком и тишиной подземного лабиринта, Акмед осторожно открыл флакон из гематита и исследовал содержимое, почувствовав его прикосновение к своей коже и легким.
Сначала его удивило отсутствие запаха. Он знал, как пахнет ф’дор — отвратительная вонь горящей плоти, — и приготовился к этому. Но на самом деле он ощутил лишь едва различимый аромат камня. Гематит, который, по словам Рапсодии, был серебристо-черным, когда его отдала ей леди Роуэн, покрыли зеленые и коричневые полосы, ядовитая кровь въелась в камень, лишив его первозданного цвета. Возможно, флакону передались и все качества демонической крови. Акмед решил, что, когда ритуал будет завершен, он уничтожит флакон в самой горячей кузнице.
Он закрыл горлышко флакона пальцем, затем перевернул его — на кончике осталась капля черной крови. Даже прикосновение к ней обожгло кожу, пробудило ненависть, которую его народ испытывал к ф’дорам.
Кровь демона, густая и темная, испускала эманации зла, даже тусклый свет не проникал сквозь нее, что нисколько не удивило Акмеда, ведь в коридорах царил почти непроницаемый мрак. Неожиданно все его существо пронзило глухое гудение. Зло, наполнявшее одну только каплю, казалось осязаемым. Неизвестно, как оно повлияет на человека, чье сердце на протяжении многих лет склонялось к убийству, а не к милосердию.
Словно издалека, до Акмеда донесся голос, произносивший заклинание, резкий, грубый, окутанный языками пламени.
Акмед снова посмотрел на каплю крови. А вдруг вместо того, чтобы стать для него инструментом мщения, она подчинит его себе? Главная опасность заключалась в том, что, прежде чем он успеет настроиться на ее вибрации и научится их различать, она может его поглотить. Вдруг ее запах сольется с его собственным и он будет ощущать ее всего лишь как легкий ветерок, разгуливающий по комнате, и не сумеет почувствовать присутствие демона?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
