— Добавь еще, что близ Каспия водятся леопарды и тигры, — улыбнулся Андрей.
Ему нравилась влюбленность Карла в природу.
— Зайдем к Войновичу вместе, — предложил Андрей.
— Тороплюсь, дружище. Граф поручил подобрать земли под сады. И мне он участок пообещал… — Карлу явно не хотелось прогневить Войновича.
Марк Иванович отправлялся с офицерами на охоту и был недоволен тем, что капитан-поручик вдруг неожиданно задержал его.
— Стоит ли полагаться на какого-то лодочника-афганца? Неужто своими планами хан делился с ним? Пустое это… — отмахнулся Войнович.
Андрей вновь завел речь о предупреждении афганца, когда командир эскадры получил от Ага-Магомет-хана приглашение на праздник. Помимо офицеров, на торжество звали матросов и солдат.
— От опасений недалеко и до трусости, — ответил Войнович Андрею. — А персияне не посмеют напасть на нас, ибо знают, что за эскадрой — мощь Российской империи.
Марк Иванович верил в свою звезду: на охоте он в двух шагах от себя сразил разъяренного кабана, наповал убил медведя.
Полсотни оседланных лошадей, присланных ханом, польстили его тщеславию.
С тяжелым сердцем собирался на праздник Андрей. Черновики своих записей и расчетов он захватил с собой, чертежи оставил командиру бота.
— Ежели со мной что случится, сдадите их и машину мою в академию, — сказал он капитану.
Когда подъезжали к деревне, в которой затевалось празднество, увидели множество сарбазов. Их было больше, чем крестьян. Андрей укрепился в своих подозрениях и, догнав Войновича, шепнул ему:
— Еще не поздно повернуть назад!
— Пойти на ретираду?[14] Чтобы эти нехристи смеялись нам вдогонку? Они не должны думать, будто мы их боимся… — сказал командир эскадры.
При появлении моряков громче заиграли музыканты, расступились крестьяне.
— Рады принять у себя дорогих гостей. Увы, неотложные дела вынудили славного Ага-Магомет-хана уехать в Сары, и он жалеет, что не будет веселиться с нами, — объявил старшина.
В середину круга вырвались танцоры, им шумно захлопали, а тем временем сарбазы замкнули вокруг гостей кольцо. Теперь злой умысел хана был очевиден.
— Я пошлю за трубачами, чтобы и наши люди сплясали, — сказал старшине Войнович. — Господа Радинг и Михайлов, отправляйтесь!
— Пусть лучше остаются — разве здесь мало зурначей? — вкрадчиво сказал старшина.
Андрей хотел сесть на лошадь, но старшина властно положил ему руку на плечо, а перед Радингом выросли два здоровенных сарбаза:
— Стойте, иначе прервутся, как нитка, ваши жизни!
Вмиг толпа пришла в движение.
— Схватить их и заковать! — крикнул старшина.
Сопротивляться было бесполезно, ибо на каждого из моряков приходилось по десять вооруженных сарбазов. Пленников увели в темницу, надели колодки. Около ворот выставили деревянную плаху и топор.
— Ежели с кораблей или насыпи откроют огонь, полетят ваши головы! — предупредил старшина.
Бледный, взъерошенный Войнович до крови искусал губы, стучал кулаками в дверь. Его терзали уязвленное самолюбие, сознание своего бессилия, страх за будущую карьеру. Никто из офицеров не осудил вслух командира за легковерие и беспечность, однако он понимал, что об этом думают все.
Заняв место у окна, Андрей все эти дни писал до наступления темноты. Он помнил, как запертый в сырой башне Гмелин завершал свой труд. Андрей рассчитывал, где именно в нефтяной машине лучше установить впускной и выпускной клапаны, определял, с какой силой сжимать горючую смесь, чтобы она сама воспламенялась в цилиндре, искал надежную конструкцию вала, от которого движение передавалось бы на колесо или маховик. Он обнаружил промах в своих прежних расчетах: внутрь машины подавалось очень мало воздуха, поэтому она быстро глохла.
Устав от работы, Андрей легко засыпал, но сон был недолгий и тревожный. Проснувшись, до рассвета томился в полудремоте, думая о Кате и сыне.
«Худшая из стран — место, где нет друга», — повторял он про себя восточную поговорку.
Он все отчетливее сознавал, что было ошибкой создавать факторию в Астрабаде, который далек от Астрахани. Куда разумней устроить ее в Баку, где и властители и население благоволят к русским, а город стоит как раз на середине обширных берегов Каспия. Недаром Петр хотел сделать Баку средоточием всей восточной торговли, а посланный им капитан Иван Рентель указал, что лучшей гавани на Каспии нет.
На седьмой день пленники предстали перед Ага-Магомет-ханом. Воздев глаза к небу, хан просил извинить его за самоуправство черни и заявил, что наказал старшину Мамед-Ата Имранлинского плетьми.
— Вы с миром вернетесь в Городовин и на корабли. Но сперва сроете форт и уберете пушки, — закончил Ага-Магомет-хан.
— Фактория строилась с твоего согласия, Ага-Магомет-хан, и об этом извещена императрица Екатерина. Я не приму твоих условий, — сказал Войнович.
— Вы взбунтуете против меня чернь, и тогда я вряд ли смогу вам помочь, — развел руками Ага-Магомет-хан. Глаза у него были поблекшие, уголки рта опущены.
Подстрекаемый Гленвилом, хан решился было на расправу с моряками, собирался атаковать небольшой гарнизон Городовина, но, испугавшись последствий своего вероломства, заколебался. И теперь он изворачивался, юлил, вел двойную игру с англичанами и русскими. Не рискуя напасть на эскадру, Ага-Магомет-хан все делал для того, чтобы добиться ее ухода. Под страхом смертной казни он запретил своим подданным продавать съестные припасы морякам.
— Поспешите, иначе мне не совладать с чернью, — настаивал Ага-Магомет-хан.
Войнович уступил и послал срыть укрепления. Пушки были перенесены на фрегаты.
Когда пленники вышли на свободу, Ага-Магомет-хан предложил возобновить переговоры. Он обещал открыть факторию, если корабли покинут гавань. Войнович ответил отказом, и 2 января 1782 года эскадра оставила Астрабад. По странному совпадению, в этот же день Екатерина, выслушав доклад Потемкина, подписала высочайшее разрешение на заключение трактата о торговом поселении Городовин.
Нефть! И здесь нефть!
Нет на свете ничего труднее, как испугать мангуста, потому что он от носа до хвоста весь поглощен любопытством.
Р. Киплинг, «Рикки-Тикки-Тави»
От штормов укрывались в Гассан-Кули. Залив был мелкий, и большая волна в нем гасла, не достигнув середины бухты. Но и в погожие дни Войнович не спешил поднять паруса. Надменного командира эскадры словно бы подменили. Он захандрил, впал в апатию. Войнович молча соглашался с тем, чтобы велись промеры дна и брались пробы грунта, разрешал съемку берегов. Были дни, когда ему хотелось взломать на северном Каспии льды, достигнуть Астрахани, подав в отставку, удалиться в имение.
