«Было бы достаточно, – пишет Фукидид, – если мою историю сочтут полезной те, кто желает ясно понимать не только то, что произошло, но и то, что случится когда-нибудь снова в таких же или подобных обстоятельствах в соответствии с человеческой природой». Он был прав в своем прогнозе. Основные черты человеческой природы остаются неизменными, обстоятельства, сопутствующие войнам, повторяются, и последствия, к которым длительные войны приводят, всякий раз одни и те же. «Лишь исходя из прошлого, можно судить будущее», – сказал Черчилль по завершении очередной войны. Он, как и Фукидид, верил, что человеческий разум может управлять историей и сделать весь мир «безопасным и чистым». Перед нами такое же послание надежды, как и то, что содержится в «Эдипе в Колоне» Софокла. Фукидид видел торжество человека на примере Перикла, когда великий политик, обладающий проницательностью, чистотой и разумом, повел за собой великодушный народ, а также в предвоенную эпоху, когда власть и правосудие обеспечили гармоничный мир. При его жизни триумф обернулся поражением, греческий мир лишился рассудка, Афины оказались повержены. История этого испытания написана Фукидидом с интеллектуальной прозрачностью и эмоциональной силой, какую не в силах воспроизвести ни один другой хронист.
Антифон Афинский (ок. 480–411 гг.) заложил основы аттического ораторского искусства как литературного жанра. Он практиковал и преподавал искусство составления речей, предназначенных для убеждения людей в народном собрании или в судах (однако сам не сумел избежать осуждения и казни как вождь олигархической революции). Вслед за Тисием он исследовал принципы спора, исходя не из четких доказательств, а руководствуясь вероятностями, намерениями и т. д. Для ознакомления учеников с такими принципами спора он пользовался речами-образцами, или моделями, для четверых человек – двух обвинителей и двух защитников в гипотетическом судебном деле. До нас под именем Антифона дошли три такие «Тетралогии», хотя, возможно, они были сочинены не афинянином. Антифон существенно повлиял на ораторскую прозу следующего столетия.
Подобно тому как Демокрит и Фукидид рассматривали физические и политические феномены, не опираясь на религиозные или философские предубеждения, Гиппократ Косский (ок. 460 – ок. 400 гг.) исследовал человеческое тело, заложив основы медицинской теории. Из трактатов гиппократовского корпуса лишь немногие, исходя из их мировоззрения и стиля, могут датироваться его эпохой. В одном из них, трактате об эпилепсии под названием «Священная болезнь», содержится следующий отрывок: «Эта болезнь, по моему мнению, ничуть не более священна, чем другие болезни, и имеет ту же самую природу и причины, что и они; она точно так же излечима… при условии, что еще не перешла ту грань, за которой лекарства уже бесполезны. Коренится она, как и те болезни, в наследственности… а причина ее находится в мозгу, как и в случае всех наиболее серьезных болезней». Такой отказ от религиозных или философских представлений о болезнях в сочетании с точными наблюдениями, практиковавшимися в Книдской медицинской школе, и с прогнозами, на которые особое внимание обращали в Косской школе, сделал возможным существенный прогресс в понимании природы и причин болезней и их лечении.
В этот период быстро развивались также геометрия, математика и астрономия. Пифагор и его последователи заложили основы исследования свойств параллельных прямых, использовали геометрические понятия при объяснении таких арифметических действий, как сложение и вычитание, развивали теории чисел, описали некоторые объемные тела и приблизительно вычислили квадратный корень из двойки. Демокрит, развивший «атомную» теорию, начал исследование объемных тел и вывел формулы объема пирамид и конусов. Его «великий год», вероятно, представляет собой сочетание лунного и солнечного годов, а в области физической географии он утверждал, что плоская земля имеет не круглую, а овальную форму и ее длина в полтора раза больше ширины. Но наибольшее влияние в этой области оказал современник Сократа, Гиппократ Хиосский, который провел большую часть жизни в Афинах. В его «Книге элементов» дается обзор достижений геометрии на тот момент и проводятся дальнейшие исследования, причем особое внимание уделяется геометрии круга. Гиппократ сделал вывод, что площади кругов относятся друг к другу как квадраты их диаметров, и исследовал квадратуру полумесяцев. Софист Гиппий из Элиды разработал метод квадратрисы для трисекции угла, а Теодор Киренский, также современник Сократа, доказал иррациональность квадратного корня из таких чисел, как три, пять, семь и так далее до семнадцати, в геометрическом смысле. Хотя математические теории могли повлиять на мастерство архитекторов и землемеров, математики и геометры в глазах широкой публики казались исследователями сверхъестественного, такими же, как Сократ в «Облаках».
Если не считать преследований Анаксагора за «безбожие» (когда именно это случилось, неизвестно), гений Перикла предотвратил угрозу конфликта между рационализмом и демократией. В 430 г. он справедливо заявлял, что афиняне любят мудрость, уважают взгляды друг друга и соблюдают законы демократии. Такое благоприятное положение сложилось благодаря его позиции как защитника рационализма и вождя демократии и успеху его политики, обеспечивавшей гражданам процветание и уверенность. После его смерти между рационализмом и демократией наметился раскол, углублявшийся с ухудшением внешних условий и в итоге приведший к их противостоянию. Этот антагонизм, столь опасный для здоровья и того и другого, коренился в религиозных представлениях и неразвитости образования в ту эпоху.
Источник разногласий крылся не в вопросе соблюдения государственной религии. Даже такой агностик, как Протагор, одобрил бы оказание знаков почтения Афине. В годы войны государственная религия процветала. На Акрополе в 427–424 гг. был построен прекрасный маленький храм Афины Ники (Победы) в ионическом стиле, а позже в том же столетии к нему пристроили парапет из великолепных рельефных плит. Никий посвятил Дионису небольшой храм у подножия Акрополя, рядом с театром; в храме была установлена статуя бога из золота и слоновой кости. В период Никиева мира Алкамен поставил в Гефестеоне бронзовые статуи Афины и Гефеста. Но главной стройкой военных лет был Эрехтейон на Акрополе. Его строительство было прервано во время Сицилийской экспедиции и завершилось около 406–405 гг. В плане храма учитывались особенности строительной площадки, узкой и имевшей два уровня, и поэтому здание не производит столь грандиозного эффекта, как пропилеи. Однако ему присуще много достоинств в ионической традиции: великолепно украшенные мраморные дверные проемы, очаровательные фигуры девушек-кариатид. На Делосе Никий в 417 г. посвятил Аполлону храм в дорическом стиле. Колоссальные труды и средства, затраченные на сооружений статуй, храмов и их внутреннее убранство (примером последнего служит золотой светильник в Эрехтейоне), – красноречивое свидетельство искренности афинского благочестия в военное время.
В то же время семейная религия находилась в кризисе. Многие столетия религиозные церемонии проводились в демовых святилищах, но в результате эвакуации сельских жителей в город о них надолго забыли. Это имело серьезные последствия, так как источником уверенности для среднего афинянина служила скорее эта сторона личной религии, чем Элевсинские мистерии или орфические ритуалы. Соответственно оказались ослабленными и семейные традиции, такие, как уважение к родителям и брачные узы. Семейная земля, ранее неотчуждаемая, под давлением экономической необходимости пошла на продажу. Нравственные нормы юного поколения были еще сильнее расшатаны мором, революцией и длительной войной. В этот период новое знание влияло деструктивно, так как подвергало сомнению общепринятые нормы поведения. «Не то ли постыдно, что мы сами считаем таковым?» – спрашивает один из героев Еврипида. Подобные идеи, провозглашаемые в городе, где для высшего общества были характерны свободный образ жизни и проституция чужеземных куртизанок, угрожали традиционным стандартам нравственности и возбуждали враждебность, особенно у афинских женщин.
Третий слой религиозных представлений, который мы обычно называем суеверием, был менее осязаем. Внешне он проявлялся в виде веры в оракулы и предзнаменования, такие, как затмения и чудеса, в гадания по звездам и внутренностям. Источником, питавшим его, была боязнь оскорбить невидимые, непостижимые силы тьмы, которая особенно усиливается в дни бедствий. Наиболее заметной была боязнь перед миазмой – осквернением в результате акта святотатства, которое навлекает бедствия на все государство, пока из святотатца не сделают козла отпущения. Подобное осквернение, совершенное Эдипом, было представлено в драматической форме – возможно, в год мора – Софоклом, а о стойкости этого суеверия можно судить по некоторым из «Тетралогий», приписываемых Антифону. В Афины вместе с рабами и метеками приходили и приобретали приверженцев среди граждан столь же примитивные чужеземные верования, такие, как дионисийские ритуалы Македонии (нашедшие отражение в «Вакханках») или безнравственное почитание фракийских богинь Бендис и Котитто. С этим слоем верований рационалисты не могли примириться. Для них солнце было огненной глыбой руды, размером превосходившей Пелопоннес, луна – страной гор и долин, но суеверным эти светила представлялись глазами Бога, и, когда один глаз закрылся, афинская армия на месяц задержалась в Сиракузах и в итоге погибла. Однорогий баран был для рационалистов животным с дефектом в мозгу, а суеверный видел в этом уродстве предсказание падения политика. Рационалисты объясняли болезнь как физический феномен, суеверные считали ее ниспосланной небом карой, точно так же, как бедствие в государстве могло быть последствием осквернения, от которого не успели очиститься.
