Глава 6
Культурный кризис в эпоху пелопоннесской войны
Когда демократическое государство ведет войну, ораторское искусство приобретает большое значение, так как обсуждается больше жизненно важных вопросов и требуется более активное руководство. Для Афин все это было верно вдвойне, так как народ на массовых собраниях не только определял политику, но и подвергал испытанию всех должностных лиц, и политик без ораторского искусства не обладал средствами, чтобы убеждать в своей правоте и избежать осуждения. Великие ораторы Кимон и Перикл обучались в школе семейных традиций, однако в начале войны ораторское искусство стало предлагаться на продажу, чем пользовались многие будущие политики и юристы. Протагор из Абдеры, посетивший Афины около 450 г., за плату обучал искусству риторики, а другие, такие, как Продик с Кеоса и Гиппий из Элиды, следовали его примеру. В демократических государствах Сицилии Коракс начал исследование техники ораторского мастерства, а Тисий и Горгий уже блестяще владели этой техникой, когда посетили Афины в 427 г. как члены посольства из Леонтин. Их красноречие поразило афинян. Тисий учил в Афинах, Исократ был одним из его учеников, а Горгий заслужил репутацию во всей Элладе своими речами при награждениях в Дельфах и Олимпии и высокооплачиваемыми уроками[55].
Коракс, Протагор и Горгий революционизировали греческую прозу. В то время как целью Геродота и его предшественников было плавное повествование, а политический памфлетист, известный как «Старый олигарх», придерживался духа простоты, новаторы заботились о точности и возвышенности, отвечавшей тогдашним вкусам в архитектуре, скульптуре и живописи. Их проза была сознательно артистичной. Она позаимствовала из поэзии приемы, возбуждающие эмоции и потрясающие веру: дикцию, ритм, ассонансы, метафоры и высокий полет мысли. В сочетании с глубиной и искренностью понимания она приобрела огромную силу, например на страницах Фукидида, а иногда в народном собрании и в судах. Пусть у нее и были такие изъяны, как погоня за эффектом и новизной, но этот стиль задал стандарт прозы, существовавший до конца Римской империи.
Но одного лишь величественного стиля было еще недостаточно. Требовалась также точность смысла. Тонкостям грамматики и языка обучал Продик, а семантике речи – Протагор. Тщательно изучались порядок слов, формальное расположение аргументов и принципы рассуждения. Когда в центре внимания оказался смысл, на повестку дня встали проблемы значения смысла. Продик, Антифон и другие чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы справиться с ними: они были не только риторами, но и философами, приверженцами теорий, предложенных Анаксагором, Зеноном, Эмпедоклом, Левкиппом и Демокритом. Таким образом, они стали не только учителями ораторского искусства, но и учителями мудрости, софистами, как их называли. Эта конкретная область знания обязана своим появлением группе, склонявшейся к рационалистическому методу и агностицизму в отношении веры.
Софисты нашли в Афинах военного времени готовый рынок для своих услуг. Поскольку государство не занималось вопросами образования, детей прежде учили дома в их демах или в городских домах, высшего образования, как такового, не существовало. Младшее поколение, вырванное из своих демов и толпившееся в городе, с готовностью обратилось к софистам и с презрением отвернулось от родителей, ничего не смыслящих в риторике и новой мудрости. Многосторонность софистов скрывала опасность их влияния. Многие из них были сведущи в самых разных областях знания, как и философы, которым они подражали. Протагор обучал этике, политике, метафизике и математике; при основании Фурий он создал для города законы, а с Демокритом вел спор о природе знания. Гиппий исследовал древнюю историю, составлял списки олимпийских победителей и рассуждал на темы математики, астрономии, поэзии и музыки. Что касается философов, то и Демокрит писал не только о физике, математике и астрономии, но и о психологии, логике, музыке и поэзии. Все это богатство новых идей хлынуло в город, который всегда привлекала новизна.
Как отмечали философы, «большие знания еще не учат смыслу». Люди склонны помнить неверное, обращаться к деструктивному скептицизму, а не к конструктивному мышлению софистов. Горгий указывал, что если какая-то вещь существует, то она не поддается осознанию и постижению, а Протагор считал, что чувства являются критерием реальности и поэтому «человек – мера всех вещей». Эти истины соответствовали мировоззрению каждого из них. Протагор говорил, что он не может знать, существуют ли боги или нет. От таких аргументов оставался лишь один шаг до позиции гедониста-агностика, но не все софисты сделали этот шаг. Отбросив установленные богами нормы нравственности, Протагор говорил о людских нормах нравственности в форме государственных законов, принятых хорошими законодателями, и утверждал, что государство учит людей добродетели. Однако те, чья вера в божественные постановления пошатнулась, не переносили свою веру саму по себе на законы, установленные людьми. Так, Гиппий и Антифон считали людские законы деспотичными и относились ко всем людям как к сородичам по своей природе и товарищам-согражданам вселенной. Фрасимах утверждал, что «правосудие создано в интересах сильного», и, следовательно, законы демократии защищают интересы большинства, а законы олигархии – интересы меньшинства. Два способных ученика софистов пошли еще дальше: Калликл провозгласил право силы, а Критий – что религия была изобретена хитроумным человеком, решившим поставить веру других на службу собственным интересам.
Софистика подрывала традиционную веру, но и война воздействовала так же. Эвакуация Аттики, ужасы чумы и сиракузская катастрофа ослабили узы религии, а военные жестокости и поражение заставили некоторых людей усомниться в праве государства выступать с такими требованиями. Также и философия, определившись со своей космогонией и не найдя в ней места для богов, обратилась к человеку как к микрокосму и исследовала его психологию. Перемещение интереса с группы на личность подорвало традиционные связи между государством и гражданином. Была необходима новая основа для веры. Такой философ, как Демокрит, мог дать ее своим последователям в Абдере, когда учил, что доброта – это состояние души, зависящее от самоуважения, а не от общественных соглашений; что обидчик более несчастлив, чем обиженный; и что источником счастья является не богатство, а честность. Но афинянам требовалась более практичная демонстрация, и иные из них нашли ее в лице первого афинянина, оставившего след в философии и софистике.
Сократ из Афин (469–399) исследовал макрокосм вселенной, прежде чем обратиться к микрокосму человека, и, прежде чем начать обучать своих соотечественников, разработал искусство диалектики. Он не был софистом в формальном смысле, так как не брал плату за свои уроки и не обучал секретам успеха. Но как мастер перекрестного допроса и иронии он превзошел всех софистов. Однако его философская техника напоминала технику софистов в том смысле, что он подвергал сомнению базовые представления своих слушателей во всех вопросах религии, этики и веры. «Я знаю то, что ничего не знаю», – учил он; но он знал цель своих жизненных поисков – служить Богу и убеждать других служить Богу, ради совершенства души поставив все материальные соображения, даже саму жизнь, на второе место после требований доброты, правды и понимания. Его учение влияло на представления людей, но намного большее влияние оказали его личность и его поведение, настолько явно он жил в соответствии с принципом «не для себя, а для других». Поскольку его вырастили Афины, он храбро служил им в бою и после Аргинусского сражения отстаивал афинские законы в возмущенном народном собрании. Но в конечном счете он подчинялся не Афинам, а глубинам своей души, абсолютной доброте, которую постиг его разум, и голосу Бога, который раздавался в нем, когда его разум молчал. В Сократе верность Богу не конфликтовала с верностью Афинам, которые он любил, – Афинам мирным, а не Афинам военным.
Миссия Сократа в некоторых отношениях напоминает миссию Еврипида Афинского (ок. 485–506 гг.), который пользовался средствами аттической драмы, чтобы поставить под сомнение ортодоксальные общественные и религиозные воззрения. Впервые его пьесы ставились в 455 г. До наших дней дошло 19 драм Еврипида. «Алкестида» (438), «Медея» (431) и «Ипполит» (428) свидетельствуют, что женская психология интересовала его еще до того, как война разгорелась в полную силу.
В греческих государствах свадьба совершалась не после периода ухаживаний, а по сговору глав двух семейств; поскольку невеста приносила с собой приданое, их больше интересовали вопросы собственности, а не любви. После брака, несомненно, иногда между супругами возникала любовь; но акцент ставился скорее на семейных чувствах, чем на страстной привязанности мужчины и женщины. Подобная страсть, будучи противоположностью умеренности (sophrosyne), рассматривалась как безрассудство (aphrosyne), когда Афродита сводит человека с ума. В драме Софокла Антигоной движет семейное чувство, как и ее женихом Гемоном до того, как Креонт высмеял его; хор поет о любви (eros) как о силе, сводящей с ума. В «Трахинянках» Деянира ведет себя вполне разумно, когда узнает, что Геракл завел себе любовницу, так как она видит, что он потерял голову и не контролирует себя. В греческой цивилизации мужчины относились к женщинам не менее уважительно, чем в любых других цивилизациях, и нигде это не проявляется более четко, как в изображении Софоклом таких женщин, как Антигона, Электра, Текмесса и Деянира. Но они получили высокую оценку благодаря своей верности и стойкости, а не вследствие силы своей любви.
