"О, изменчивый монарх!" – подумал Пибрак.
Между тем король продолжал:
– Вообще, какое это бесчестье для моего царствования, что у меня во дворце незаметно похищают родную мать, а я… Король не договорил и мрачно задумался.
– Но ведь это бесчестье легко смыть, ваше величество,ответил Пибрак,- стоит только объявить войну лотарингским принцам…
– Это невозможно! – ответил король.- Ведь у меня нет других союзников, кроме них. Я окружен гугенотами, еретиками, а лотарднгские принцы – твердая опора католицизма. Неужели мне собственноручно разрушить эту опору? Кстати, что ты сделал с этим… как его… ну, словом, агентом герцога Гиза, которого ты вчера приводил ко мне?
– С Лашенеем? Согласно приказанию вашего величества я запер его в При-Дье.
– Ну, так его надо отпустить… Распорядись сейчас же, и, кстати, пошли ко мне наваррского короля.
Пибрак отправился к Генриху и, разбудив его, сказал:
– Государь, все-таки напрасно вы не скрылись в Наварру. Король только что объяснил мне, что лотарингские принцы – его вернейшие союзники и опора католицизма. Теперь король зовет вас к себе и, судя по всему, хочет говорить с вами о своей ненависти к еретикам-гугенотам!
Генрих поспешно оделся и отправился в королевские апартаменты. В тот момент, когда он входил в переднюю, другая дверь тоже открылась, и через нее в прихожую вошел человек, которого Генрих никак не ожидал встретить здесь. Это был Рене Флорентинец, покрытый пылью и кровью.
Х
Мы уже знаем, каким присутствием духа, находчивостью и способностью к притворству обладал Генрих Наваррский, а потому не будем удивляться, если увидев Рене, наваррский король с удивлением воскликнул:
– Боже мой, господин Рене, в каком вы виде!
Если Генрих не ожидал встретить здесь Рене, то и Рене не ожидал встретить Генриха; более того, присутствие наваррского короля в прихожей короля Карла казалось ему совершенно необъяснимым, странным, невозможным после всего того, что только произошло. Поэтому он с трудом смог выговорить:
– Как?.. Вы здесь, ваше величество?
– Где же мне быть, как не здесь? – флегматично ответил Генрих.
– Но… я не знаю…- пролепетал Флорентинец, теряясь все больше в догадках.
– Да и вообще с вами что-то неладное! – продолжал Генрих.Вы говорите несуразные вещи, а про вид и говорить нечего.
– Мне пришлось выдержать ожесточенный бой.
– Вот как? Верно, вы хотели по привычке ткнуть когонибудь сзади, а это было замечено и вас отделали как следует? Эх, милейший господин Рене, пора бы вам оставить свою манеру! – и с этими словами Генрих, отдернув портьеру, спокойно вошел к королю.
Здесь он с первых же слов стал жаловаться королю, что Маргарита жестоко поступила с ним, покинув его из-за пустой шалости. Король, бывший в отвратительном настроении духа, стал иронизировать над супружеским несчастьем зятя и уверять, что на Маргариту вообще никогда нельзя было положиться, потому что еще до брака…
Не успел король кинуть эти ядовитые слова, заставившие Генриха вспыхнуть, как в комнату вошел Пибрак. Бросив украдкой многозначительный взгляд на Генриха, он доложил:
– Ваше величество, Рене Флорентинец просит быть допущенным к вашему величеству. Он в ужасном виде, но уверяет, что явился с поручением от королевы-матери.
– Впустить его! – крикнул король, радуясь, что наконец- то он может узнать что-либо об исчезновении матери.
Рене, войдя, поклонился чуть ли не до земли. Король сказал ему:
– У тебя письмо? Дай его!
– Ее величество дала мне словесное поручение к вашему величеству,- ответил Рене.
– Это почему? Что она писать разучилась, что ли?
– Ее величество опасно ранена… – Ранена? Кем?
– Наглыми похитителями, государь!
Карл вскрикнул и вскочил со стула. Генрих и Пибрак тоже вскрикнули, и на этот раз совершенно искренне: они ничего не знали о покушении Гектора, который почему-то не сказал о нем никому ни слова.
– Ранена? – с рычанием в голосе повторил король Карл. – Негодяи! Они осмелились!.. Да я прикажу сжечь дотла все Нанси вместе с герцогом Гизом!
– Простите, ваше величество, но герцог Гиз совершенно не при чем в этом деле.
– Так кто же осмелился?
– Четыре неизвестных замаскированных всадника похитили королеву-мать; двое из них бежали после сражения, когда я напал на них с рейтарами, причем один из бежавших нанес королеве опасную рану. Двое других взяты нами в плен и связаны.
– Кто это такие?
– Два гасконца: одного зовут Лагир, другого – граф Амориде Ноэ.
Последнее имя опять вызвало крик у короля, Генриха и Пибрака.
Последние двое негодующе запротестовали:
– Это неправда! Этого не может быть!
– Но ведь граф де Ноэ – ваш друг! – с угрозой сказал король Карл, обращаясь к Генриху.
– Ваше величество,- ответил тот,- разве можно верить таком; человеку, как Рене? Я не допускаю мысли, чтобы мой друг Ноэ решился на подобную дерзость. Да и к чему ему это? Поэтому мне кажется существенно необходимым сначала узнать все подробно из уст ее величества, а потом уже составлять себе окончательное мнение.
– Вы правы! – сухо сказал король Карл.- Где ее величество? – опросил он у Рене.
– Ее величество, изнемогая от полученной раны, была принуждена остановиться вблизи Парижа, в маленьком домике, расположенном в Медонском лесу… Ее величество заклинает его величество сейчас же отправиться к ней.
– И я поеду, клянусь небом! – крикнул король, а затем, обращаясь к Пибраку, сказал: – Оседлать мою лошадь и собрать гвардию! Скорее, Пибрак, я хочу выехать сейчас же. А вы,обратился он к Генриху Наваррскому,- вы последуете за мною, и там, на месте, мы разберемся, где правда, где ложь… Но берегитесь! Виновным нечего ждать пощады от меня!
– Мое искреннейшее желание, чтобы виновные в этом преступлении понесли должное возмездие! – ответил Генрих.
– Там увидим! – мрачно сказал король Карл, нетерпеливо расхаживая по комнате.
В скором времени он уже мчался по дороге в Медон, не подозревая даже, что едет к герцогу Гизу, так как медонский домик, о котором говорил Рене, был известным уже читателю местопребыванием герцогини Монпансье.
XI
Когда Генрих Наваррский и Гектор бросились бежать с поля сражения, герцог Гиз яростно кинулся вдогонку за ними. Но Генрих хорошо знал эти края и, быстро свернув на малозаметную лепную тропинку, вместе с Гектором скрылся по ней. Между тем геэцог со своими людьми направился по ложному следу, и потоку погоня не имела никакого успеха.
В то время как Гиз преследовал беглецов, Рене кинулся к экипажу и отдернул завесу. В этот момент луна выплыла из-за тучи, кинула в экипаж один из своих лучей, и перед глазами Рене предстала окровавленная, недвижимая королева Екатерина. Рене отчаянно зарычал и крикнул рейтаров, оставленных для охраны пленных. С их помощью он вынес королеву и, положив на траву, принялся осматривать рану. Хотя кровь лилась ручьем, рана была неопасна, и Рене понял, что беспамятство королевы следует отнести лишь за счет пережитых ею волнений.
Действительно, вскоре Екатерина Медичи застонала и открыла глаза. Увидав Рене, она с облегчением перевела дух и сказала:
– Это ты, милый Рене? Где же они?
– Кто "они", государыня?
– Похитители…
– Двое спаслись бегством, а двое захвачены живыми.
– Кто это такие?
– Одного из них зовут граф Амори де Ноэ!
Глаза королевы зажглись огнем мрачного торжества.
– Теперь я все понимаю,- сказала она,- теперь я знаю, кто дерзнул поднять на меня руку! Ну берегись же, Генрих!.. теперь мы сведем с тобою счеты!
Тем временем Лагир и Ноэ лежали связанными на траве и разговаривали между собой по-беарнски.
– Да, милый Ноэ, мы с тобой пропали,- сказал Лагир,- но зато король спасся.
– Спасся ли? – печально ответил Ноэ.- Я очень боюсь, что его погубит благородство и что ради попытки спасти нас, он вернется в Лувр, а не скроется на родину.
– Во всяком случае, если ему удастся скрыться от преследователей, то ведь никто не может доказать, что одним из скрывшихся был именно он.
– По крайней мере я и под пыткой буду утверждать, что его среди нас не было.
– Я тоже… Лишь бы он сам не признался! Пленные помолчали; затем Ноэ сказал:
– Нас, конечно, будут допрашивать, так ты предоставь говорить мне, а я уж сочиню какую-нибудь сказочку.
– Ладно! – согласился Лагир.
Вскоре их взвалили на лошадей, и кортеж двинулся обратно к Парижу. Через сутки они уже въезжали в Медонский лес.
В домике они не застали никого, кроме пажа Амори, так как сама герцогиня Монпансье была в Париже. Герцог Гиз проводил королеву-мать в комнату своей сестры, и тут Рене принялся перевязывать раненую. Между тем сам герцог отправился к своим людям, чтобы приказать запереть пленных в какое-нибудь верное место. Это было поручено Гастону де Люкс и Льву д'Арнембургу, причем последний с особенным рвением взялся за исполнение этой приятной для него обязанности: ведь у него были еще не погашенные счеты с Лагиром.
