Бабуля, прожившая здесь большую часть отведенных ей лет, говорила, что покупали участок в совершенном запустении, все, что здесь росло это старая разросшаяся яблоня, а дом некогда принадлежал какой-то конторе, от которой у меня осталось множество пожелтевших бланков и макулатуры для игр.
Словом — дача. Я видела родной дом так, будто и не уезжала из него никогда и не попала в другой мир. Будто я все еще искусанный слепнями, но счастливый ребенок с тарелкой клубники и стаканом прохладного молока. Видение было столь реальным, что я едва не побежала к двери, чтоб постучать и хоть на секунду увидеть родителей, но вдруг скрипнули половицы, и моя мама сама вышла на террасу, прямиком с летней кухни. Сев на старые дачные качели, она раскрыла очередной томик Дюма и погрузилась в чтение. Кудрявые седые волосы трепал легкий ветер, из кармана любимого халата в цветочек торчали пара пакетиков с семенами. Серьезные серые глаза внимательно следили за строчками.
— Люб, может ну его этот мотокультиватор? Закажем соседу грядки вспахать, он все равно калымить собирался, а из города сюда доставка конских денег стоит.
Папа, все такой же высокий и сильный, вышел на террасу, держа в руках свою любимую кружку чая с знаком зодиака, и, сев рядом с мамой, заглянул в ее книгу.
— Лёнь, мы каждый год кого-то просим, пора бы и самим позаботиться об этом. Вдруг в этом году сосед в запой уйдет, вот что мы тогда делать будем? Куда бежать?
— Ой да не запьет, а если запьет, так его не долго и в чувство привести, придём с мужиками, встряхнем за грудки, да работать отправим, ему ж все равно мелкую в школу собирать-одевать надо. Светку подключим, она мужа быстро в чувство приведет.
— Ох, опять на ней все держится.
Смотря на них, я безвольно сидела на полу, чувствуя, как внутри все сжалось от желания подойти к ним и обнять как раньше. По щекам ручьем текли слезы, периодически закрывая от меня видение, и лишь тогда я дрожащими руками неловко убрала их с глаз, чтобы не мешали мне наблюдать за открывшимся действом. Затаив дыхание, я боялась даже лишний раз всхлипнуть и пропустить хотя бы часть их повседневного диалога о грядках, погоде, ценах и планах на ближайшее время. Почему-то сейчас это показалось таким важным, что я бы целыми днями слушала их разговор, запоминая каждое слово, но масло в лампе кончилось, видение дрогнуло и вновь погрузило комнату в темноту, оставив меня наедине с растревоженной памятью и болью в груди. Тем не менее торговец мне не соврал, я была счастлива, я даже не представляла, насколько сильно хотела увидеть родителей, но знала наверняка, подобного чуда со мной уже не случится, даже если я подниму на уши весь рынок.
Дополнительная глава. Злой рок
За моей спиной послышались неприятные шепотки. Знакомые и уже набившие оскомину голоса вновь принялись обсуждать мое появление на рынке.
— Прячь молоко, а то это дрянь ведьминская сглазит.
— Ты посмотри, как наглости хватило появиться здесь?
— Поди новую жертву ищет, проклянет ведь, тварь такая.
Не выдержав, я обернулась и глянула на прилавок, где собрались несколько женщин. Пара из них пугливо попрятали крынки, накрепко закрывая их и стараясь скрыться с моих глаз, еще одна девчонка поспешно отпрыгнула к своей стойке, и только зачинщица разговора, осталась стоять передо мной, гордо вздернув подбородок. Уже немолодая, несчастливая и ядовитая, словно гадюка, она, кажется, все силы тратила на ненависть ко мне, собрав возле себя внушаемых и доверчивых поклонниц.
— Я никогда и никого не проклинала, но с тебя могу начать Еся.
— Есислава! Не смей коверкать мое имя, ведьмино отродье, да язык свой паршивый прибереги, уж я-то знаю, что ты мать мою прокляла и моего старшего брата сгубила.
— Ах ну да, точно. Это же я заставляла твоего батюшку руки распускать. Прям денно и нощно сидела у него на плечах да в левое ухо шептала, чтобы он любимую свою женку по пьяни бил.
— Сглазила его! И плод матери отравила!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А ведь я даже говорила, как можно было его спасти.
— Не предсказания ты несешь, а только мор и горе в семьи.
— Ты сама огромное горе для своей семьи, я даже не знаю, как тебя и проклясть то, ты уже свою невестку со свету сжила, оставив сына вдовцом и с ребенком на руках, и муж твой раньше времени помер без должной помощи, а виновата всё равно я?
— Не тебе о семье говорить, дрянь бесстыжая! Вся деревня знает, что ты с братом своим на сеновале кувыркаешься!
— Очнись старуха, нет у меня никакого сеновала, а брат послушный, у головы спит или на шее воротником.
Есислава вновь открыла рот, чтобы сказать какую-то гадость, но ее вовремя одернул подошедший мужчина.
— Мама! Прекрати и не позорь меня, весь рынок слышит вашу ругань, что ты опять к ведьме прицепилась? Не надоело тебе еще языком чесать?
— Но Алеша, она сама…
— Помолчи, я тебя прошу. Мне Даньку не с кем дома оставить, пока ты тут другим кости перемываешь, я же говорил, не уходи надолго.
— Ох, я и забыла…
Оставив чужие семейные разборки, я развернулась к торговым рядам и поспешила уйти, но едва я свернула к лавке с тканью, за спиной послышались шаги, и чья-то ладонь придержала меня за локоть.
— Госпожа Гета, подождите, пожалуйста.
По голосу я тут же признала «Алешу» и нехотя остановилась, повернувшись к нему. В отличии от матери, мужчина не стеснялся пользоваться моей помощью, но всегда делал это почти тайно, чтобы у Еси не было лишнего повода злословить на меня.
— Да?
— Я хочу извиниться за мать, простите ее бога ради, не от большого ума у нее язык такой длинный.
— Знаю и принимаю извинения, вот только мне она лишь изредка нервы треплет, а вам с ней хозяйство делить не надоело? Не будет вам житья, пока Еся за домом присматривает.
— Так и выбора особого нет, я один не справлюсь.
— Выбор есть всегда, уж мне ли не знать. Неужели вы хотите, чтобы она Даню вырастила под стать себе?
— Нет, конечно, но как только сын достаточно подрастет, я его подмастерьем в кузницу возьму, там уж легче будет.
Алексей опустил голову и запоздало убрал ладонь с моего локтя. Смутившись, как школьник, он тут же быстро поклонился и, поблагодарив еще раз, поспешил скрыться с моих глаз.
— Смешной, ох и выпьет она у него крови.
Посетовав под нос на чужую глупость, я наконец-то зашла в лавку тканей. Близился мой день рождения и хотелось сделать себе особый подарок, но в голову ничего не шло, сколько бы вариантов я не перебирала. Ни платья, ни сладости, ни новые инструменты меня не радовали, после смерти матери в доме стало грустно и тоскливо. Я могла днями напролет говорить с Васькой, но увы, собеседник из него получался неважный, даже учитывая, что с годами он немного научился говорить. Единственное, что меня поддерживало, это приезд отца, но он не задержится надолго.
Друзей в селе у меня не водилось. Люди меня либо боялись, либо не воспринимали как человека, словно я отдельный вид нечисти. Ко мне можно прийти за советом, полечиться и всё, а гости день ото дня росли, менялись, заводили детей, старели. Только я будто жила одним днем, застыв на месте, словно муха в сиропе. Единственной моей отдушиной был дар, но и там я старалась следить только за Ньярлом, выучив его историю наизусть и отчасти завидуя тому, как много он вокруг себя собрал талантливых и интересных людей. Один Элей чего стоит, ходит за папой, как хвостик, и смотрит на него восхищенным взглядом, как на бога. Прикажи ему Ньярл со скалы вниз головой спрыгнуть, не задумываясь бы побежал выполнять задание.
В такие моменты я понимала, почему мама сбежала из деревни, не желая оставаться здесь на всю жизнь, и это учитывая, что она не видела за лесом столько возможностей, сколько вижу я.
Вернувшись домой, я прошла на кухню и, поставив пустую корзину на стол, села в кресло, вытянув ноги. Брат тут же вышел из комнаты, встречая, и присел рядом, погладив меня по голове.
