Ваша версия о причастности сотрудников УКГБ ЛО, принимавших участие в обыске на Вашей квартире, к обнаруженным в ней наркотикам в ходе проведенного прокуратурой города расследования по Вашему заявлению, а также нашей проверки подтверждения не нашла.
Вместе с тем установлено, что решение об участии сотрудников УКГБ в проведенном милицией обыске было принято недостаточно обоснованно. При проведении обыска были допущены нарушения требования ст. 141 УПК РСФСР – сотрудники УКГБ не были внесены в протокол обыска. Виновные, допустившие указанные нарушения, привлечены к дисциплинарной ответственности.
Сотрудники УКГБ действительно проверяли поступившее в правоохранительные органы заявление гражданки Ткачевой З.И., сообщившей о Ваших и Лепилиной С.И. подозрительных контактах с иностранцами.
В этой связи были проведены беседы с рядом лиц. Однако, как установлено, каких-либо неправомерных действий при этом не допускалось, информации, подтверждающей подозрения заявительницы, получено не было. Данных о распространении сотрудниками УКГБ клеветнических сведений в отношении Вас и Лепилиной С.И. также не получено.
После 1981 года УКГБ ЛО какой-либо проверки по отношению к Вам не проводило, ограничительных мер до и после этого времени не принимало. В Магаданскую область по месту отбытия Вами уголовного наказания никто из сотрудников Управления не направлялся.
В связи с проводимыми прокуратурой следственными действиями по Вашему уголовному делу и расследованием в отношении сотрудников ГУВД и УКГБ, к нему причастных, ответ на Ваши заявления не мог быть дан нами ранее принятия ею соответствующих решений.
За нарушение сотрудниками УКГБ нормы УПК приносим Вам извинения.
Азадовский, конечно же, воспринял такое «извинительное» письмо как очередное оскорбление и реагировал привычным для него способом. 5 мая 1989 года он направляет многостраничное письмо на имя председателя КГБ СССР В.А. Крючкова и, пользуясь материалами уголовного дела и суда 1988 года, пытается доказать лживость письма Блеера:
По существу же оно является ничем иным, как отпиской. Каждый его пункт опровергается документально…
Сотрудники УКГБ ЛО Архипов и Шлемин, проводившие обыск у меня в квартире, нарушили не только нормы УПК РСФСР, но и УК РСФСР. Они явились ко мне на обыск под фальшивыми документами, выдавая себя за сотрудников милиции…
По поводу своих контактов я уже заявлял, что они всегда носили либо профессиональный, либо дружеский характер, если же в КГБ было известно о причастности моих знакомых к зарубежным спецслужбам, то следовало – чтобы пресечь нежелательные, с точки зрения КГБ, связи – вызвать меня на беседу, а не являться ко мне на обыск под чужими документами! Никаких изданий «клеветнического содержания» я ни от кого никогда не получал…
Утверждение зам. начальника УКГБ ЛО о причинах обыска у меня в квартире полностью расходится с другими официальными документами, находящимися в уголовном деле… и т. д.
Далее жалобщик и вовсе переходит в наступление:
Летом 1988 г. в помещении Куйбышевского районного суда Арцибушев (при свидетелях) уверял меня, что еще задолго до задержания Лепилиной и обыска у меня в квартире он обсуждал с руководителями УКГБ ЛО «схему» действий против меня и Лепилиной (наркотики). Точно такая же «схема», по словам Арцибушева, была применена и в отношении ленинградского писателя Л.С. Друскина, у которого весной 1980 г. Арцибушев по поручению КГБ производил обыск под предлогом обнаружения наркотиков.
В какой мере справедливы эти заявления Арцибушева? Полученное мной письмо за подписью В.Н. Блеера подтверждает их в достаточной мере.
В феврале 1989 г. сотрудник УКГБ ЛО Варфоломеев Б.М. пригласил меня на беседу в приемную начальника УКГБ. В беседе принимал участие другой сотрудник, назвавшийся Гордеевым. В ходе беседы было в частности сказано, что мои действия (т. е. заявления и жалобы) «затрагивают честь Комитета».
Считаю такую точку зрения в корне неправильной. Честь органов заключается, по моему убеждению, в их умении самоочищаться от наследства периодов культа личности и застоя. Никакая огласка фактов, даже и не слишком «выигрышных» для репутации Комитета, повредить ему не может, если эти факты правдивы. И главное: разве в этом деле не затронута честь моя и моей жены? Кто дал право ленинградским органам унижать нас и пренебрегать нашей честью, двух безвинно репрессированных советских граждан?!
Вопрос этот достаточно серьезный. Известные ныне факты – если, конечно, не игнорировать очевидное – полностью изобличают сотрудников ленинградского УКГБ в фальсификации уголовного дела против меня и моей жены. Ответ зам. начальника УКГБ ЛО удовлетворить меня ни в коей мере не может, и поэтому я вынужден продолжать переписку с КГБ СССР.
Переписка действительно продолжилась. 2 июня 1989 года Азадовскому ответил «начальник управления» КГБ СССР С.В. Толкунов:
Ваша жалоба от 5 мая c.г. в отношении нарушении законности, допущенных в связи с Вашим делом сотрудниками УКГБ по Ленинградской области, рассмотрена. По ранее поступившим от Вас жалобам сотрудники КГБ СССР дважды проводили служебное расследование с выездом в Ленинград. Их выводы не расходятся с теми, о которых Вам сообщено УКГБ по Ленинградской области 27 марта с. г…
При проведении обыска в Вашей квартире 19 декабря 1980 года работники УКГБ по Ленинградской области действительно допустили нарушение ст. 141 УПК РСФСР, суть которого в том, что их фамилии не были внесены в протокол обыска, к тому же они выступали под видом сотрудников милиции. Расследовавшая это нарушение Прокуратура г. Ленинграда в возбуждении уголовного дела в отношении виновных сотрудников ГУВД и УКГБ отказала.
Нужно пояснить, что Сергей Васильевич Толкунов имел звание генерал-лейтенанта госбезопасности и долгие годы (с 1971 по 1990 год) возглавлял Инспекторское управление КГБ СССР, важнейшее звено в структуре центрального аппарата Комитета. В числе его заместителей в тот момент был генерал-майор госбезопасности Федор Алексеевич Мясников, который как никто другой должен был знать подробности дела Азадовского. Ведь Ф.А. Мясников, начинавший в ленинградском главке в 1967 году младшим оперуполномоченным 5-й службы, был заместителем ее начальника в 1976–1979 годах, в 1979 году был переведен на ту же должность во 2-ю службу и с 1980-го по 1985-й был ее начальником. То есть он лично знал практически всех, кто мог принимать участие в деле Азадовского.
Однако весь чекистский генералитет занял глухую оборону. В этом же стиле было и письмо от 21 октября 1990 года, подписанное генерал-майором госбезопасности Александром Аввакумовичем Олейниковым, служившим в 1988–1990 годах старшим инспектором в Инспекторском управлении КГБ СССР. Он сообщал Азадовскому, что
данных о воздействии КГБ СССР и УКГБ по Ленинградской области на правоохранительные органы при возбуждении, расследовании и пересмотре уголовных дел на Вас и Вашу жену Лепилину С.И. в результате проведенных проверок и служебных расследований не получено.
В том же 1990 году в сей стройный ряд людей с лампасами встал и Анатолий Алексеевич Курков – начальник УКГБ ЛО, славившийся своей честностью и принципиальностью. 27 декабря он отвечал на запрос по делу Азадовского, который был отправлен депутатом Ленсовета, заведующей молодежной редакцией Ленинградского телерадиокомитета Натальей Александровной Уховой. Собственно, ничего нового генерал-лейтенант Курков не привнес: он лишь повторил, что сотрудники УКГБ не были внесены в протокол обыска, за что и были впоследствии «наказаны в дисциплинарном порядке»…
Перечисляя эти ответы по делу Азадовского, мягко выражаясь, далекие от истины, остается опять-таки только одно – вспомнить слова Салтыкова-Щедрина: «Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли».
Доказательства найдены
После постановления Президиума Санкт-Петербургского суда по делу Светланы стало совершенно очевидно, что приведенные выше ответы из КГБ были абсолютно лживыми отписками. Это подтверждалось решением Президиума Ленгорсуда, в котором упоминалась, в частности, «справка» 1988 года, якобы доказывающая, что «привлечение Азадовского и Лепилиной к уголовной ответственности явилось результатом провокационных действий».
Недосказанность будоражила воображение Азадовского, не давала ему покоя – он так долго доказывал всем, что именно КГБ сломал ему жизнь, узнал наконец какую-то полуправду и не может докопаться до всей правды…
Как добраться до уголовного дела? Ответа на этот вопрос не было. Однако, получив извещение о реабилитации Светланы, Азадовские первым делом позвонили Щекочихину, ведь в течение всех этих лет, уже став депутатом Государственной думы, Юрий Петрович не забывал о «деле образца восьмидесятых». Сдружившись с Азадовскими, он по-прежнему принимал их дела близко к сердцу и, узнав о постановлении Президиума Ленгорсуда, в полной мере разделил их радость. Одновременно он задумался и над тем, как получить упомянутые в постановлении документы. Именно Щекочихин, в то время еще занимавший пост редактора отдела расследований «Литературной газеты», помог Светлане в осуществлении ее законного права. Ценой невероятных усилий она получила в архиве Куйбышевского районного суда свое уголовное дело для ознакомления. В течение недели она переписывала от руки те самые приложения, которые наросли в ее деле в результате ведомственных проверок. Каждый день, сдавая уголовное дело, она думала, что этот день ознакомления – последний и что она не успеет переписать всё. Тем не менее ей удалось скопировать самое необходимое.
