Уведомляем Вас, что Комиссией направлено письмо Генеральному прокурору Российской Федерации Степанкову В.Г. с просьбой провести по делу Вашей жены С.И. Лепилиной (Азадовской) дополнительную проверку и рассмотреть вопрос о ее реабилитации. О результатах Вы будете поставлены в известность Генеральной прокуратурой РФ.
Выражая глубокое сочувствие в связи с необоснованной политической репрессией, допущенной по отношению к Вам со стороны тоталитарного государства, желаю Вам, Константин Маркович, доброго здоровья и благополучия в жизни.
С уважением,
Председатель Комиссии, народный депутат Российской Федерации А.Т. Копылов
О состоявшейся реабилитации Азадовского сообщено было в «Российской газете» от 6 августа 1993 года – в статье А.Т. Копылова «Возвращенные имена»:
Комиссия Верховного Совета России по реабилитации жертв политических репрессий проверяет и анализирует дела сталинских времен и более поздних лет. Незаконно осуждались инакомыслящие и политические противники советского тоталитарного режима. Как правило, их привлекали к уголовной ответственности по сфальсифицированному обвинению, вот конкретные материалы, рассмотренные на одном из последних заседаний.
К. Азадовского, известного в Санкт-Петербурге правозащитника, в 1981 году осудили на два года лишения свободы, как сказано в приговоре, за приобретение у неизвестного лица и незаконное хранение наркотика. Прокуратура Ленинграда уголовное дело прекратила за отсутствием состава преступления только в 1989 году – уже после того, как он полностью отбыл свой срок, причем в Магаданской области.
Комиссия же установила, что причиной ареста Азадовского была прямая и явная провокация органов безопасности, под негласным надзором которых он находился с 1976 года за антисоветские высказывания.
Поскольку Азадовский никогда не встречался с А.Т. Копыловым лично, никогда не был на приеме в Верховном Совете РСФСР и все их общение происходило исключительно письменно, у него не было никакой возможности узнать, что же стояло за строками этой статьи. Ведь, делая в главной газете страны заявление о том, что причиной уголовного преследования Азадовского стала провокация органов КГБ, под негласным надзором которых он находился с 1976 года, глава Комиссии утверждал это на основании официальных и весьма надежных документов.
На что же в действительности опиралась Комиссия Копылова? В первую очередь – на документы бывшего КГБ, о которых речь пойдет далее. Но есть еще один штрих, который мы можем добавить в наше повествование со слов непосредственного участника описанных ниже событий.
В 1992 году в Ленинград прибыла парламентская делегация из Москвы – председатель Комитета по правам человека ВС РСФСР С.А. Ковалев, заместитель ответственного секретаря Конституционной комиссии ВС РСФСР В.Л. Шейнис, эксперт Комитета по правам человека ВС РСФСР А.Б. Рогинский. В числе ведомственных помещений, которые они посетили, был кабинет начальника Управления на Литейном С.В. Степашина. Посетители явились к нему не только в качестве двух известных депутатов и не менее известного правозащитника, но и в качестве членов образованной распоряжением Президиума ВС РСФСР от 14 октября 1991 года Комиссии по организации передачи – приема архивов КПСС и КГБ СССР на государственное хранение и их использованию, председателем которой был Д.А. Волкогонов, а секретарем – Р.Г. Пихоя. Ковалев и Шейнис были утверждены членами этой комиссии как депутаты Верховного Совета, а Рогинский значился привлеченным к ее деятельности экспертом (списочный состав комиссии утвердил своей подписью Р.И. Хасбулатов). Степашина же правозащитники воспринимали в тот момент как своего коллегу и единомышленника, ведь в 1991 году он был назначен председателем Временной депутатской комиссии парламентского расследования причин и обстоятельств государственного переворота в СССР, в поле зрения которой входили секретные архивы КПСС и КГБ.
Одно из поручений Комиссии Волкогонова заключалось в том, чтобы «определить объем и типы архивных документов КГБ (в том числе хранящихся в действующих подразделениях), подлежащих передаче на государственное хранение». С этой целью, прибыв в Ленинград, парламентская делегация и направилась в Большой дом, где была принята Степашиным.
Для помощи гостям Степашин мобилизовал своего помощника В.Л. Шульца (который впоследствии станет заместителем начальника Управления). Шейнис и Рогинский были препровождены в архив, расположенный в том же комплексе Большого дома.
Успеху дела способствовало то обстоятельство, что Шейнис и Шульц были знакомы еще по Ленинградскому университету, где в конце 1960-х Шейнис уже преподавал, а Шульц был еще студентом. Возможно, именно этот момент оказался решающим; во всяком случае, Шульцу хотелось сделать для Шейниса все, что было в его силах, Шейнис же попросил, чтобы Рогинскому показали в архиве «что ему там нужно». В результате Шульц оставил Рогинского в архиве Управления, препоручив его одному из сотрудников и передав тому пожелание Степашина не препятствовать работе эксперта московской комиссии.
Опытный архивист и бывший политзаключенный, Арсений Рогинский пожелал в первую очередь увидеть собственное Дело оперативной разработки (ДОР). Однако выяснилось, что к тому моменту все оперативные дела уже уничтожены (сожжены).
Оказалось, что еще 6 сентября 1990 года председатель КГБ СССР В.А. Крючков подписал приказ № 00111 – «О совершенствовании системы учета и хранения документов на агентуру органов госбезопасности». Этот приказ предписывал до конца 1990 года уничтожить многие тысячи дел центрального архива и территориальных архивов КГБ, фиксировавших политический сыск: личные и рабочие дела агентов, лиц, исключенных из агентуры, содержателей конспиративных квартир, резидентов, оперативные подборки, картотеки на оперативные материалы… А 24 ноября 1990 года в дополнение к вышесказанному Крючков подписал приказ № 00150, согласно которому подлежали уничтожению дела оперативной разработки и дела оперативного наблюдения с окраской «антисоветская пропаганда и агитация», то есть как раз все дела, подведомственные Пятому управлению КГБ. Так ведомство сжигало мосты, отрезало темное прошлое от светлого будущего.
Узнав о том, что дела действительно уничтожены, Рогинский попросил показать ему журнал учета этих дел по 5-й службе, который и был ему выдан. Не слишком толстый журнал, начатый в 1967 году (когда было организовано Пятое управление КГБ), содержал в хронологическом порядке сведения о фигурантах оперативной разработки: подлинные фамилию, имя и отчество, год рождения, оперативный псевдоним, дату заведения дела и дату его закрытия, число томов. В каждой графе стоял штамп об уничтожении дела, однако и сам перечень конкретных данных был очень важен. В нем Рогинский нашел практически всех своих ленинградских знакомых, ну и, конечно, себя самого.
Рогинский отметил тогда интересную особенность, характерную именно для Ленинградского УКГБ: псевдоним, который давался объекту ДОР, всегда начинался с той же буквы, с какой и настоящая его фамилия, и зачастую имел уничижительный оттенок. А.Б. Рогинский – «Референт», Я.А. Гордин – «Гном», Ю.Н. Вознесенская – «Вобла»; в том же списке нашлось и упоминание о человеке, которому был дан псевдоним «Азеф». Это был Константин Маркович Азадовский, 1941 года рождения. Впрочем, не исключено, что, наделяя то или иное лицо псевдонимом, чекисты имели в виду и семантику образа: «Референт» был редактором самиздатских исторических сборников, публиковавшихся за границей; «Гном» был действительно невысокого роста; «Вобла» выделялась худобой. Что же касается предателя «Азефа», то припомнился, видимо, его отказ от сотрудничества в ту далекую пору, когда его, юного переводчика в «Интуристе», сотрудники госбезопасности считали своим «агентом».
Конечно, в целом это была не такая уж ценная находка – ведь само-то дело уничтожено! Но и факт наличия Азадовского в таком перечне уже говорил о том, что он был объектом разработки 5-й службы, а это, в свою очередь, однозначно свидетельствовало о политической составляющей. Однако еще красноречивее были сохранившиеся (и, вероятно, хранящиеся там до сих пор) отчеты 5-й службы, в которых сообщалось о «реализации» ДОР – и в отношении «Азефа», и в отношении «Референта».
Сведения, выписанные Рогинским из архивных дел Ленинградского УКГБ, были содержательны, но не затрагивали самой сути: механизма провокации. Как выяснилось позднее, Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий располагала куда более важной документацией на этот счет.
Итак, Азадовский был признан жертвой политических репрессий. Ценою многолетних сражений со всеми возможными инстанциями он получил наконец доказательство своей невиновности, притом на бланке Верховного Совета. С другой стороны, он окончательно убедился, что где-то существуют документы, подтверждающие прямую причастность органов КГБ к его судьбе и к судьбе Светланы. Однако что это за бумаги? Он так и не смог их увидеть. Да и само письмо А.Т. Копылова и справка о реабилитации, что прилагалась к письму, могли служить лишь доказательством его победы в войне за собственное честное имя. Официальные органы в 1990-е годы не торопились с признанием решений, принятых давно не существующим Верховным Советом. И только в 2001 году Азадовский получит от Прокуратуры Санкт-Петербурга официальный документ, окончательно признающий его репрессированным по политическим мотивам.
