Конечно, нельзя было сказать, что Кассандра чувствовала себя за рулем автомобиля также уверенно и комфортно, как в своей спальне. Правда, зеркало заднего вида время от времени вполне могло заменить ей трюмо и подкрасить губы в машине не составляло труда. Из радиоприемника лилась приятная музыка и Кассандра отбивала такт, легонько ударяя носками туфель на педали газа и тормоза.
Если бы не низкая крыша салона, Кассандра могла бы пританцовывать, сидя прямо в кресле.
Она крутила руль несколько самоуверенно, едва касаясь его одной рукой. Другая была занята тюбиком с помадой.
На этот же руль и бросило её у перекрестка — скользнув взглядом с зеркала заднего вида на дорогу, она резко нажала на тормоз. Дорогу неторопливо переходила старуха, которая тащила за собой коляску, заполненную невесть каким барахлом. Подмышкой у неё был зажат старомодный ридикюль. Вся она напоминала фарфоровую куклу или заводной манекен. Очевидно, ей и в голову не приходила мысль взглянуть на дорогу.
«Фу ты, старая кукла, — подумала Кассандра, — напугала до смерти. Так ведь и до аварии недолго! Могла бы и смотреть хоть немного. Улица все-таки, а не приватный дворик».
Кассандра нетерпеливо нажала на сигнал и только тогда этот «ходячий манекен» соизволил повернуть голову в её сторону, при этом ни на йоту не ускорив шаг.
«Господи, неужели и я когда-нибудь буду такой старой развалиной», — с тоской подумала Кассандра и нажала на газ. Машина, едва не зацепив передним колесом бордюр тротуара, описала небольшую дугу и понеслась дальше.
— А всё же, — проговорила девушка, снова глядясь в зеркало, — всё старше и старше я становлюсь. Двадцать лет — это считай уже третий десяток!
Но затем она подмигнула самой себе, стала елозить и раскачиваться в такт зажигательной латиноамериканской мелодии.
* * *
Жан-Мишель Блюмарин обожал кухню. Ему нравилось готовить, он любил красивую посуду — всё эти ножи, топорики, ситечки, кастрюльки, ложки, сковородки. На кухне он чувствовал себя ученым в лаборатории или средневековым алхимиком.
Большой выбор свежих продуктов, зелени, специй и пряностей всегда был у него под рукой. А когда есть продукты, колдовать на кухне вдвойне приятно. Но готовить Жан-Мишель любил не для себя, а для своих друзей, которых он так любил принимать.
Несмотря на ночное происшествие, настроение у Жана-Мишеля с самого утра было приподнятое. В глубокой миске из французского набора небьющейся посуды лежала у него аппетитная зелень. Жан-Мишель взял пучок сельдерея и хотел было нарезать его, но нечаянно зацепил нож и смахнул его на пол. Наклонившись, чтобы поднять его, Жан-Мишель невольно взглянул на начищенную до блеска сковородку. В висящей рядом кастрюльке он увидел свое отражение и не преминул поправить волосы, убрать их со лба. Но он сейчас же и содрогнулся.
В отражении он увидел черный силуэт, который появился за его спиною в дверном проеме.
Жан-Мишель перестал насвистывать и резко обернулся. Расплывшись в улыбке, он приложил руку к груди, с облегчением выдохнул и сказал:
— Ух, приятель! Ты напугал меня.
Ночной гость ничего не ответил. Он молча подошел к буфету, заставленному расписанной ультрамарином посудой, прислонился к нему спиной и скрестил руки на груди.
Жан-Мишель, оказавшись у крана, пустил теплую воду, быстро сполоснул руки и вытер их полотенцем. Повернувшись к незнакомцу, он непринужденно проговорил:
— Ты знаешь, а я ведь уже и не обижаюсь, что ты вошел таким необычайным образом.
Жан-Мишель опять взялся крошить зелень и, вновь повернувшись к своему непрошеному гостю и широко улыбнувшись, спросил у него:
— Что ты смотришь на меня так странно? Тебе нравится мой перстень?
Жан-Мишель подошел к незнакомцу и с нескрываемым удовольствием протянул руку, оттопырив мизинец, на котором красовался массивный перстень.
— Я — Скорпион. Или был Скорпионом, — сказал он и, снова взявшись за работу, добавил: — Я не верю в астрологию. Ну, может быть, самую малость. Да и не думаю, чтобы сейчас кто-нибудь серьезно относился к ней. Вот в шестидесятых годах она была в моде…
Жан-Мишель говорил без умолку, а незнакомец по-прежнему хранил молчание. Жан-Мишель взялся взбивать яичные желтки и спросил непринужденно, с известной долей кокетства в голосе:
— Ты голоден? Я много чего мог бы сейчас приготовить на двоих…
Жан-Мишель несколько подрастерялся, потому что не получил ответа ни на один свой вопрос. Ему приходилось говорить одному, что начинало приводить в легкое замешательство. От его внимания не ускользнул настойчивый взгляд гостя, который как завороженный не спускал глаз с перстня. Жан-Мишель остановился посреди кухни и стал объяснять:
— Ты знаешь, я был бы не против, чтобы ты примерил его. Я, пожалуй, даже подарил бы его. Но дело в том, что у меня сломан палец и при всем своем желании я не могу снять перстень…
Для пущей убедительности Жан-Мишель даже подергал перстень, который сидел на мизинце, как влитой.
— Его просто невозможно снять с руки, — сказал Жан-Мишель и попытался разговорить гостя, сменив тему: — Кассандра сказала, что ты из Англии. Вообще-то я был там с друзьями несколько лет тому назад…
Жан-Мишель продолжал болтать, и рука его легла на деревянную разделочную доску. Он не заметил, как его непрошеный гость стремительно подошел к нему, схватил остро отточенный нож и, прижав руку Жан-Мишеля, резким уверенным ударом отсек мизинец повыше фаланги, на которой сверкал перстень.
— Мы с друзьями ездили… — эта фраза застряла в горле Жана-Мишеля. Он просто обезумел от боли.
Посмотрев на свою окровавленную руку, а затем на человека в черном, он отказывался верить собственным глазам. Непрошеный гость как ни в чем ни бывало нагнулся, неторопливо поднял с пола мизинец и стащил с него перстень. Затем деловито стал примерять украшение.
Жан-Мишель был похож на огромную рыбу, задыхающуюся на прилавке, в последний раз судорожно раскрывающую рот, в последний раз обнажающую пересыхающие жабры.
Он попытался проскользнуть за дверь, но человек в черном сделал резкое движение и та громко захлопнулась перед самым носом хозяина квартиры. Жан-Мишель попытался было толкнуть дверь плечом, но та не поддалась.
Незнакомец с садистским вожделением перевел взгляд на перстень и любовался им словно ребенок, получивший вожделенную игрушку ко дню своего рождения.
— Помогите! Помогите! — истошно закричал Жан-Мишель.
Он еще раз попытался вышибить дверь, но, видя бесплодность всех своих попыток, стал бессильно оседать на пол. Он смотрел в ледяные глаза незнакомца и увидел в них приговор самому себе. Сознание еще протестовало, не могло смириться с этой чудовищной несправедливостью, но тело Жана-Мишеля было сломлено и неспособно к сопротивлению.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
