Чурила отхлебнул пахучей березовой браги и ответил совершенно спокойно:
— Они со мной, хан. Они идут по реке.
Лют сидя спал у костра, уронив вихрастую голову на червленый княжеский щит. Менял на нем обтрепавшийся ремень, думал кончить к возвращению князя… да так и сморился с ножом и с гвоздиками в руках. По другую сторону огня, прижавшись друг к дружке, лежали Видга и Скегги. Усталость наполнила молодые тела, как вода, по капле наполняющая кружку. Вдруг заливает высокие края, и выплескивается собранная влага.
Все прошедшие ночи и дни Лют не ведал, что такое покой. Но теперь вокруг были только друзья…
Верхний конец еще шагал через ночные леса, одолевая последний переход и наверняка ворча. На сей раз не на князя: на Вышату Добрынича, бросившего своих.
Думал молодой князь заставить ослушника вернуться хотя бы после пира — не получилось. Из ханской юрты Вышату вывели под руки. Увезли, положив поперек седла. То ли с горя, то ли еще почему — напился старый сверх меры…
Вот и втемяшилось Чуриле ехать к отставшим самому. Хмелен был — как и все вернувшиеся от булгар. И оттого неукротимо удал. Уже садясь в седло, подумал — не кликнуть ли с собою хоть Люта… Но отыскал глазами сладко спавшего отрока и не кликнул, пожалел. Только Волчок поднял лобастую голову, застучал хвостом по земле. Чурила нащупал ногой стремя, и Соколик, фыркая, понес его в темноту.
Свежий воздух вливался в грудь, точно прохладная влага… Дремотно шептал вокруг непроглядный сосновый лес. Чуриле, охотнику, все было привычно.
Правда, когда схлынул заполонивший голову хмель, пожалел-таки, что пустился один. Да не возвращаться с полдороги.
Сильные ноги Соколика отталкивали назад лесную тропу. Один лишь раз встревожился конь, поставил уши торчком… Чурила протянул руку, потрепал любимца по шее…
Как вдруг взвилась из-за черных кустов, по-змеиному прошипела стрела!
Чурилу мотнуло в седле вперед, ткнуло лицом в жесткую гриву: тяжелая, боевая была стрела. Он еще потянулся к мечу, оглядываясь в поисках врага. Потом сполз с коня наземь и остался лежать.
Далеко позади, у костра, как от толчка пробудился Лют… Вскинул голову и увидел боярина Ратибора.
— Господине! Вернулся князь?
— Вернулся… Вышатиных поскакал встречать. Стыд ожег Люта жарким огнем!
Даже слезы выступили на глазах. В один миг взнуздал чалого и сунул Волчку под нос старый ремень: ищи! Верный пес покрутился на месте, разыскивая следы. Потом рысью пошел в лес.
Долго-долго вокруг было тихо…
Потом кусты чуть шевельнулись. Раздвинулись. Выпустили на прогалину человека.
Был он невысокого роста, плечист и кривоног, как все живущие в седлах.
Он держал в руках туго натянутый лук. Шевельнется упавший — и получит вторую стрелу. Или конь, если вздумает его защищать. Но коня лучше не трогать. Хороший конь…
Медленно, словно к опасному зверю, подобрался к словенину степняк.
Словении лежал лицом вниз, и оперение стрелы глядело в звездное небо. Это было плохо. Лучше бы он упал на спину.
Лучник ткнул лежавшего ногой в мягком сапоге. Тело податливо уступило удару — ни стона… Тогда ночной гость снял стрелу с тетивы и нагнулся, вытаскивая нож.
Тяжким ковадлом пал ему на голову железный княжеский кулак!
Волчок вылетел на поляну и встал лапами связанному пленнику на грудь.
Зарычал ему в лицо. Чужой запах поднимал шерсть на собачьем загривке… Лют кинулся с седла:
— Мстиславич! Казни… нерадивого… Чурила отозвался:
— Не реви… не девка. Помоги лучше.
Он сидел на земле, прижимая левый локоть к груди, чтобы было не так больно.
— Стрела в плече… Вынь.
Лют опустился подле него на колени, высек огонь. Не первое лето ходил он за князем и стрелу из живого тела тащил не впервые. Обломанное древко торчало в левом плече. Не нагнись Чурила погладить коня — как раз села бы в самое сердце…
Лют обхватил пальцами скользкое древко. Напряженное тело с трудом отдало наконечник. На всякий случай Лют спрятал трехгранное хазарское жало и припал к ране губами, высасывая кровь. Кто знает, чем ее намазали, эту стрелу…
Они вернулись к войску, ведя пленника на веревке. Там уже готовились ехать встречать. При виде раненого князя люди зароптали, потом этот ропот сменился яростным криком. Свет костров пал на чужака. Поношенный грубый халат, затасканные шаровары, смоляные косы по пояс. Колчан со стрелами, уложенными головками вверх… Хазарин!
Стрелок озирался, как ночная птица, вылетевшая на огонь: крепко же ошеломил его князь… Только щерились из-под черных усов никогда не болевшие зубы. Множество рук потянулось к нему — не миновать скорой расправы! Радогость вмешался:
— Что делать с ним, княже? Чурила велел:
— Допроси.
Хазарина уволокли…
Кликнули лекаря — и первым, как то не раз уже бывало, явился Абу Джафар.
Невозмутимо осмотрел рану, попросил показать стрелу. Потом попросил другие стрелы. И долго рассматривал их и вертел, склонившись возле огня.
— Здесь есть желобки для яда, — объявил он наконец. — Но были ли они наполнены, я узнаю не раньше утра. Ибн Мстиландж! Я табиб, и мой святой долг — не причинять лишних мучений… Не в моих силах остановить яд, но я посоветовал бы прижечь рану железом…
С той стороны, куда ушел Радогость, долетел дикий, отчаянный крик.
Стоявшие молча переглянулись… Чурила усмехнулся:
— Как мне, так и ему… Давай!
Он не закричал, только вздрогнул. Абу Джафар перевязал рану и размешал в тонкой чашке какое-то питье. Князь выпил, не спрашивая, и неведомое зелье сморило его быстро и мягко.
Лют просидел над ним до рассвета, слушая — дышит ли… Видга молча устроился около друга. Умри конунг, сын ярла взойдет за ним на костер. Это было ясно.
Лют едва просветлел даже тогда, когда из предутренних росистых сумерек возник Абу Джафар и сказал на ухо Ратибору:
— Стрела чиста… Малик не умрет.
Когда с реки начал подниматься туман, хазарину привязали на шею камень.
От него мало чего добились, кроме имени: Барджиль.
Видга и Скегги вместе отправились посмотреть, как его будут топить.
Когда вода успокоилась, Скегги проговорил:
— Не так велика была его удача, как ему бы того хотелось.
Видга ответил:
— Достаточно велика неудача, но большей он уже не причинит!
Утренний холод заставил Скегги поежиться. Он сказал:
Мучитель опоры змеи луны морского коня, удачи не повстречав, ушел на темное дно. Дробитель ложа дракона, враг блестящих обручий снова сядет в седло…
Он не успел договорить — Видга схватил его за руку:
— Смотри!
Туман рассеивался, открывая перламутровую ширь реки. Оттуда, сверху, с севера, шли корабли… И первым, мерно взмахивая веслами, шел черный драккар Халльгрима Виглафссона. Виден был голубой плащ хевдинга, стоявшего на носу.
