Командир Дунайской дивизии первой очереди:
— Докладываю, что я вернул высоту восемьсот один. Уничтожен полк противника.
Генерал Мишич:
— Где это произошло, Кайафа?
Командир Дунайской:
— Мы дали им прикурить на Безымянной горе. Надолго им запомнится этот сербский пригорочек.
Генерал Мишич:
— Да, Безымянная гора, поросшая можжевельником. Можжевельником и вереском… А верхушка лысая… Ну дай вам бог! Продолжайте в том же духе! Что сейчас у вас происходит?
Командир Дунайской:
— Продолжаю наступать к Добро-Полю.
Генерал Мишич:
— Ты можешь их рассеять? По горам, по долам… Держись опушки грабовых лесов.
Командир Дунайской:
— Только что черт своей рукой приподнял туман, и мне открылись наступающие колонны противника. От Добро-Поля по мне ведут сильный огонь. Второй полк залег. Я послал им на помощь девятый полк с Шилькова гребня. Пока успеха нет.
Генерал Мишич:
— Я вас плохо слышу, Кайафа. Снаряды рвутся на линии.
Командир Дунайской:
— Сегодня ночью сумею отыграться, господин генерал.
Генерал Мишич:
— Так действуйте, Кайафа! Действуйте ночью, мать их швабскую! Наша ночь на нашей земле. Мы свое и во тьме, и в тумане увидим.
Командир Дунайской:
— Сегодня ночью я верну Градженик и Добро-Поле.
Генерал Мишич:
— Как солдат вы в этом уверены? Как командир?
Командир Дунайской первой очереди:
— Буду стараться. Буду стараться. А там кто знает, что господь даст.
Генерал Мишич:
— Что у вас попы делают, Кайафа? Попы, попы! Алло! Пусть попы тоже свое дело делают… Дайте мне Дунайскую второй очереди. Командира дивизии. Говорит Мишич. Чем вы заняты, Васич? Почему не даете о себе знать?
Командир Дунайской второй очереди:
— Обороняю Бабину Главу, господин генерал.
Генерал Мишич:
— Высокая, граб, буки. Редкие… Но грабов достаточно, насколько я помню. Чего вам удалось добиться?
Командир Дунайской второй очереди:
— Мы выполнили ваш приказ. Но еле-еле. Мне докладывают, — что противник перегруппировывается для новой атаки… Если повторится то, что было сегодня, я не в состоянии…
Генерал Мишич:
— Градженик и Добро-Поле мы потеряли. Сейчас у вас очень серьезное положение.
Командир Дунайской второй очереди:
— По передвижению огня я понимаю, что — у меня горит правый фланг. Из-за тумана и снега ничего не видно.
Генерал Мишич:
— Градженик и Добро-Поле мы должны вернуть к ночи. С вашим участием. Возвращаю вам через Раяц второй пехотный полк. И пускайте в дело восьмой.
Командир Дунайской второй очереди:
— Перебрасывать полки с места на место через все эти овраги и ложбины, по такому снегу и морозу — значит, попусту тратить силы, господин генерал.
Генерал Мишич:
— Я вас плохо слышу.
Командир Дунайской:
— Отрезай уши, пришивай к заду, говорят в народе.
Генерал Мишич:
— Совершенно верно, полковник. Именно так я руковожу сегодня армией. Беру у слабого, чтобы помочь тому, кто еще слабее. У самого слабого забираю для сильного, которого вот-вот одолеют. С позиции, которая пока не подверглась атаке, я помогаю той, что разваливается. Той, что рушится, приказываю обороняться любой ценой. После неудачной контратаки приказываю ее повторить. Там, где бегут, приказываю перейти в контратаку. Вот так я сегодня командую, вы меня поняли, Васич?
Командир Дунайской второй очереди:
— Доложили, что началась новая атака на Бабину Главу.
Генерал Мишич:
— Ну, ну! Теперь поступайте, как я приказал: помните насчет ушей!
Командир Дринской первой очереди:
— Докладываю штабу армии: гукошские позиции мы удержали. Из последних, нечеловеческих сил. Третий полк штыками и гранатами отразил в темноте наступление трижды превосходящего числом противника. Батальоны по численности равны ротам. Полегли командиры и студенты. Много раненых. Тяжело. Кровью залиты склоны и вершины.
Генерал Мишич:
— Передайте солдатам мою глубокую благодарность за их отличные действия и незабываемый подвиг, совершенный сегодня во имя самого существования нашего народа. Слава и хвала всем.
Командир Дринской первой очереди:
— Что мне делать с тяжелоранеными, которые замерзают на снегу? Поднимается ветер, генерал.
Генерал Мишич:
— Не знаю, Смилянич… Говорит Первая армия, Мишич. Прошу к аппарату воеводу Путника. Хочу, чтобы он с должным вниманием меня выслушал. Как меня слышите?
Воевода Путник:
— У вас был тяжелый день?
Генерал Мишич:
— Самый тяжелый — его конец, воевода. С падением Градженика и высоты восемьсот один позиции армии в центре сильно прогнулись. Они обломились на кручах Сувобора и выгнулись к Сувоборскому гребню. Левый фланг армии глубоко отрублен, только что не отвалился. Сегодня досталось и правому, отставшему крылу. Гукошские позиции удалось сохранить благодаря таким жертвам, что лучше бы…
Воевода Путник:
— Этого и следовало ожидать. Точно в цель бьет Потиорек. Атакует основную нить коммуникаций армии через Больковцы и Горни-Милановац. Продолжайте.
Генерал Мишич:
— Впервые после переправы через Колубару противник ведет фронтальное наступление. Не обращая внимания на характер местности, на непогоду и естественные препятствия. Рвется вперед, несмотря на потери.
Воевода Путник:
— Какое дело Потиореку, что у него гибнут чехи, хорваты, боснийцы. Какое ему дело до мадьяр. Какое ему дело вообще до потерь. Он стремится к Дарданеллам.
Генерал Мишич:
— Он вступил в решающее сражение. Предпринимает ночные атаки. В темноте и метели.
Воевода Путник:
— Он очень торопится, и ему не хватает дня. Такая поспешность не говорит о силе. Шло бы у него ладно, не стал бы менять тактику.
Генерал Мишич:
— Я не уверен в этом, воевода. Противник превосходит нас во всех отношениях. Дальнейшая оборона теперешних наших позиций чревата опасными последствиями. И невозможна.
Воевода Путник:
— Я вчера сказал вам, что я думаю о подобной вашей стратегии.
Генерал Мишич:
— Помню, но повторяю: ваша точка зрения исключает инициативу, воевода. Она не содержит в себе никакого риска. Она пассивна. Не побуждает напрягать волю. Разъедает душу армии.
Воевода Путник:
— Эта точка зрения обусловлена потребностями нашей обороны. Смысл ее — в сохранении целостности всего нашего фронта, а не только одной его части. Сербию защитит не Первая армия, но все ее вооруженные силы в совокупности.
Генерал Мишич:
— Этому учат в военных академиях. А настоящую войну может выиграть даже один стрелок.
Воевода Путник:
— С тех пор как мы с вами знакомы, со времен вашего экзамена на чин капитана, вы все свои суждения непременно считали самыми важными. Поэтому и сейчас думаете только о фронте своей армии.
Генерал Мишич:
— Но по фронту моей армии Потиорек наносит удар самыми крупными силами. Если ему удастся выиграть здесь, значит, он сумел одержать наиболее важную победу. Потиорек не Наполеон. Однако…
Воевода Путник:
— Потиорек — обычный швабский дурак. Скоро об этом узнают даже темные сербские бабки. Продолжайте.
Генерал Мишич:
— Я докладываю Верховному командованию: моя армия разбросана по бесконечным оврагам, склонам, лощинам, вершинам. Солдаты разбрелись по горам. Нет ни сплошной линии обороны, ни стратегической системы. Маршруты частей пересекаются, и это рождает панику и растерянность. Солдаты это видят и считают, будто командование потеряло голову. Хаос и безнадежность охватили и штабы, и войска.
Воевода Путник:
— Это лишь означает, что необходимо маневрировать продуманно, Мишич. Выкладывайте до конца.
Генерал Мишич:
— Дальнейшая оборона существующих позиций и борьба за Сувоборский гребень ведут к крайнему истощению армии. Полная небоеспособность войск будет иметь место уже завтра, если противник примется атаковать с прежней интенсивностью. У армии не окажется сил, не только чтобы вырвать победу в наступлении — для этого наступления и победы у нее и сейчас нет ни дыхания, ни темпа, — но, я утверждаю, Первая армия не сумеет больше даже обороняться.
Воевода Путник:
— Вот о чем, Живоин Мишич, хочу я вас спросить; если б вы оказались сегодня здесь, у нас, а Бойович, будучи на вашем месте, говорил то, что говорите мне вы, как бы вы поступили?
Генерал Мишич:
— Я учел бы мнение Бойовича.
Воевода Путник:
— А после этого вам позвонили бы Степа, Штурм и Божанович, назвали бы вас ветреником и подали б в отставку со своих должностей командармов.
Генерал Мишич:
