причины. Когда же он увидел, как я беспокойно оглянулся на ходу, заметил он тотчас и девушку, которая еще раз посмотрела нам вслед. Она исчезла, и у графа вырвалось восклицание:
— Боже милосердный!
Более прибавить было нечего, разве что в сей краткий возглас вложить все то изумление, каковое отобразилось на лице С—и. Но и это казалось мне слишком малым. Сердце мое стеснило переполнившее его восхищение, и оставалось лишь сожалеть о бедности нашей речи. Какое странное движение больной души!
Но мое волнение, сменившееся давящим покоем, искало выхода наружу. Я предчувствовал, что здесь предстоит мне пережить большие перемены. Граф, знавший меня досконально, наблюдал за мной примерно с минуту в безмолвном удивлении и затем сказал мне мягко:
— Бедняга Г**.
Он распознал растущую во мне страсть, он знал, что я слишком восприимчив, чтобы в любви обрести счастье, и охотно погасил бы ее первую искру. Похоже, он не верил в возможность того, что душа этой девушки не менее прекрасна, чем ее внешность, и, поскольку не было никакого средства помешать нашему знакомству, он решил способствовать его ускорению. Граф надеялся, что, узнав сию особу ближе и почувствовав себя обманутым, я с легкостью излечусь от любви к ней.
Поразмыслив таким образом, он сказал мне, смеясь:
— Я предполагаю, маркиз, что мне будет отведена роль, которую вы в нашем зимнем приключении играли мне в угоду. — Чтобы не оскорбить меня в моем нынешнем настроении несвоевременной шуткой, он добавил примирительно: — Но ради Бога, Карлос! Надеюсь, вы мне доверяете.
Он сопроводил свои слова рукопожатием, на которое я со всей сердечностью ответил.
Тем временем мы въехали в деревню. У постоялого двора мы спешились. Приняв у нас лошадей, нас отвели в комнату. Я бросился на кровать и закрыл глаза. Я не хотел забыть ни единой черты незнакомки, ни единого ее движения. Граф поговорил тем временем с людьми, собрал всевозможные сведения и наконец написал от моего имени записку, которую послал в замок. В ней значилось следующее:
Маркиз фон Г** имел счастье весьма близко знать некоего господина В—л. Обстоятельства склоняют его к убеждению, что знакомый его принадлежит к семейству господина барона. Опираясь на это предположение, он имеет дерзость просить о визите.
Прошло несколько минут, как с одним из слуг замка была прислана ответная записка и формальное приглашение для обоих господ. Посыльный этот тотчас же вывел лошадей из конюшни, достал наши дорожные мешки и попросил слуг отнести их нам.
— Господа, должно быть, очень близкие друзья господина барона или весьма хорошо ему отрекомендованы, — покачав головой, заметил хозяин.
С—и поднялся ко мне и, подойдя к моей кровати, где я пребывал меж мечтами и явью, сказал:
— Думаю, вам следовало бы встать. Только что, — добавил он непринужденно, — барон прислал нам приглашение — явиться к нему в замок.
— Как? Барон? — подскочил я.
— Да, да. Барон, — ответил он и пересказал все предшествующее. Я в восторге порывисто обнял его, и мы отправились в замок. Одному Богу известно, с каким страхом с моей стороны. Колени мои дрожали, сердце желало разорваться. Я должен был взять руку графа, чтобы по моей походке нельзя было заподозрить, насколько я взволнован. Когда я увидел окна замка, свет в одном из них вспыхнул как-то иначе — или, возможно, кто-то тронул занавеску; грудь моя тут же стеснилась, язык онемел, и я не мог вымолвить ни слова. Внимательность слуг, стоявших при входе, показалась мне примечательной; когда они, завидя нас, открыли дверь, кровь бросилась мне в лицо, и я подумал в этот миг, что для визита мы одеты совсем неподобающим образом; на мне, например, было простое охотничье платье, и мои отросшие волосы несколько беспорядочно свисали на лицо. Я не смог удержаться от того, чтобы не сообщить графу сие наблюдение. Он только улыбнулся и ответил мне по-немецки, окинув меня взглядом:
— Что за тщеславие! Но смею вас утешить: вы никогда еще не выглядели красивей.
Мы достигли наконец замка. Человек, по всей видимости управляющий, приветствовал нас с любезной почтительностью и сказал, что он получил приказ нас встретить, поскольку господин барон еще одевается. Перед нами открыли дверь большой залы, которая, судя по убранству, предназначалась для празднеств. Повсюду висели портреты и пейзажи. Управляющий извинился, что оставляет нас одних, и удалился; оставшись один на один, мы с улыбкой переглянулись и принялись рассматривать картины. По всей вероятности, это были изображения членов семейства; среди женщин, представленных часто в миниатюрных портретах, многие отличались совершенной красотой. Однако, переводя взгляд с одного полотна на другое, я в действительности не видел ничего отчетливо. Наконец я подивился одной раме, находя ее позолоту превосходной.
Граф ответил мне быстро:
— О, небо! Если вы так любите позолоту, взгляните-ка сюда; держу пари, свет не видал более превосходной работы.
Я перешел к нему на другую сторону залы. Граф провел пальцем по раме и спросил с воодушевлением:
— Можно ли вообразить себе более элегантное и полное вкуса изделие?
— О, — ответил я, — вы заблуждаетесь. Позолота и резная гирлянда на женском портрете гораздо красивей.
— Пфф! — возразил он, смеясь. — Мне больше нравится эта, хотя, в самом деле, для портрета она даже слишком хороша.
Разумеется, взглянул я при его словах и на портрет — и тут же отпрянул оторопело. Если не брать во внимание прическу и платье, увидел я собственное отображение, словно стоял перед зеркалом. Я узнал портрет, который был написан почти что против моей воли, по желанию юного В—л. От изумления я едва мог говорить и почти не слышал, как граф сказал:
— Действительно, маркиз, либо вы весьма похорошели, либо художник своей манерой, против общего обыкновения, не желал вам польстить.
Я еще не понял вполне смысла его слов, как боковая дверь, возле которой мы как раз стояли, отворилась. Старик примечательной красоты вошел с достоинством в залу. Я несколько испуганно поклонился, и граф собрался было что-то сказать, но вошедший поторопился ко мне и ласково обнял.
— Я узнаю вас, дон Карлос, — сказал он. — И этот портрет, который вы только что заметили, как я и надеялся, избавит меня от дальнейших пояснений. Вы спасли жизнь моему сыну, получите же теперь благодарность отца, но оплачьте вместе с ним его утрату.
Глаза его наполнились слезами. Сочувственно поцеловал я его мокрые щеки.
— Как? Неужто я не увижу
