его более?
Я с утра уже был растроган, чувства мои только ждали повода, чтобы излиться наружу. Обильными слезами я облегчил мое сердце. Обняв старика, я уткнулся лицом в его плечо.
— О, я узнаю вас, — заговорил он снова. — Как часто мой сын в порыве нежности рассказывал нам о вас как о человеке прекрасном и чувствительном. Ах, судьба лишила его счастья вновь увидеть вас. Год назад он уехал в армию, а несколько месяцев спустя упал с лошади и разбился.
Помолчав несколько минут, он продолжал:
— Но вы ничего не потеряли. Отец унаследовал дружбу сына, и я желаю, чтобы вы заменили мне его, поскольку ни с кем я не близок.
Я отвечал, что моя любовь давно ему принадлежит и что готов ради него на все, стоит ему только пожелать. С неохотой отстранившись от меня, старик обернулся к графу. Я назвал имя моего друга; оказалось, что он знал когда-то его отца. И здесь возобновилось снова старое знакомство. Вскоре обращались мы меж собой столь доверительно, как если бы были хорошо знакомы долгие годы либо были близкими родственниками.
Спустя некоторое время он сказал:
— Сейчас я хочу вас проводить в комнату моей дочери; она сегодня утром вас видела и также узнала. Вот, — добавил он с улыбкой, — с какой силой запечатлелся ваш образ в наших сердцах.
— Все идет как нельзя лучше, — шепнул мне граф на ухо, когда мы выходили из залы.
* * *
— Встречай друга Адольфа и нашего друга, Аделаида, — сказал барон, когда мы вошли в комнату его дочери. — Он обещал быть мне сыном и тебе братом.
Девушка сидела на софе и рассеянно листала книгу. При словах отца она отложила книгу, встала и подошла к нему. Ее зеленая шляпа сменилась простой лентой того же цвета, к груди была приколота белая роза. Платье на ней было то же самое, только схвачено черным поясом с застежкой, украшенной медальоном, и локоны еще свободней рассыпались поверх шейного платка. На медальоне было вычеканено мужское лицо; на мое счастье, я догадался, что это, по всей вероятности, портрет ее брата. Аделаида не могла скрыть радостного замешательства. Разумеется, я и наполовину не был столь смущен, как она. Ее полуопущенные глаза увлажнились, под бровями выступила краснота. Не похоже, чтобы она была всегда так взволнованна; утром она шла так спокойно и не прижимала так часто руку к бледному лбу.
Когда невинная девушка встречает мужчину, которого сердце ее сделало втайне своим избранником, инстинкт подсказывает ей, как должно поступать. О, если бы высочайшее искусство художника могло передать эту безыскусственность натуры! Трепет ее свидетельствовал о том, что лишь отчасти действовала она по приказу отца. Лицо ее говорило красноречиво как о ее чувствах, так и о страхе, что они могут быть разгаданы. Отец ее только что вручил ей образ ее мечтаний, в действительности представившийся ей, если я не ошибаюсь, еще более прекрасным, и велел ей любить его как нежного брата. Но не выходит ли человеческое сердце за рамки того, что бывает ему предписано?
Отец не вполне понимал чувства своей дочери. Ему показалось, что она встречает меня с меньшей нежностью, чем ему хотелось бы видеть.
— Как! — воскликнул он. — Аделаида принимает друга своего отца и своего вновь обретенного брата столь холодно?
В ответ она лишь взглянула на него, и взгляд ее сказал ему многое. Она словно просила о пощаде, одновременно в чем-то признаваясь. Отец улыбнулся, поглядел на меня некоторое время задумчиво, полуобнял дочь и подтолкнул ее ко мне.
— Обнимите свою сестру, — сказал он мне.
Я прикоснулся дрожащими губами к ее пылающей щеке, и чувства едва не покинули меня.
Я отвел Аделаиду назад на софу и представил ей графа. Вскоре она снова овладела собой и отвечала на его учтивость утонченной любезностью, которая свидетельствовала о превосходном воспитании.
Теперь я имел более предлогов к наблюдению, и моя жаждущая душа была очарована ее прелестью. Я много путешествовал, видел много божественно очаровательных женщин, и одной из них мне довелось обладать. Образ ее со временем становился в моей душе все прекрасней, приобретая черты, которых ему в прошлом недоставало; но при виде Аделаиды умолкали самые смелые мои мечты. Как мог бы и как должен я ее описать? Я не готов был поклясться, что не грежу. Итак, я набрасываю на этот миг покров; да простится мне сие, но искусство здесь умолкает.
Ее душа, вновь воспрявшая и обнаружившая совершенство всех своих качеств, пленяла меня необоримо своей романтичностью. Какие чистые, четкие понятия о человеческой жизни нашел я в этой прекрасной, очевидно, несколько избалованной судьбой своевольной девушке! Сие превосходило все мои ожидания. Ей удалось построить по собственным чертежам свою вселенную не на основании опыта, но через чистейшее наблюдение. Даже предрассудки воспитания, представления, обусловленные национальным происхождением, и слабости, присущие каждому человеку, сумела она благодаря прирожденному таланту соединить с достойными обожания добродетелями. Как желал я завоевать это ангельское сердце и ответить щедрой любовью на ее мягкую, поистине неземную доброту!
Мы совершили краткую прогулку по саду. Она с сестринским правом и доверчивостью взяла меня под руку, показала мне все излюбленные уголки, признавшись с обворожительной наивностью, как она тут мечтала обо мне.
— Не сердитесь на меня, милый маркиз, если мои темные предчувствия проникали в ваши мечты, ибо я на самом деле верю, что такое бывает. Но Адольф не уставал повторять ваше имя.
Как быстро протекали часы в ее обществе! Граф, который был искренне рад моему счастью, научился с легкостью ее понимать и вскоре освоился с ее идеями; он научился говорить возвышенно и мечтательно, подражая ей. Аделаида нашла его достойным любви и сказала ему об этом. Случалось, что я уже почти ревновал ее к нему. Однако затем она обращалась с неподдельной нежностью ко мне, и речь ее была так ласкова, что я оказывался полностью умиротворен. Отец с неподдельной простотой и непринужденностью участвовал в нашем невинном обмене мнениями.
Но опьянение первой радостью быстро миновало. Уже в первый вечер нам предложили остаться погостить на несколько недель. Недели перешли в месяцы. Аделаида снова, согласно своей натуре, сделалась серьезна. Барон был очень стар и слаб, но по-прежнему любил охоту, граф разделял его страсть, целыми днями проводили они в лесу, а я потерял склонность ко всякому развлечению. В замке была небольшая изысканная библиотека, и я с удовольствием читал; но
