У Валери остановилось дыхание, она уставилась на мужчину и, зажав покрепче ручку дорожной сумки, приготовилась швырнуть ее ему в лицо и броситься к стеклянной двери примерно в тридцати футах от нее.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Имя, принцесса! Где твой микмаковский дух? Как я могу пригласить тебя на завтрак, если не знаю твоего имени?
– О… моя карточка. Прошу прощения.
– Ну а какой регион, прекрасное создание?
– Регион? – Валери наконец поняла и улыбнулась. – Я новенькая, меня только вчера наняли. Сказали, что все инструкции будут лежать на конторке, но я никак не могу туда пробиться. Конечно, будь у меня такие плечи, как у вас, я бы оказалась там еще до того, как меня уволят.
– Тогда держись, принцесса! – Спина торговца-тяжеловеса оказалась прекрасным защитным экраном, она успешно добралась до конторки, и мужчина, довольный, заворчал – лев, отмечающий свою победу. – Эй, приятель! Эта леди старается обратить на себя твое внимание. Мне нужно еще что-нибудь сказать? – И торговец, сложив руки на животе, улыбнулся Вэл.
– Нет, сэр, да, мэм? – сказал ошеломленный клерк: еще бы – активность была проявлена не за конторкой, а перед ней.
Валери наклонилась вперед, чтобы клерк мог ее услышать, и достала из сумочки три бумажки по пятьдесят долларов.
– Этого должно хватить. Я прибыла сегодня ночью и ничего не заказывала в номер. Сдачу оставьте себе.
– Спасибо, мэм.
– Я хотела бы попросить вас об одолжении.
– К вашим услугам, мэм.
– Моя фамилия – миссис Де-Пина, конечно, вы знаете это и по ключу.
– И что вам угодно, мэм?
– Я приехала навестить подругу, которой только что сделали операцию. Не могли бы вы сказать, где находится… Ливанский госпиталь?
– Ливанский?… Кажется, где-то в Бронксе. На Гранд-Конкорс. Любой шофер такси должен это знать, мэм.
– Моя фамилия миссис Де-Пина.
– Конечно, миссис Де-Пина. Благодарю вас.
Валери повернулась к коренастому красноглазому торговцу и снова улыбнулась.
– Извините. Похоже, я попала не в тот отель и не в ту компанию, представляете? Но все было чудесно. Благодарю за помощь.
Она повернулась и быстро стала проталкиваться сквозь толпу к вертящейся двери.
Улицы только начинали пробуждаться. Валери быстро зашагала по тротуару, но почти тут же остановилась перед маленькой книжной лавкой, решив переждать в ее дверной нише. В историях, которые она слышала в раннем детстве, полагалось не только оставлять о себе ложные сведения, но еще и знать внешность врага – зачастую это оказывалось самым важным.
Ко входу в “Сент-Регис” подъехало такси, и задняя дверца его распахнулась прежде, чем машина остановилась. Валери хорошо видела пассажира, который протянул через спинку переднего сиденья руку с оплатой за проезд и, не дожидаясь сдачи, бегом бросился к стеклянным дверям. Он был без шляпы, с непричесанными волосами, в светлой куртке и голубых джинсах. Вот он, враг. Валери знала это и принимала как должное. Но чего она не могла принять, так это – его возраст. Ему было чуть больше двадцати лет, просто мальчишка. Однако лицо его было решительным и злобным, а глаза сверкали в лучах утреннего солнца холодным стальным блеском. “Выкормыш гитлерюгенда”, – подумала Вэл, выходя из дверной ниши.
Мимо нее в сторону отеля пронеслась машина, а еще через несколько секунд она услышала резкий скрип тормозов и замерла в ожидании глухого удара. Она оглянулась, как оглянулся бы любой пешеход, услышавший на улице неожиданный истерический вскрик. Оказывается, это вскрикнула она. В пятнадцати футах от нее затормозил коричневый седан с надписью на дверцах: “Армия США”. Из нее быстро выбрался офицер в форме и уставился прямо на нее.
Валери бросилась бежать.
Конверс сидел у самого прохода в середине вагона. Ладони у него вспотели, он явственно ощутил это, листая страницы маленького черного молитвенника. Молитвенник лежал в конверте с паспортом и рекомендательным письмом с инструкциями, в которых в числе прочего содержались некоторые биографические данные отца Уильяма Уилкриста, если таковые ему понадобятся. Внизу страницы был строгий приказ: “Зафиксировать в памяти, порвать и спустить в туалет до таможни в Ольденцаале”.
Инструкции содержали массу совершенно бесполезных деталей, способных только запутать его. Все было очень просто: ему следует сойти с поезда в Оснабрюке, пройдя перед этим с независимым видом в головной вагон через двадцать минут после станции под названием Раине, оставив чемоданчик на месте, как будто он собирается вернуться. Были подробно описаны и прочие действия, которые ему предстояло совершить. Детали его предполагаемой пересадки в Ганновере на поезд, следующий в Целле, и последующего утреннего продвижения к северу на Берген-Бельзен спокойно могли бы уложиться в одно предложение, все остальное – обоснование подобных действий и рассказ о прошлых заслугах – вообще не относилось к делу. Однако некоторые детали биографии пастора Уильяма Уилкриста могли пригодиться, и Джоэл запомнил их, перечитав дважды. Уилкрист – тридцати восьми лет, выпускник Фордэма, защитил диссертацию по теологии в Католическом университете Вашингтона и получил приход в церкви Святого Игнатия в Нью-Йорке. Он – “священник-активист” и в настоящее время приписан к церкви Святого Причастия в Лос-Анджелесе. Но, как сказала Валери, если бы его спросили о чем-то еще, он бы наверняка попался.
“Впрочем, я и так попался”, – думал Джоэл, уставясь в затылок сидящего в начале вагона мужчины, того самого, что присоединился к стоявшему у бетонной колонны человеку. Можно не сомневаться, что первый в данный момент точно так же смотрит в его затылок со своего места в задней части вагона, размышлял Конверс, переворачивая очередную страницу. Вообще-то шансов у него почти никаких, однако в его пользу говорил тот факт, что преследователей своих он знал, а им это пока неизвестно. Кроме того, как это бывало и в прошлом, отчаяние придавало ему силы.
Поезд шел на север, затем повернул на восток; до Ольденцааля было еще две остановки, а после этого, как он полагал, они пересекут Рейн и окажутся в Западной Германии. Они постояли в Девентере и тронулись дальше. Теперь оставалась только одна станция – город Хенгело. Объявили следующую остановку. Джоэл поднялся с места, опередив тех, кто собирался здесь выйти, и пошел в конец вагона. Проходя мимо человека, который стоял у колонны на амстердамском перроне, он заметил, что тот продолжает старательно смотреть перед собой и сидит так напряженно, что даже покачивание вагона не может изменить его позы. До чего же похож на неуверенного в себя свидетеля в зале суда или сомневающегося в своей правоте делового партнера в конференц-зале! Человек этот, по-видимому, боялся, что провалит задание, а может, людей, которые направили его в Амстердам, но, как бы там ни было, он явно испуган, и это нужно использовать.
Он карабкался по земляной стене, цепляясь за едва заметные углубления, прорытые им во время долгих ночей. Вдалеке виднелась ограда из проволочной сетки, шел дождь, патрули были раздражены и напуганы – напуганы непонятными ночными звуками. Но ему безразлично, что это за звуки. Ему важно только одно – подобраться к ограде!
Попасть в Оснабрюк… но без этого эскорта.
Туалет был свободным; он вошел внутрь, достал листок с инструкциями, сложил его в несколько раз, разорвал на мелкие кусочки и бросил их в унитаз, одновременно нажимая ногой на педаль. Клочки бумаги исчезли в потоке воды, а он повернулся к двери и стал ждать.
Прозвучало новое объявление, и поезд начал замедлять ход, в нескольких дюймах от двери слышался топот ног. Поезд остановился. Казалось, Джоэл ощущает вибрацию движущихся тел – уверенных в себе людей, думающих о доме и, без сомнения, о каком-нибудь голландском эквиваленте вечернего мартини. Вибрация прекратилась, все звуки стихли. Конверс чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелку. Напряженно сидевшего охотника на его месте не было. Пора!
Проскользнув в дверь, Джоэл быстро миновал переход между двумя вагонами и, извиняясь перед идущими навстречу пассажирами, пошел по вагону. В последнем ряду он увидел свободное место – точнее, два места, обращенные в сторону платформы, – и уселся у окна, прикрыв лицо рукой, но продолжая глядеть в щелочку между пальцами.
Охотник “Аквитании”, настроенный весьма решительно, метался по платформе. Он даже остановил трех человек, которые прошли мимо него, – последовал поток быстрых извинений. Потом, исчерпав, по-видимому, все свои возможности, снова забрался в поезд, теперь его лицо можно было сравнить разве что с картой, изборожденной долинами беспокойства.
“Ну давай же, – думал Конверс, – я хочу, чтобы ты занервничал еще больше. Как те патрули задолго до тебя”.
Проехав Ольденцааль, поезд пересек Рейн, с лязгом прогремев по мосту – торжествующие тимпаны, за которыми вступят победные литавры. Охотник с грохотом распахнул переднюю дверь, быстро огляделся вокруг и вернулся к своему компаньону, а возможно, всего лишь к сиротливо лежавшему на полке чемодану. Голова Джоэла, усевшегося как можно глубже на новом месте, оказалась перед ним. Несколько минут спустя в дело вступили литавры в виде Sonderpolizei – дюжина одетых в военную форму людей проводила пограничную проверку, они тщательно всматривались в каждое мужское лицо, сопоставляя его, по-видимому, с имеющимся у них описанием. Ничего не скажешь, они были предельно вежливы, но тем не менее пробуждали неприятные воспоминания о давно прошедших временах.
