Несмотря на пение хора и торжественность мероприятия, присутствующие переговаривались. Голос Вальзачи звучал тихо на фоне гудения трех-четырех тысяч голосов, но она безошибочно расслышала в нем злобу. Аш кинула на него быстрый взгляд, отметив его черную шерстяную мантию, довольно потрепанную, грязный свалявшийся беличий мех торчал из разрезов его висящих рукавов.
— Вам что, здесь не платят, доктор?
— Я же не наемный убийца, — подчеркнуто горько произнес Вальзачи. — Теодорих умер, так что я уезжаю, не получив своих денег. Вы убиваете, поэтому вам они готовы платить. Скажите, мадонна, есть ли в этом христианская справедливость?
«Вам готовы платить…» О Боже могущественный, Зеленый Христос, пусть это будет правдой, а не просто слухом… если я все же убедила Леофрика…
— Давайте я уравняю баланс весов справедливости. Если они меня наймут, мне понадобится нанять и доктора. Вы говорили, что работали в лагере кондотьеров. — Ее пронзила дрожь, ей пришлось сжать руки под плащом, запястья ее по-прежнему связывала веревка. Фортуну надо обхаживать, а не приказывать ей. — Конечно, если меня привели сюда, чтобы казнить, я про вас слова не скажу.
Доктор неуверенно посмеялся над этой худой широкоплечей женщиной в мужской одежде с коротко подстриженными блестящими серебряными волосами; слишком коротко даже для мужчины, так стригут только рабов.
— Нет, — ответил он. — Я предпочитаю зарабатывать свои деньги исцеляя, хотя в последнее время мне платили не золотом, а медью. Я задам вам вопрос, мадонна, который задал однажды брату, Джанпаоло, в Милане. С раннего утра и до заката солнца вы занимаете свой ум, тело и всю душу поиском способов, какими станете сжигать дома, отравлять колодцы, резать скот, вырезать нерожденных младенцев из чрева их матерей и отсекать ноги, руки и головы ваших собратьев — людей на поле боя. Как же вам спится по ночам?
— А как спится вашему брату?
— Он напивается до бесчувствия. Впоследствии он обратился к Господу Богу и теперь говорит, что спит, благодаря Его милости. Но свою профессию не сменил. Убивает людей для того, чтобы жить, мадонна.
Что-то в лице этого человека, наконец, привело в действие ее память:
— Дерьмо! Ведь вы — брат Ягненка! Агнца Божьего. Да? Я никогда не знала, что его фамилия Вальзачи!
— Вы с ним знакомы?
— Много лет! — Почему-то это очень развеселило Аш, она усмехнулась и закачала головой.
— Ну и как же вы можете спать по ночам после того, что делали днем? — повторил свой вопрос Аннибале Вальзачи. — Пьете?
— Большинство тех, кто работает у меня, пьют. — Ясные, холодные темные глаза Аш встретились с его взглядом. — Я не пью. Мне это не надо, доктор. Меня не волнует то, что я делаю днем. И никогда не волновало.
С другого конца кордона солдат, организованного назиром, послышался знакомый голос. Аш не уловила слов, но поднялась на цыпочки, чтобы постараться увидеть говорившего. К ее удивлению, назир Тиудиберт буркнул:
— Пропустите его! Сначала обыщите. Это всего-навсего бродячий Христосик. note 130
Мальчишка-солдат Гейзерих вдруг сказал ей на ухо:
— Старик Тиу охренел от страха, мадам! Он рассчитывает потом попасть к вам в фавор, если он сейчас пропустит к вам священника.
Годфри Максимиллиан сердечно схватил ее за обе руки:
— Дитя! Слава Господу, ты жива!
Под прикрытием звучного благословения на латыни и рукавов его зеленой рясы Аш чувствовала, как Годфри быстро ощупывает ее запястья, развязывая узлы веревки. На его бородатом лице было совсем невинное выражение, как будто пальцы действовали помимо него. Она засунула освобожденные руки назад, в плащ, обмотанный вокруг нее, так просто и быстро, как будто они, как участники пантомимы, только и делали, что тренировались в этом. Ее затылок взмок и вздрагивал от старания не смотреть, наблюдает ли кто за ними.
— Ты помогаешь им в проведении восьми обрядов, а, Годфри?
— Я для них слишком еретичен. Я могу помолиться, чтобы эта церемония когда-нибудь закончилась. — У Годфри Максимиллиана блестел лоб. Он обращался теперь не к ней, а к Аннибале Вальзачи: — Вон тот, который там сидит, — он уже калиф или еще нет?
Медик повел плечами типично по-итальянски:
— Да, уже с утра. Остальное — просто процедуры освящения.
Аш посмотрела вдаль, через усыпанный колосьями пол. Возле трона шла какая-то суета, требовавшая участия священнослужителей: люди с проседью в волосах, в зеленых рясах совершали вокруг господина амира Гелимера какие-то священнодействия. Аш напрягла зрение, стараясь увидеть его лицо в фокусе, по-детски убежденная в душе, что человек внешне меняется после того, как его уснастят благовониями, после того, как он перестал быть человеком и стал королем.
Неужели у меня вышло? Неужели я рискнула и выиграла?
Тысячи свечей согрели воздух, так что ей уже стало почти слишком тепло в плаще; в их мягком свете стены отсвечивали золотом. Она подняла голову, взглянула на огромный Лик Христа, изображенный над святыми, и на голубовато-зеленую листву Древа, вырастающую из Его уст.
Его уста охватывали круглое отверстие вверху, над ротондой, как будто Он раскрыл их в усеянный звездами мрак.
— Христос Управитель, — прошептала Аш. У нее заболела шея от долгого смотрения вверх. Внутри все сжималось не столько от голода, сколько от страха и предчувствий.
— Уста Господа. Да. Здесь, в Карфагене, Его предпочитают воспринимать, каким Он был, когда правил римлянами, — пробормотал Годфри Максимиллиан, обхватывая ее за плечи, она ощутила рядом с собой тепло и уют его тела. — Слухи правдивы?
— Какие слухи? — улыбнулась Аш.
Она решила, что сумела придать лицу должное выражение: что-то между почтением и самодовольством. Естественно, Аннибале Вальзачи взглянул на нее с презрением. Флориан-то сразу бы увидел ее насквозь, подумала она. Искоса взглянув на Годфри, она убедилась, что он будет молчать. Соучастник.
Леофрик не притащил бы меня сюда, если бы не имел каких-то видов на меня. Но каких именно? Имеет ли для него какое-то значение, что он считает себя отцом — ее отцом — моим?
Но я-то не Фарис.
И калифом теперь стал Гелимер…
Аш зашевелилась, и двое из назиров Альдерика посмотрели на нее. Они поняли, что она хочет увидеть их господина амира за толпой его домочадцев, и ни один не схватился за эфес меча.
Наконец Аш увидела Леофрика — в верхнем ряду скамей слева от арки. Он опирался локтем о ручку своего резного кресла, изготовленного из древесины грецкого ореха, и разговаривал с каким-то богато одетым молодым человеком, — сын? брат? — но напряженно смотрел вперед, на трон короля-калифа, на Гелимера. Аш стала сверлить глазами Леофрика, желая поймать его взгляд.
Сидевшие вокруг него наклонились вперед и тихо заговорили и спинами заслонили Леофрика от нее. Мужчины в мантиях, мужчины в кольчугах; домашние священники в своих головных уборах, высоких спереди.
— Красиво, верно? — прошептал ей в ухо гортанный голос по-готски. Это опять был Гейзерих.
Ант с удивлением внимательно посмотрела в лицо мальчику, и тут воины сплотились под знаменем с изображением черного зазубренного колеса. Дворяне в наскоро сметанных шерстяных тогах и плащах с капюшоном, более старые в бархатных широких плащах, на которые идет девять ярдов ткани; рыцари в полном кольчужном облачении. Мечи, кинжалы, гравированные кожаные кошельки, сапоги для верховой езды; она знает, что стоит заказать мастеру изготовить все это и почем все это можно продать.
Она знает, что такое быть разутым, иметь одну смену шерстяного белья и есть не каждый день.
По Гейзериху видно, что он из маленькой деревни или с фермы, где в доме земляной пол, где одна комната для людей, а другая — для скота; родом из свободнорожденных; на его лице нет ранних морщин от недоедания. Мальчик из благополучного сельского мира…
— Ну, так что король? — шепотом спросила Аш.
Лицо юноши озарилось обожанием, какое вызывают только священники, раздающие у алтаря плоть и кровь Христову.
— Там — ни одного старика. Он не запретит нам вести войну.
Девять десятых цивилизованного мира — это лес, чересполосица земельных участков, домики из дранки и штукатурки, голод и холод; ранняя смерть от болезней или несчастных случаев, и никогда тело твое не узнает ощущения ткани мягче, чем шерсть, спряденная у зимнего очага. Стоило ради этого увешивать себя металлом и без страха стоять лицом к лицу с твердым лезвием топора и наносить удары острой стальной стрелой? Да, стоило — для Гейзериха. Стоило сейчас оказаться в городе с населением шестьдесят тысяч человек, когда твоего короля коронуют именем Господа.
«А для меня? — подумала Аш. — Стоило ли всю жизнь существовать не по колено в грязи родимой пашни? Даже если в итоге я оказалась тут, не догадываясь, что со мной будет дальше, зная, что моя участь решится только в ближайшие несколько минут? Стоило ли?.. О да. Да».
