Чернов был против полного закрепления земли не только за хозяевами, но даже за общинами. Общинная собственность могла привести к раздроблению земли между сельскими обществами, прикреплению к общине крестьян, желавших иметь доступ к земле. Гражданин России на всей ее территории должен был иметь возможность получить свою земельную норму. Аграрную проблему должно было решить не только общинное землевладение, но и внутренняя колонизация — перераспределение земли в масштабах всей страны. Но распределение земли должно было определять не государство, а нормы права. Поэтому эсеры выступали против национализации земли.
“Социализируя землю, мы именно ставим ее в такое положение, в котором обычные определения частного права к пользованию ею становятся более неприложимы. Мы не делаем землю ни имуществом общины, ни имуществом области, мы не переводим ее и просто в разряд современных “государственных имуществ”. Мы делаем ее ничьей. Именно как ничья она и становится общенародным достоянием”[1075]. В отождествлении понятия государственного имущества и ничейности чувствуется влияние марксистского течения социал-демократии того времени, видевшего «собственность» именно в частной собственности. Передача права верховного распоряжения землей государству создавала для бюрократии возможность злоупотребления при распределении этого ресурса. Чтобы избежать этой угрозы, и требуется тщательное определение в нормах права принципов распределения земли, дабы сам процесс в минимальной степени зависел от чиновника.
Эсеров не смущали возражения по поводу эффективности пользования “ничьей землей”. Во-первых, крестьяне, объединенные в общины и органы местного самоуправления, найдут разные условия землепользования в зависимости от местных условий. А во-вторых, движение технологий к машинной обработке земли должно привести к превращению распределительного обобществления в производственное, в “коллективную обработку земли”[1076]. Чернов полагал, “что в смысле производства социализация земли еще не означает никакого коренного переворота. Производство, пользование землей остается индивидуальным. Социализация земли в деревне может, конечно, явиться прекрасным фундаментом для дальнейшей органической, творческой работы в духе обобществления крестьянского труда, развития кооперативного и общинного хозяйства и т.д.”[1077]
* * *
План решения земельной проблемы в аграрном обществе был также моделью для решения рабочего вопроса в индустриальной системе: работник должен иметь доступ к рабочему месту и к управлению производством.
В то же время Чернов (в отличие от более радикальных эсеров-максималистов, а затем и левых эсеров) считал обобществление промышленности делом крайне сложным и потому более отдаленным, чем социализация земли. На съезде партии в 1906 г. он спорил с Н. Ракитниковым, который считал необходимым одновременно производить социализацию земли и крупных предприятий, и максималистом Г. Ривкиным, предлагавшим передать в коллективную собственность фабрики и заводы. Главной проблемой для Чернова стала сама возможность управления сложным промышленным хозяйством: «кто и на каких началах будет заведовать фабрично-заводским хозяйством»?[1078] Чернову была неизвестна программа федеративной координации самоуправляющихся организаций, разработанная еще П. Прудоном. В течение десятилетий работы над программой «конструктивного социализма» Чернову пришлось переоткрывать возможные механизмы координации работы социализированных предприятий.
Чернов выступает против форсирования социализации промышленности прежде всего потому, что осознает опасность, которая исходит от бюрократии и «государственного социализма»: «Вообще по отношению ко всем мероприятиям, имеющим целью обобществление еще в пределах буржуазного государства тех или иных отраслей народного хозяйства, П.С.-Р. усвоит положительное отношение постольку, поскольку демократизация политического строя и соотношение общественных сил, равно и самый характер соответствующих мероприятий будет давать достаточно гарантий против увеличения таким путем зависимости рабочего класса от правящей бюрократии. Тем самым П.С.-Р. предостерегает рабочий класс против того «государственного социализма», который является отчасти системой полумер для усыпления рабочего класса, отчасти же своеобразным государственным капитализмом, сосредотачивая различные отрасли производства и торговли в руках правящей бюрократии ради ее фискальных и политических целей»[1079].
Однако Чернов отрицает и рыночный социализм. Стремясь заменить рынок организованным распределением, Чернов ставит задачи, которые мудрено решить без множества чиновников: «Социализируя фабрично-заводское дело, необходимо социализировать и распределение продукта, т.е. заменить обмен, торговлю и конкуренцию организованным доставлением продукта потребителям. Это со своей стороны предполагает систематический учет и расценку по степени возможности потребностей населения, как и его производительных сил; распределение производительных сил между отдельными отраслями народного труда в соответствии с потребностями; установление таким путем гармонического соотношения, равновесия между разными отраслями производства. Нечего и говорить, насколько колоссальна эта задача, какой степени сознательности, сплоченности, единства и организаторских способностей рабочего класса требует ее осуществление»[1080]. Отождествление вытеснения капитализма с вытеснением рыночных отношений вопреки желанию Чернова отодвигает социализм в далекое будущее (что создавало предпосылки для сближения эсеров и меньшевиков в 1917 г.). Здесь Чернов под влиянием марксизма уклоняется от собственно народнической логики, выраженной в программе социализации земли. Ведь наличие рыночных отношений в деревне не мешает социализации, которая должна положить начало развитию в сторону социализма. Сам Чернов считал, что и проблема социализации промышленности вскоре встанет в практическую плоскость, но для этого социал-демократия должна встать на путь «конструктивного социализма», который предложит конкретные, детальные планы регулирования хозяйства нерыночными методами. Чтобы избежать бюрократизации, необходимо опираться на профсоюзы, кооперативы и другие организации трудящихся. Их развитие становится основным условием последующей социализации всего хозяйства.
Между тем практический опыт уже в начале века наводил часть эсеров на мысль, что социализация земли требует вытеснения капитализма из сферы промышленности. На I съезде ПСР делегат Уфимского комитета партии утверждал: на Урале «где рабочий рудников и заводов в то же время и крестьянин, немыслима социализация земли и недр без коммунализации и муниципализации самих заводов. Это значило бы разорвать живую человеческую личность надвое»[1081]. Однако Чернов опасается нарушить в этом случае принцип равноправия при распоряжении собственностью. Муниципализация возможна только для предприятий местного значения. Но у других заводов «гораздо более широкий территориальный рынок»[1082]. По мнению Чернова социализированное предприятие должны контролировать не только его работники, но и потребители. А это – огромный круг людей. Как это можно организовать? Предполагается, что социализация крупных предприятий требует привлечения центральных органов «самоуправления». Но эти органы – уже не самоуправление, а государство, социальные интересы которого выражает не столько само распыленное население, сколько бюрократия. Здесь идея социализации у эсеров, как и у других социал-демократов сближается с национализацией. Характерно, что для крестьян Чернов не выдвигает требования контроля потребителей над работой крестьянского хозяйства. Для продвижения от социализации земли к социализму достаточно дальнейшего вовлечения крестьян в кооперацию. Будучи специалистом в аграрной проблематике, в области промышленности Чернов и большинство эсеров оказались под влиянием марксистского крыла социал-демократии. Отсюда – кричащие противоречия аграрной и промышленной программ ПСР.
В вопросе о социализации промышленности Чернов фактически становится на почву коммунистической концепции будущего общества как нетоварного с первых стадий своего развития. У теоретика эсеров было понимание сложности нетоварного распределения, к которому Кропоткин пришел позднее, а Ленин, вопреки предостережениям оппонентов – только после полного краха политики «военного коммунизма». Но эсеры попали в ловушку, типичную для умеренных социалистов – осознание сложности проблемы парализует готовность к преобразованиям. Эсеры, как и большинство социал-демократов, не осознавали вторичность организованного распределения и доставления продуктов в сравнении с необходимостью демократизации самой структуры принятия хозяйственных решений.
