На юте убит наповал только что спасенный с “Ослябя” квартирмейстер Шуваев, а крупный снаряд, разорвавшись о воду, осколком пробил носовую часть выше ватерлинии. Пробоина быстро была заделана»…
Разорвавшись о воду! Значит, это был снаряд именно с броневых гигантов Камимура. Легкие крейсера Дэва, Катаока и прочих Уриу были снаряжены «шимозой обыкновенной», а та об воду не рвалась. Как не рвались гиганты Камимура в бой с нашими главными силами.
«Отошел от “Суворова” около 5 часов 30 минут вечера[301] и снова стал догонять нашу эскадру, далеко ушедшую вперед. Тело квартирмейстера Шуваева с краткой молитвой предали морю…
Пришел ко мне на мостик механик и доложил, что в машине лопнул теплый ящик, и котлы приходится питать из-за борта. Ход уменьшился, и я догнал эскадру только через час…
Японцы меня не преследовали».
С «Суворова» сняты следующие чины
«Начальник эскадры, Вице-Адмирал Генерал-Адъютант Рожественский; флаг-капитан, Капитан 1 ранга Клапье-де-Колонг; флаг-офицер, Капитан 2 ранга Семенов; флагманский штурман Полковник Филипповскии; флагманский минный офицер Лейтенант Леонтьев; флаг-офицеры: Лейтенант Крыжановский и Мичман Демчинский, юнкер Максимов, боцман Наумов, писарь Матизен, комендор Фирсов, минер Жильцов, матрос вестовой Пучков, матрос вестовой Балмасов, матрос Суханов, матрос Конченко, машинист Колотушкин, кочегар Замышляев, сигнальщик Суверов, матрос Никитин, матрос ординарец Бардин, писарь Степанов, писарь Филь — всего 7 офицеров и 16 нижних чинов»[302].
Адмирал был в полузабытьи…
«Адмирала положили в моей каюте, а штаб разместился в кают-компании, но так как там уже были раненые с “Ослябя”, то коек не хватило, и все разместились кто как мог, даже просто на палубе в кают-компании, подложивши циновки.
Фельдшер приступил к трудной и ответственной операции — вынуть осколок снаряда из головы и ног Адмирала и затем перевязать другие раны. Адмирал был почти без памяти. Справившись с этою задачею, была сделана перевязка другим раненым.
Адмирал пришел в себя, но был в полузабытьи, изредка справляясь о ходе боя, но никто не мог сообщить ему что-либо утешительное о состоянии нашей эскадры…»
«В это время, по приказанию штаба, я поднял сигнал»
«Догоняя эскадру, правил по ней, а в компас не смотрел, почему румб не помню. Подходя к эскадре, стал держаться у крейсера “Дмитрий Донской”, который шел в кильватере “Авроре” и “Олегу”. В это время, по приказанию штаба, я поднял сигнал:
“Адмирал передает командование адмиралу Небогатову” и “Адмирал находится на миноносце — ранен”.
Кроме того, известие о спасении Адмирала было передано по семафору на ближайшие крейсера и миноносцы, шедшие рядом.
По приказанию же штаба, миноносец “Бедовый” был послан на “Суворов” снять оставшихся штабных, а миноносец “Безупречный” послан к “Николаю I” передать предыдущий сигнал.
После этого мы “Безупречного” больше не видали»[303].
Заметим, что все приведенные выше материалы были прекрасно известны Следственной Комиссии. Потому так явственна ирония в ответе Адмирала на вопрос 56, почему на «Буйном» не был поднят его флаг:
«…Потому что раненый флаг-капитан чувствовал себя не в силах командовать эскадрой…»
О своей невозможности осуществлять командование Адмирал, отвечая на комиссионный вопрос, даже не счел нужным упоминать. Это было слишком известно.
Приведем теперь завершение ответа Адмирала на вопрос 56.
О передаче командования: «не был к тому расположен»
«На броненосце же “Император Николай I” не подняли моего флага, как я заключаю из последовавших движений, потому что командовавший 3-м отрядом броненосцев, получив приказание принять командование эскадрой, не был к тому расположен, находя, вероятно, что командование эскадрой связало бы движение его флагманского корабля. По свидетельству участников боя, он, зная о беспомощном положении “Суворова” и о гибели “Ослябя” — флагманских кораблей броненосной эскадры, долгое время не видел сигнала о передаче ему командования, который был поднят на “Буйном” и отрепетован крейсерским отрядом.
А когда содержание этого сигнала было сообщено ему словесным приказанием, переданным командиром миноносца, приблизившегося к борту “Николая I”, тогда он, вступив {не ранее удаления главных сил неприятеля) в голову уцелевших наших броненосцев, прибавил ход до полного, развил 111/2 узлов, при каковой скорости, без сомнения, не мог держать оставшуюся эскадру соединенно и скоро растерял ее».
Добротворский — путь на юг. Шанхай или Манила?
«Вопрос 57. Отчего “Буйный”, имея сигнал: “Адмирал на миноносце”, в 6 часов 35 минут повернул на зюйд от эскадры (рапорт капитана 1-го ранга Добротворского)?
Ответ. Я не знаю, шел ли миноносец “Буйный” на юг 14 мая в 6 часов 35 минут вечера, и очень сомневаюсь, чтобы бывший командир крейсера “Олег”, капитан 1-го ранга Добротворский, вел в то время запись курсов миноносца “Буйный”.
Я думаю, что “Буйный” следовал, насколько позволяла ему расстроенная машина, за адмиралом, которому передано было командование эскадрой, хотя, может быть, и менял курсы, чтоб уклоняться от неприятельского огня.
Я имел возможность совершенно убедиться в том, что движениями “Буйного” капитан 1-го ранга Добротворский не мог быть настолько введен в заблуждение относительно моих намерений, чтобы иметь право проявить неповиновение несшему флаг на “Олеге” контр-адмиралу Энквисту и увести свой корабль по направлению к Шанхаю в предположении, что путь на юг был указан в 6 часов 35 минут вечера курсом “Буйного”, на котором я находился.
Предположение это было бы совершенно произвольным, так как вполне точно установлено, что с “Буйного” вместе с сигналом о передаче мною командования было сигналом же отдано и последнее приказание — идти во Владивосток, каковые сигналы были репетованы “Олегом”».
Что на самом деле горело на броненосцах?
«Вопрос 60. Какое дерево и материалы горели главным образом на судах во время боя?
Ответ. На тех кораблях 2-й эскадры, по которым в бою 14 мая неприятель сосредоточивал артиллерийский огонь своих отрядов, зажигались разрывными снарядами деревянные шлюпки, палубы, чемоданы, а также тросы, брезенты и койки, употреблявшиеся вместе с сетями для защитных преград, хотя именно на всех расстреливавшихся неприятелем судах шлюпки, окрашенные с примесью трудно воспламеняемого состава, были наполнены водой, палубы, пропитанные жидкостью Новосельского (испытанною в противопожарном отношении комиссией под наблюдением Великого Князя Александра Михайловича), непрерывно обливались из пожарных помп, а все временные защиты были также смочены.
Кроме вышеупомянутого дерева, троса и парусных вещей, горели местные шкафы, часть мебели, которая не могла быть убрана в трюмы, и попадавшие в сферу действия бомб ящики и тележки с патронами. Но особенно обильным материалом для пожаров служила масляная краска, несмотря на то, что последние слои оной, наложенные у Аннама, обрабатывались испытанным упомянутой комиссией веществом, специально предназначавшимся для предохранения краски от горения».
Байки. Небогатые, но злонамеренные
«Командовавший 3-м броненосным отрядом в жалобе на меня, напечатанной за его подписью в альманахе Jane'a на 1906–07 годы, утверждает, что пожары на судах эскадры были так губительны потому, что я приказал ко дню боя набить углем сверх угольных ям верхние и жилые палубы, проходы в батареях и казематах и капитанские каюты.
Этот лишний уголь, перегрузив корабли и лишив их большой доли остойчивости, служил, по мнению командовавшего 3-м отрядом, для питания чудовищных костров, не дозволявших командам действовать артиллерией и поглощавших большую часть личного состава прежде, чем корабли тонули от накопления внутри их той самой воды, которой обезумевшие люди стремились тушить пожары[304].
Командовавший 3-м отрядом, нагромоздив в своем сочинении столько неправды, старался доказать свидетельством одного японца, что на сданных неприятелю броненосцах “Император Николай I” и “Генерал-Адмирал Апраксин” оказалось утром 15 мая угля больше, чем могло помещаться в угольных ямах».
