По мере развития конфликта возрастало внимание к нему не только в самой Аргентине, но и за рубежом. И здесь просматривался достаточно широкий спектр разноречивых мнений. Так, Дж. Стиглиц – «любимый экономист» К. Фернандес де Киршнер – встал на сторону правительства. В конце апреля он побывал в Буэнос-Айресе и выступил с докладом
о проблемах аргентинской экономики, в котором дал положительную оценку политике в посткризисный период, в том числе налогам на экспорт. Иную позицию заняли эксперты консервативного «Фонда Наследия». В их специальном аналитическом материале противостояние власти и аграриев послужило предлогом для фронтальной критики «популистской перераспределительной политики» Розового дома и обосновывалась необходимость возвращения Аргентины к неолиберальной модели624. Тем самым проблема «мобильных налогов» оказалась в эпицентре идейных споров о путях развития аргентинской экономики.
Забастовки и иные акции протеста сельхозпроизводителей и поддержавших их транспортников нанесли стране ощутимый экономический урон. По официальным данным, в июне 2008 г. производство продовольствия упало почти на 10 % по сравнению с тем же месяцем годом раньше. Заметные потери понесли и другие сектора, что дало повод INDEC констатировать замедление темпов экономического роста625.
Накал нешуточных страстей вокруг «мобильных налогов» заставил Розовый дом (для большей легитимизации этой меры) перенести вопрос в Национальный конгресс, где правительство рассчитывало на поддержку своих сторонников, составлявших большинство в обеих палатах. И здесь случилось невероятное. Если палата депутатов хотя и со скрипом, но утвердила решение исполнительной власти, то в сенате после жарких дебатов возникло патовое положение: число голосов «за» и «против» оказалось одинаковым – 36. В таком случае последнее слово оставалось за вице-президентом страны, являющимся спикером верхней палаты. Страна буквально замерла в ожидании решения Хулио Кобоса. И оно последовало: несмотря на деликатность своего положения и оказанный на него нажим, вице-президент решил вопрос о «мобильных налогах» в пользу их противников. 18 июля президентским декретом 1.176 и резолюциями министерства экономики 180, 181 и 182 отменялась резолюция 125 и экспортные налоги возвращались на уровень, существовавший до 11 марта: соя – 35 %, подсолнечник – 30 %, пшеница – 28 %, кукуруза – 25 %. Так бесславно для правительства закончилось 130-дневное противостояние власти и аграриев.
Поражение кабинета К. Фернандес де Киршнер в сенате отразило те значительные перемены, которые произошли в стране в первой половине 2008 г., и «означало конец эпохи» безраздельного доминирования Розового дома в политической жизни626. Одним из итогов конфликта явилось резкое падение индекса популярности К. Фернандес де Киршнер: с 70 % в конце 2007 г. до 23 % в начале апреля 2008 г.627 Эксперты обратили внимание и на другие последствия поражения власти. Так, обозначилась тенденция к консолидации позиций главных объединений сельхозпроизводителей, к формированию своего рода «аграрной партии», занимающей идеологически консервативные позиции, ратующей за максимальную свободу торговли и противостоящей дирижистскому и «неодесаррольистскому» курсу правящей группировки. Ощутимо ослабло влияние Буэнос-Айреса на провинциальные элиты, отдельные губернаторы (особенно в важных сельскохозяйственных районах) потребовали большего учета их интересов и изменения стиля президентского правления. Супруги Киршнер потеряли часть союзников и оказались в «гордом одиночестве» перед лицом новой внутриполитической реальности.
В числе причин поражения власти аналитики назвали пассивную позицию, занятую индустриальными кругами. Как отмечал профессор Университета Буэнос-Айреса Альберто Мюллер, «промышленники не поняли, что ставкой в споре об экспортных налогах было их собственное будущее, а не судьба аграрного сектора»628. Ученый пояснил: увеличение налоговой нагрузки на экспорт продукции сельского хозяйства выгодно промышленности, поскольку сдерживает рост внутренних цен на продовольствие и тормозит инфляцию. В результате не происходит чрезмерного увеличения стоимости рабочей силы, что способствует сохранению конкурентоспособности индустриальных отраслей. В более широком смысле, утверждал А. Мюллер, речь вдет о макроэкономическом будущем Аргентины. А именно: останется она преимущественно агроэкспортером или совершит рывок в сторону радикальной модернизации и диверсификации экономики и прочно встанет на рельсы инновационного развития.
Мировой кризис 2008–2009 гг.: испытание на прочность
В середине 2008 г. мировую финансовую систему охватил кризис ликвидности, зародившийся в Соединенных Штатах и ударивший по десяткам стран на всех континентах. По оценке экспертов МВФ, сложившуюся ситуацию – критические перегрузки на рынках – можно было сравнить со всемирным экономическим шоком начала 1930-х гг. Ежедневные сообщения информационных агентств с биржевых площадок стали напоминать панические сводки с театра военных действий. Глобальный «финансовый цунами» перекинулся на реальные сектора и привел к замедлению роста мировой экономики, хозяйственные системы многих государств вступили в период серьезного спада. В результате сократился спрос и упали цены на сырьевые (в том числе сельскохозяйственные) и промышленные товары, что создало реальную угрозу интересам государств-экспортеров, включая и Аргентину.
В Латинской Америке мировой кризис дал о себе знать, прежде всего, заметным снижением темпов экономического роста: с 5,6 % в 2007 г. до 4,6 % в 2008 г. и 1,9 % (оценка ЭКЛАК) в 2009 г.629 «Как и в других районах мира, – отметили эксперты МВФ, – в Латиноамериканском регионе экономика столкнулась с комбинацией ряда негативных факторов: снижением активности, более сложными внешними условиями и все еще высокой инфляцией»630.
Заметим, что первоначально трудности на рынках США и других государств были восприняты официальным Буэнос-Айресом подчеркнуто индифферентно. Аргентинские руководители говорили о своей стране как об «острове спокойствия и стабильности» в бурном океане международных потрясений. Принимая в начале октября 2008 г. бельгийского принца Филиппа, прибывшего во главе многочисленной делегации деловых кругов, К. Фернандес де Киршнер характеризовала Аргентину в качестве надежного «убежища» для бизнеса и отметила «прочность» национальной модели развития, позволяющей стране успешно противостоять внешним кризисным шокам631.
Но на деле ситуация в аргентинской экономике становилась более сложной. Сначала кризис материзовался обвалом фондового рынка. 29 сентября индекс «Мерваль» биржи Буэнос-Айреса, фиксирующий курсы акций крупнейших аргентинских компаний, рухнул на 8,68 %, что явилось самым глубоким падением за шесть с половиной лет – с 11 февраля 2002 г., и закрепился на отметке 1545 пунктов (еще в феврале 2008 г. этот показатель находился на уровне свыше 2000). Биржевые брокеры до последнего момента надеялись, что глобальные неурядицы обойдут Аргентину стороной. Но, как писала газета «Насьон», «эта иллюзия испарилась, когда произошел всемирный финансовый коллапс»632. Октябрь 2008 г. стал в полном смысле слова «черным» месяцем для биржи Буэнос-Айреса. Акции 10 ведущих компаний («голубые фишки») по сравнению с апрелем того же года обесценились на астрономическую сумму – 70 млрд песо, в ряде случаев потери составляли до 50 % корпоративной капитализации633. « Медвежий » тренд на фондовом рынке стал тревожным сигналом неполадок в национальной экономике.
