Уровень коррупции. Аргентина входит в число государств с вязкой коррупционной средой. Независимо от характера правящего режима страна оставалась буквально пронизанной метастазами коррупции, которая стала образом жизни политического класса [89] . Конечно, это явление принимало различные формы, но неизменно сохранялся коррупционный (административный) навес над экономикой. В аргентинских условиях институт коррупции следует рассматривать как процесс воспроизводства устойчивых неформальных отношений, которые повышают трансакционные издержки и снижают эффективность экономической системы. Причем эти отношения получили распространение как на микроуровне – взятка мелкому чиновнику, так и на макроуровне – взятка высокопоставленному государственному лицу, депутату парламента, члену правительства или видному деятелю правящей партии. Коррупция стала неотъемлемой частью государственной машины. Таким образом, с полным на то основанием можно говорить об институционшшзации коррупции в аргентинском обществе, поскольку этот процесс фактически означал синтез административной и политической коррупции, когда решения принимались коррумпированными политиками не столько в интересах частных компаний, сколько в интересах самих бюрократических структур. В последний период внимание привлекло сращивание власти с бизнесом, формирование вокруг семьи Киршнер группы «приближенных» бизнесменов, пользующихся расположением президентской администрации. В их числе: Кристобаль Лопес (игорный бизнес), Ласаро Базе (мегапредприниматель), Энрике Эскенаси (энергетика). Последний, в частности, при поддержке властей за 2 235 млн дол. приобрел около 15 % акций «ЯПФ» и планировал в будущем довести эту долю до 25 %. В стране, отмечают эксперты, происходит ранее неизвестный процесс «в стиле Владимира Путина»: правительство устанавливает контроль над стратегическими активами, и формируется полюс политической и экономической власти, не имеющий никакого противовеса600.
Политические партии. В Аргентине «система политических партий больна», констатирует редакционная статья газеты «Насьон»601. В значительной мере такая оценка соответствует действительности. В настоящее время партии, включая крупнейшие – перонистскую и радикальную, во многом утратили роль ключевого политического актора. Как отметил политолог Хоакин Моралес Сола, «старой партийной системы больше нет, а новая еще не появилась»602. При Н. Киршнере главным политическим ресурсом верховной власти стал бюрократический аппарат, а дополнительными – силовые структуры, сторонники президента различной политической окраски, значительная часть профсоюзов и национально ориентированные (или тесно связанные с государством) предпринимательские круги, главным образом промышленники.
Роль оппозиции. Оценивая ситуацию последних лет, эксперты отмечают, что «никогда в своей истории у перонизма не было такой слабой оппозиции»603. Добавим, что речь сейчас идет не о перонизме как таковом, а о правящей верхушке, позиционирующей себя в качестве левоцентристской (прогрессистской) силы, способной сплотить приверженцев этой политической ориентации. В то же время в лагере оппозиции не так все просто. Одновременно наблюдаются противоположные тенденции: с одной стороны, процесс атомизации, появления различных внепартийных лидеров без четко выраженной идеологической позиции, которые разобщены и не способны к объединению; с другой стороны, периодическая консолидация оппозиционных сил по конкретным вопросам противостояния с правящим режимом. Вторая тенденция особенно четко прослеживается в Национальном конгрессе, где правительству все чаще приходится сталкиваться с организованным сопротивлением, в том числе по важнейшим вопросам экономической политики.
Избирательная система. Как писал Р. Качаноски, в Аргентине «…действует фальшивая избирательная система, которая позволяет самым неэффективным и коррумпированным деятелям подолгу сидеть в правительстве»604. Критики политического строя отмечают такую особенность электорального процесса, как возможность победы кандидата, набравшего всего 40 % голосов избирателей. Это, с их точки зрения, снижает легитимность главы государства, поскольку его поддержало меньше половины электората.
Принципы федерализма. Отношения между центром и провинциями – один из сложных вопросов существования аргентинского государства. Проблема коренится в исторически сложившихся значительных различиях в уровне экономического развития, в огромной концентрации ресурсов (в ущерб другим районам страны) в федеральной столице и провинции Буэнос-Айрес. Выступая в августе 2008 г. в провинции Сантьяго-дель-Эстеро, на северо-западе страны, К. Фернандес де Киршнер обозначила задачу выравнивания имеющихся диспропорций как «крупный вызов ее правительству»605.
Характер демократии. При наличии всех демократических атрибутов, власть периодически (тем или иным образом) стремится «приручить демократию». Это дало повод экспертам сформулировать тезис о «неограниченной демократии» (в смысле – не ограниченной законами, институтами и т. д.). «Аргентина сегодня – это непредсказуемая страна, поскольку система «неограниченной демократии» означает: правила игры в общественных отношениях меняются в зависимости от того, кто из кандидатов победит на выборах», – считает Р. Качаноски 606. И далее: «Проблема Аргентины не в недостатке честности, а в отсутствии подлинной демократии, которая ограничивает власть правителей, чтобы они, среди прочего, не могли наживаться, «продавая» привилегии»607.
Стабильность «правил игры». М. Браун и Л. Лач указывают на «перманентную институциональную нестабильность» Аргентины и усматривают в этом одну из главных причин замедления развития, особенно в последней четверти XX в. «Связь между слабым хозяйственным ростом и нестабильными институтами невозможно отрицать, – отмечают ученые. Например, в 1981, 1990 и 2001 гг. Буэнос-Айрес нарушил условия финансовых контрактов, в двух случаях прекращая обслуживание внешнего долга. В тот период страна жила в условиях трех правовых режимов: один был установлен военной диктатурой, второй определялся Конституцией 1853 г., а третий – Конституцией 1994 г. Высшие представители судебной власти отбирались в рамках различных процедур, их число менялось, а состав подвергался частой ротации. Главы исполнительной власти либо не полностью отрабатывали положенный срок, либо на ходу меняли конституционный порядок»608. Постоянными изменениями «правил игры» были отмечены конец 1990-х и начало 2000-х гг. В этот период неоднократно законодательным путем менялись важнейшие бюджетные ориентиры – уровень государственных расходов и профицита бюджета. Такое «институциональное непостоянство» ослабляло стимулы к масштабным инвестициям в новые проекты.
