После танца она как бы случайно оказалась неподалеку от него и присела на соседний с диваном, где находился мистер Бингли, стул.
Тем временем миссис Херст заиграла экосез «Звездный притоп», и все, едва передохнув, вновь отправились танцевать, кроме Джейн, оставшейся без пары, и миссис Коллинз, которая безуспешно пыталась отогнать от себя МакФлая, вознамерившегося сжевать подол ее выходного платья.
— Мисс Беннет, — понизив голос, обратился к ней Бингли. — Мисс Беннет…
Джейн вспыхнула, заерзала на стуле, но охотно поворотилась к нему, одновременно поспешно придумывая тему для разговора.
— Э-э… — сказала она, пряча глаза. — Вы, очевидно, расстроены тем, что не можете танцевать, мистер Бингли?
Он удивленно вскинул брови, откашлялся и быстро заявил:
— Никакие танцы на свете на заменят мне вашего общества, мисс Беннет.
Заметив недоверие в ее глазах, он спросил:
— Неужели вас удивляет мой ответ?
Джейн неопределенно повела плечами и промолчала. Бингли все также тихо, хотя внимание других занимали танцы, музыка и собственные интересы, спросил:
— Мисс Беннет, вы приходили на встречу, которую я назначил вам?
— Да, — девушка помрачнела, вспомнив, почему она не состоялась.
— О! — Бингли облегченно вздохнул. — Вы приходили! Как я счастлив, что вы снизошли до моей просьбы! А я так переживал, боялся, что вы не пожелаете выслушать меня! И надо же такому было случиться, что этот хваленый гунтер Фицуильяма… — он с негодованием посмотрел на свою ногу, покоящуюся на табурете.
— Я так рада, что вы не сильно пострадали, мистер Бингли, — пробормотала Джейн, в волнении сцепив руки.
— А уж как я рад! — признался ей Бингли, вспоминая, как в беспомощном состоянии валялся в траве под дубом. — Впрочем, радоваться тут нечему — ведь мы так и не встретились и я не смог поговорить с вами…
— До разговоров ли нам теперь, когда ваша жизнь в опасности?! — воскликнула истерзанная переживаниями мисс Беннет.
— Уверяю вас, я выживу, — заверил ее Бингли. — Особенно в том случае, если вы перестанете на меня сердиться…
— Но я вовсе не сержусь на вас! — ахнула Джейн.
— Не сердитесь? — Бингли задумался, усиленно нахмурив лоб. — Но я заметил, что ваше отношение ко мне в последнее время изменилось. Вы были так холодны со мной… И я все пытался понять, пытался, как мог, — понять, чем я вас обидел… Но так и не нашел ответа… О, мисс Беннет! В эти дни я не мог найти себе места от беспокойства, и все перебирал и перебирал в голове, — которая, замечу, сейчас так болит… — он почесал затылок и потер висок с удивленным выражением лица. — О чем это я? Ах, да… перебирал все наши с вами разговоры и безуспешно искал хоть какую-то зацепку, слово и жест, способные задеть ваши чувства… Но… — он растерянно развел руками, — так и не понял, в чем провинился перед вами… Я готов на коленях умолять вас простить меня… — Бингли вновь посмотрел на свою ногу, пробормотал что-то сквозь зубы и выпалил:
— Так скажите, в чем я провинился перед вами?
Он взглянул на Джейн с волнением и надеждой, а она вся затрепетала от его слов.
Как могла мисс Беннет объяснить причину своего поведения? Она не могла сослаться на подслушанный разговор сестер мистера Бингли, рассказать о своей ревности, о надеждах и любви… Джейн вздохнула и затеребила платочек, чуть не отрывая от него кружевную отделку.
— Я… — она запнулась. — Я… Я думала, что вы и мисс Дарси…
— Мисс Дарси?! — обескураженно воскликнул Бингли и невольно посмотрел на Джорджиану, которая как раз в этот момент, вновь танцуя с капитаном Шелли и кружась неподалеку от сидящей парочки, показывала своему терпеливому кавалеру, как в романе «Высокомерный лорд, или Провинциальная предвзятость в две тысячи пять шагов» некая леди Кайра на бале танцевала с чванливым столичным щеголем Макдарти и представляла, что они одни.
— Вот так, — говорила Джорджиана, вытянув шею и привставая на цыпочки, — вот так эта леди Кайра на него смотрела, а Макдарти до смерти боялся, что она сейчас при всех повиснет у него на шее, чем скомпрометирует себя в глазах общества, а ему, как порядочному джентльмену придется на ней жениться… Скажите, капитан, разве леди — пусть даже провинциальная и невоспитанная (между нами признаюсь, она — эта леди — еще ходила босиком и облизывала пальцы за столом) — может так ронять себя в глазах джентльменов?
— Хм… — соглашался с ней Шелли. — Не может… И босиком тоже…
Он представил маленькие изящные босые ножки мисс Дарси и вздохнул.
В глазах Бингли, слышавшего весь этот разговор, отразился ужас.
— У меня нет ничего… общего… с мисс Дарси! — в панике выпалил он.
Джейн, до которой также донеслись слова Джорджианы, сочувственно кивнула.
«Такой общительный и благородный джентльмен, как мистер Бингли, разве сможет выслушивать бесконечные истории о невоспитанных леди из романов? — подумала она. — Ему куда более должно быть приятно общество тихих и молчаливых девушек…» Она покраснела и потупила глаза.
— Только вы, мисс Беннет… только вы способны… стать тем оазисом, к которому стремится утомленный и мучимый жаждой путник в пустыне своего одиночества… хм… живительной струей воды, отражающей вашу красоту, ум и совершенство…
Джейн слушала его, затаив дыхание и не смея поднять головы. Когда он замолчал, столь пылко живописав муки своего иссушенного уже пересохшими страданиями сердца, в душе девушки царило такое смятение, что ей понадобилось немного времени — минут пять или десять, но не более четверти часа, — чтобы прийти в себя и найти подходящие слова для ответа. И тогда в весьма травмированном сознании мистера Бингли распустился и расцвел, подпитанный и сдобренный благотворной целительной влагой, огромный куст необычайной признательности и надежды. Это позволило ему наконец обрести желанное успокоение и через некоторое время — минут через пять или десять, но не более четверти часа — уже как ни в чем не бывало обсуждать с заметно повеселевшей мисс Беннет последние происшествия в Розингсе — вытоптанную клумбу с фрезиями, достоинства и недостатки Буцефала, а также проповедь мистера Коллинза, не раз уже пересказанную мистеру Бингли разными людьми и во всех подробностях.
— Но, мистер Бингли, как вы думаете, что же случилось с лошадью полковника?! — вдруг воскликнула Джейн.
— Даже не могу себе представить, кто мог замыслить против него недоброе, — он с озадаченным видом потер лоб. — Я все ломал себе голову, ломал… И склоняюсь к мысли, что конюхи были подкуплены… Но кем?!
