от усталости лошадей. Две фигуры отделились от ствола ели.
— Кто идет? Двойка!
— Семь, — сказала Зойка. Значит, ночной пропуск был «Девятка».
Дозорные перекинули винтовки за спину и отдали нам честь. Это были какие-то новые парни, я их не знала. Но знакомая процедура немножко подбодрила нас.
В Воробьях события в отряде Петряя были уже вчерашним днем, не забытым, но всё же вчерашним.
Дзитиев предлагал разобрать операцию под Лыньковом, чтобы другим был урок. Но Дед сказал: «И так для всех тяжелый урок. Остался бы жив Олег, я бы его не пощадил. А мертвые сраму не имут».
На «железку» стали выходить Бельчик и Прохор. Оседлали другой участок пути, завели там своих людей в охране.
«Голубые углы» задали много загадок.
Теперь у нас была нехватка в девушках-разведчицах, потому что мы очень активно стали разведывать ближние тылы и как-то осмелели после успешных ходок.
Начали посылать Зойку. Она была из здешних мест, окрестности знала. Ходила она одна.
Возвращалась усталая, грязная, в затрёпанной телогрейке и рваной юбке, исхлёстанная кустарником, со стертыми ногами.
Сейчас же переодевалась и в своей красной, отороченной заячьим мехом безрукавке, с пистолетом на трофейной цепочке из металлических цилиндриков — такие носили полицаи — опять имела обычный щеголеватый вид.
Однажды Зойка вернулась, не выполнив задания.
— Почему ты вернулась? — спросила я.
— Очень страшно стало. Там один полицай — мой сродственник дальний. Я его раз, еще девчонкой, на тетиной свадьбе видела. Он вроде меня не узнал, но только я думаю, что вид сделал.
— Чего же ты испугалась? Вид сделал — значит, не собирался тебе вредить.
— Что вы! Раз он в полицаях — всё! — Зойка была удивительно прямолинейна.
За срыв задания Дед хотел ее судить. Но я отстояла, сказала, что пошлю ее обратно.
Зойка пошла вторично, задание выполнила, а насчет родственника сказала растерянно, что немцы его упрятали за решетку. Слух такой идет, что он помогал партизанам.
— Вот видишь, — сказала я.
Однажды в штаб привели дюжего парня с белой повязкой полицейского на рукаве. У него была наша листовка.
— На опушке леса шлялся. Увидел нас, карабин вперед себя выбросил и листовку нам тычет. «Братцы, — говорит, — я полицай, пришел с повинной», — доложил старшой.
Вели его с завязанными глазами, чтоб не узнал наше расположение. Но как только его развязали, парень сказал, ухмыльнувшись:
— Вона где вы! Туточки напрямик озеро Рачье, А позади урочище.
— Ладно, ладно, — перебила я, — скажи лучше, как ты от армии отвертелся?
Парень молча нажал на веко и вынул стеклянный глаз.
— Ясно. Вставляй обратно, — сказала я. — А в полицаи как попал?
— Обыкновенно. Согнали всех в амбар, сутки не поили, не кормили. А потом переводчик объявил: кто не хочет быть по́ротым, записывайся в полицаи. Я записался.
— Как же ты службу нес? Других порол?
— Не. Меня пороть не ставили.
— А куда ж тебя ставили?
— На посты. Опять же партизан искали,
— Нашли?
— Не.
В это время в избу вошел Дзитиев.
— Это ты деревни жёг? — с ходу спросил он,
— Я, — ответил парень.
— Что ж ты думал, за это мы тебе спасибо скажем?
Парень опустил голову и промямлил:
— Искупить хочу.
— Поздно надумал! — Дзитиев приказал посадить его в баню.
— Неискренний, — заключил он, — вид жуликоватый, глаза бегают.
— Не могут они у него бегать. Один — стеклянный, куда ему бегать? А другой — глаз как глаз. — Мне казалось, что парень, наоборот, говорит откровенно. — А мы ведь обещали прощение в листовке.
— Наверняка подослан немцами, — сказал Дзитиев.
— Не обязательно. И у него наша листовка, — добавила я, — за подписью Деда. И держать его в бане всю жизнь мы не можем.
— Тоже верно.
Одноглазого выпустили и велели Зойке приглядывать за ним, поскольку она пока была без дела.
Партизанскими листовками были наводнены ближние деревни. Листовки обращались «к жителям временно захваченных районов...», отдельно — к молодежи. Была еще одна листовка — специально к полицейским. В ней Дед предлагал переходить с оружием на сторону партизан и обещал прощение за «деяния, совершенные в бытность полицейским». Случалось, полицаи приходили.
Являлись и подозрительные люди, наверняка агенты немцев.
Нам некогда было с ними возиться. Мы переправляли их на Большую землю, когда еще был проход «ножками». А что теперь делать с этим одноглазым типом, мы не знали.
Доложили Деду, он рассердился:
— Что вы лезете ко мне со всяким дерьмом?
Бельчик сказал:
— Шлёпнуть его, гада, и дело с концом!
Зойка услышала и высказалась неожиданно:
— А вот и не надо. Он очень полезный может быть. Его Васькой зовут.
— Убийственная логика, — сказал Тима. — А что с него толку, с твоего полезного Васьки?
— А то, что его родная сестра живет в любовницах у Щекотова.
— Начальника полиции? — Мы переглянулись.
— Что ж он сразу не сказал?
— А вы его не спрашивали.
Дзитиев задумался.
— Слушай! — азартно вмешался Тима. — Пусть он идет обратно и гробанёт Щекотова.
— Как же! Карателей он на нас наведет — вот что он сделает! — настаивал Бельчик,
А назавтра Васька исчез.
Мы набросились на Зойку.
— Как же ты его упустила? Мы тебе приказали приглядывать.
— Приглядывать — не на часах стоять, — беспечно отвечала Зойка.
Дзитиев велел посадить ее в баню на пять суток за потерю бдительности.
Зойка сидела в бане. Девчата носили ей пирожки с кониной и по вечерам пели под окошечком бани вполголоса, как поют партизаны, песню «Синий платочек». И Зойка в бане подпевала.
Через неделю наша разведка принесла содранное со столба объявление, подписанное начальником полиции. И это был не Щекотов.
Где Щекотов? Разведали, где Щекотов. Нету Щекотова. Убит «неизвестными злоумышленниками». При каких обстоятельствах? Гранату в окно бросили.
— Это Васька! — закричала Зойка.
— Нет, она помешанная. Помешалась на одноглазом Ваське, — сказал Бельчик.
— Я знаю. — В Зойкиных словах что-то крылось.
— Что же именно ты знаешь? — ледяным голосом спросил Тима.
— А то, что я ему гранату дала. И проводила его до Малого Брода. Вот что я знаю, — вызывающе ответила Зойка.
— Будем тебя судить партизанским судом, — пообещал Дзитиев.
И доложил Деду.
Реакция была неожиданная.
— Вы не додумались, а она додумалась. Где одноглазый? Ищите одноглазого. Он это. Другой никто не мог. У дома Щекотова охрана стоит. Она могла пропустить только своего человека. Тем более ночью. А Зойке объявить благодарность за смекалку.
Мы не нашли одноглазого. Много позже узнали, что ему удалось скрыться, он долго плутал по лесу и вышел в другой партизанский отряд.
Зойка заметила злорадно:
— Он к нам и не хотел. Охота ему была к нам вертаться. Чтоб его шлепнули?
