наблюдательный пункт, а разведчика 5-й батареи нашли мертвым в пехотных окопах со штыковой раной (немецкой атаки в это время не было). Сама же пехота сейчас никуда не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она все меньше и меньше выдерживает натиск первоклассных немецких ударных батальонов. Как-никак, все это свидетельствует о такой степени падения пресловутого духа русской армии, при которой продолжение войны становится почти что невозможным.
Но если ослабли наши «баттанты», то уже совсем слабы наши «комбаттанты», как всех «творчески горящих о войне» интеллигентов называет наш препаратор смысла войны И. А. Ильин.
Читая журналы и газеты, получаешь впечатление полной утраты нашей интеллигенцией всякой свободы мнения, страшной штампованности мыслей и слов, поголовного лицемерия и поголовного исповедания готтентотской морали, которое процветает у нас сейчас в двух направлениях: во внутренней политике и во внешней. Во внутренней политике мы в очень многом, к сожалению, похожие на наше правительство, виним во всем одно правительство и думаем, что, свалив Николая, немедленно исцелим Россию от всех бед и напастей, а во внешней, отнюдь не отличаясь политической добродетелью, виним за все «проклятых немцев» и ждем, что Николай-чудотворец во имя свободы и справедливости, дарует нам над ними блистательную победу.
Какая во всем этом ужасная ложь. Порою мне кажется, что облики идей отливаются на всю Россию из какой-то особо тягучей резины. Не теряя в себе потому намека на свою подлинную сущность, они как-то гнусно и произвольно растягиваются и съеживаются в ужасные рожи. Так русский пацифизм превращается сейчас в требование войны во что бы то ни стало, – отсутствие завоевательных тенденций и теория защитительной войны – в стремление уничтожить немцев и получить Константинополь с Дарданеллами, – борьба за угнетенные нации – в военное предательство Сербии, дипломатическое насилие над Грецией и упорное непровозглашение автономии Польши. Мирным русским деятелем почему-то называется человек, хрипнущий от крика «война до конца», а русским солдатом – существо, жаждущее замирения во что бы то ни стало.
Не знаю, может быть, я не прав, но иной раз, внутренне созерцая Россию и всю накопившуюся в ней ложь, я решительно не представляю себе, как мы доведем войну не до победного, конечно, но хотя бы до не стыдного, приличного мира.
Да и кому ее вести?
Единственная сила, способная в принципе на продолжение войны, – самодержавие – стремится с откровенным цинизмом к сепаратному миру. Руководящая интеллигенция в лице прогрессивного думского блока и группы московских славянофилов, все еще исполненная завоевательных тенденций и плененная пустыми фразами о народности войны и «исконных» задачах России, решительно не замечает, что она штаб без армии и, в случае падения самодержавия, во что я мало верю, войны до конца довести не сможет; ибо армия, т. е. весь народ русский, не только с интеллигенцией против своего врага – самодержавия, но и с самодержавием против интеллигенции – за сепаратный мир. <…>
«Трудовая копейка», 16 января
Ответы на вопросы читателей.
Анисье Лашмаковой. Вы – солдатка, имеющая пять человек детей. Получали пособие. Но ваш муж добровольно сдался в плен и вас лишили пособия. Спрашиваете, чем виноваты дети за грех отца?
– Дети-то не виноваты, но отцы, прежде чем добровольно сдаваться в плен, должны бы подумать не только о воинской чести, о родине, но и о своих детях.
В. Майстрах.
Николай II, 18 января
Солнечный день, 19° мороза и свежий S-W. Недолго гулял. В 11 часов принял членов съехавшейся конференции – от Англии, Франции и Италии, всего 37 человек. Поговорил с ними около часа. В 12 часов у меня был Сазонов, назначенный послом в Англию.
Р. М. Хин-Гольдовская, 21 января
Боже, какие холода! сердце стынет. С Крещенья – непрерывные морозы – 22 градуса, а потом 25 и 27!.. Дома топишь, топишь – и все холодно. Дрова страшно дороги – 50–60 рублей сажень. Отопление нашего дома эту зиму обойдется не менее шести тысяч… Каково же беднякам! Только и слышишь со всех сторон: – Неужели этой проклятой войне конца не будет!..
Сегодня обедал Бальмонт. Читал новые стихи. Некоторые прелестны, но больше старые перепевы. Бальмонт уверяет, что мы накануне «coup d’etat» (фр. «переворот» – прим. авт.), но ведь он поэт, а поэты не всегда пророки. <…>
Живем в какой-то эпидемической неврастении. Сплетни слухи, догадки и напряженное ожидание неминуемой катастрофы. Это ожидание: вот-вот!., завтра! а может быть, сегодня!.. может быть, уже разразилось, только еще не дошло до нас – парализует всякую деятельность. Такое впечатление, что люди двигаются, но не ходят, дремлют, но не спят, говорят, но не договаривают, и никто ничего не делает, потому что не стоит делать, все равно после придется все переделывать по-иному… А пока по-прежнему свирепствует цензура. Газетам запрещено писать о том, что больше всего волнует общество.
Дума и Государственный Совет закрыты до 14 февраля. Будут ли они созваны в обещанный срок – под большим сомнением. Атмосфера все сгущается. Воинственный «пыл» давно пропал. Вялую декламацию еще кое-как поддерживают официальные корреспонденты и агенты.
С «фронтов» все приезжают злые и возмущенные. Мужики проклинают войну. В городах бессовестная дороговизна. Эти «хвосты», которые по часам дежурят у лавок, чтобы добыть мясо, хлеб, сахар, – страшно ожесточают городское население. Стоят, мерзнут и, чтобы облегчить душу, – ругаются. Совсем исчезло чувство страха, этот исторический русский тормоз. В трамваях, на улицах, в вагонах, театрах, гостиных – все громко ругают правительство и все ждут… переворота как чего-то неизбежного. Министры скачут, как шарики в рулетке.
Жуткое время. Мир сошел с ума и среди адского грохота, стона, крови в бешеной скачке мчится в пропасть… Никогда, кажется, не было столько самоубийств.
«Раннее утро», 24 января
В Таганроге городской голова обратился к населению с воззванием, в котором говорит, что вопрос продовольствия обострился; государство, обремененное великими задачами, не может обслуживать нужды населения. Последнее должно само позаботиться о себе и каждый клочок земли засеять.
В заключение говорится: «Пусть, где раньше росли цветы, возрастет картофель».
В. Г. Короленко, 25 января
События бегут быстро. Третьего дня газеты принесли известие о разрыве дипломатических отношений между Германией и Америкой… А у нас все продолжается министерская чехарда. Говорят опять о возвращении А. Ф. Трепова и Игнатьева… Там, очевидно, мечутся, как перед пожаром. Теперь «воробьи чирикают на крышах» о таких вещах, о которых еще недавно люди только шептались. Слухи, слухи! Рассказывают, будто где-то кто-то стрелял в царицу. Вероятно, пустяки, но пустяки характерные. И
