приурочивается это к высшим кругам, гвардейским офицерам и т. д. В воздухе носятся предположения о дворцовом перевороте… Много оскорблений Величества. Ходит характерный анекдот, хотя мне передавали его со слов какого-то товарища прокурора. Мужика допрашивают по поводу оскорблений Высочайшей особы. – Та ч!м же я его оскорбив!? Я ж тильки сказав: «Нащо, вш дурний, Toi шмщ (выразился еще резче) в!рить?» (укр. «Да чем же я его оскорбил? Я же только сказал: Зачем он, глупый, этой немке верит?» –
прим. авт.).
Л. А. Тихомиров, 28 января
Никто не подвергается таким обвинениям сильнее Императрицы. Против нее говорят ну буквально всё. Но этим подрывается доверие и к самому Государю, хотя тут уже полное неверие принимает иную форму, а именно – что он окружен изменой и не умеет этого рассмотреть. Указывают, что «полным доверием» его пользовался Сухомлинов, которого он старается и теперь выручить, точно так же, как он упорно держится за Штюрмера, сажая его на такие посты, где ему все тайны войны были известны.
В публике ходят слухи, будто бы убийство Распутина не единственное, замышленное каким-то сообществом. Называют, что должны быть убиты также Питирим и Варнава. Рассказывают о заговоре в армии в целях того, что если вздумают заключать сепаратный мир или распустить Государственную думу, то армия, продолжая войну, вышлет отдельные части в Петроград для произведения государственного переворота… Одним словом страна полна слухов, которые показывают полное падение доверия к управительным способностям Государя и какое-то прямо желание переворота. В перевороте видят единственный способ уничтожить измену. Ничего подобного не было в мире со времен Людовика XVI. Знает ли это положение Государь? Что он думает делать в таком опаснейшем положении?
В. Лентовский, 28 января
Полагаю, что Гос. Дума откроется 14 февраля. Если она будет деловитая – будет работать долго, до лета; если будет бурная – поедет на подножный корм. Революцию хотят развить жел-тоблочники; ею пугают нас… Но слишком велика рознь между кадетами и народом. Кадеты – против правительства, чтобы им дали власть; народ требует твердой власти, т. е. за правительство.
Пушечного мяса мало; студенты, курсистки наполовину за серьезной работой. Некому строить каверзы. Что шумят? Пусть шумят. Т. е. в общем – пасмурно, но опасаться крайностей – не след. Попытаются повторить 1905-06 гг., но и только. Меры приняты.
А. В. Орешников, 30 января
По рукам ходит много стихотворений на политические злобы дня, авторами называют Мятлева, Пуришкевича и др.; вот одно, якобы Пуришкевича:
I. Давно прошедшее.
Горемыкин страной управлял, как премьер;
Немцы шли через Вислу и Равку;
Дума тщетно ждала новых мер;
Царь катался из Царского в Ставку.
II. Прошедшее.
Горемыкин все шамкал беззубой десной;
Получил вновь Распутин прибавку;
Обещали созвать депутатов весной;
Царь поехал из Царского в Ставку.
III. Настоящее.
Горемыкина Штюрмер сменил; бюрократ
Горемыкин убрался в отставку;
Гинденбург и фон Бюлов под Ригой стоят;
Царь поехал из Царского в Ставку.
IV. Будущее.
В феврале депутаты обсудят бюджет,
Перейдем мы от мяса на травку,
Будет выпуск бумажных разменных монет,
Царь поедет из Царского в Ставку.
Л. А. Авилова, 31 января
Хлеба нам дают по 1/4 фунта в день на карточку. Если мои внуки будут удивляться, как мы остались живы и откуда мы брали столько денег, чтобы все-таки пропитаться, пусть извлекут себе из этого полезный урок: прежде всего никогда, ни при каких условиях не отчаиваться и поэтому ничего особенно мучительно не бояться. Но, может быть, мы еще умрем с голоду, но тогда и внуков не будет.
«Раннее утро», 31 января
Без хлеба.
Ожидавшаяся «заминка» с белым хлебом приняла, кажется, катастрофические размеры со всем хлебом вообще.
Вчера многие булочные торговали хлебом только один час. Цены брались произвольные, а качество хлеба – ниже всякой критики.
Немногие счастливцы получили белый.
Большинство захватило только черный хлеб, но часто слышались жалобы:
– Лучше бы его совсем не было!
В Замоскворечье некоторые булочные отпустили хлеб, относительно которого возникало сильное сомнение, чего в нем больше, муки или песку.
В центре черный хлеб сильно смахивал на замазку плохого качества.
Аппетиты у булочников разыгрались непомерные. В одной булочной за сдобный хлеб размером немного больше Французского брали 50 коп.
Захлеб (сдобный) формы и размера просфоры – один рубль.
Что же будет дальше!
Февраль
В. П. Бирюков, 1 февраля
И дорогой и в Трубайцах мы с Александром Сергеевичем все время судачили о том, о сем, он вспоминал, между прочим, свое хозяйство, строил те или иные предположения после войны нововведения в нем. Заговорили мы, между прочим, о том, как отразится плен на наших солдатах: научатся ли они там чему-либо и принесут ли на родину что-либо новое. На это Александр Сергеевич привел такой случай. Будучи в отпуске Александр Сергеевич на пристани Турек встретил солдата на костылях. <…> И Александр Сергеевич начал расспрашивать его про бытность в плену и про то, где лучше живут, у нас или в Германии.
Солдат в очень ярких красках начал живописывать сельскую жизнь в Германии, указав в качестве примера, на существование в германских мужицких избах пианино. Под конец своего рассказа солдат заговорил о том, что, так как теперь у нас живут, жить больше нельзя. А для того чтобы сделаться такими же богатыми как германцы, нашему мужику надо оставить по одной десятине, а остальное отобрать; «у нас чересчур много земли».
И. С. Ильин, 2 февраля
Вот уже я и опять в школе. Как быстро летит время. Все время расспрашивают про Петроград и настроения. Сидел вечер у Полонских. Полонский говорит, что если так будет продолжаться, то войны мы не выиграем, но если будет и революция, то будет еще хуже. По его мнению, надо заключать мир, и чем скорее, тем лучше. Ососов, который тоже сидел с нами, и прапорщик Иванов были с этим вполне согласны и говорили, что мир надо было еще заключать в 16 году, и Государь ошибку сделал, что дал Думе слишком много разговаривать, ее давно надо было разогнать и идти вместе с немцами.
Я начал горячо возражать, сказав, что Дума – народные представители – не могут быть разогнаны и что, может
