на тенденцию к либерализации и рыночной экономике, что означало сокращение участия государства в экономике, правительство было вынуждено вмешаться, чтобы предотвратить крах, и фактически национализировало банки.
В 1985 году правительство во главе с Шимоном Пересом приняло чрезвычайный план стабилизации экономики. Государственные расходы были сокращены, сотрудники уволены, субсидии отменены, обменный курс и заработная плата заморожены, и был введен надзор за ценами на продукты и многочисленные услуги. Привязка заработной платой к индексу стоимости жизни была временно заморожена, а реальная величина заработной платы упала. Кроме того, поправка к Закону о Банке Израиля запрещала банку предоставлять кредитные линии правительству, то есть печатать деньги. Впервые Закон о договоренностях (также известный как Закон об экономической политике) стал частью Основного закона о государственной экономике, что позволило ускорить принятие нормативных актов и реформ в широких рамках плана стабильности. Эта комбинация мер стабилизировала валюту; к концу года уровень инфляции упал до 30 % и продолжил снижаться. Администрация США поддержала эти радикальные меры специальным грантом, направленным на смягчение проблемы платежного баланса. Общество на это отреагировало пониманием и сдержанностью, что привело к небольшому снижению уровня жизни. Было ощущение, что должны произойти фундаментальные изменения, чтобы избежать экономического коллапса. С этого времени экономика начала восстанавливаться и экономический рост возобновился. В рамках возобновления роста правительство усилило содействие либерализации и рыночной экономике. Создание легких условий для вложения частного капитала в экономику и начало интеграции в мировую экономику создали возможности, которые сформировали основу для возобновления роста.
Hevrat Haʻovdim, экономическое подразделение Histadrut, не смогло приспособиться к данным экономическим и политическим изменениям. Со времени обретения государственности Histadrut проводила расширяющуюся экономическую политику, включавшую обеспечение полной занятости и относительно высокой заработной платы, особенно в периферийных районах страны, и недопущение увольнения рабочих. Экономическое руководство Histadrut исходило из того, что оно выполняет национальную миссию и что его экономические возможности второстепенны по отношению к социальным задачам. Такое мировоззрение было удобным до 1977 года, пока государство спасало обанкротившиеся предприятия Histadrut. Но это не сработало в экономике, управляемой правительством, не сочувствующим экономике Histadrut, которое декларировало намерение ввести либерализацию и капиталистическую экономику, основанную на прибылях и убытках, эффективности управления и конкурентоспособности.
Проблема заключалась в том, что после правого поворота руководители экономики Histadrut опасались конфронтации с рабочими, большинство из которых были сторонниками Likud, и, исходя из этих политических соображений, они не принимали необходимых мер по повышению эффективности на своих заводах. В результате экономика Histadrut взяла на себя обязательства, которые не могла выполнить. Вместо того чтобы закрывать обанкротившиеся предприятия, снижать там, где необходимо, заработную плату и увольнять рабочих, руководство Histadrut переводило прибыль со счетов своих успешных предприятий на счета обанкротившихся и прибегало к финансовым манипуляциям, скрывавшим размер реального дефицита. Пока инфляция была на пике, руководству удавалось лавировать. Но как только экономика стабилизировалась, разразился экономический кризис Histadrut. В рамках реформ, жизненно важных для стимулирования роста, правительство стремилось сократить масштабы государственного сектора экономики. Оно не оказывало помощи предприятиям Histadrut, поскольку хотело ограничить Histadrut ролью профсоюза и аннулировать его уникальный статус представителя рабочих и крупного работодателя, восходящий к периоду ишува. В конце 1980-х Histadrut была вынуждена продать многие из своих предприятий и сократить присутствие в экономике.
Аналогичные процессы протекали и в сельскохозяйственных коммунах. Многие кибуцы, взявшие ссуды в период инфляции, не могли выполнить своих обязательств. Все кибуцное движение оказалось на грани краха. В 1990-х годах, надеясь повысить свою эффективность и приспособиться к духу времени, многие кибуцы приступили к процессу приватизации, разделив общую собственность и отменив принцип равенства внутри кибуца. Отныне доходы и расходы были личными, а не коллективными. Тем не менее приватизированные кибуцы продолжали поддерживать систему социальной защиты своих членов. Коллективизм исчез более чем в половине кибуцев, и фактически они превратились в общинные поселения. Движение мошавов также пережило кризис, и многие мошавы оказались на грани банкротства. Экономический коллапс, последовавший за политическим провалом рабочих сионистов, еще больше усугубил чувство отчаяния и потери курса израильскими левыми. В конкуренции между плановой и управляемой экономикой и свободным рынком распад СССР в конце десятилетия придал упадку социалистической перспективы универсальность.
На выборах 1981 года появилась этническая партия мизрахи, представляющая в основном евреев марокканского происхождения, Tami (аббревиатура от Tnuʻat Masoret, Движение за наследие Израиля). С начала истории государственности этнические партии пытались прорваться на израильскую политическую арену. Кое-где этнические списки сумели получить представительство в Кнессете, но до 1981 года ни одной этнической партии не удавалось добиться реального политического влияния. Этническая принадлежность считалась противоречащей национальному этосу, поскольку сохраняла разделение евреев по странам исхода. Сионизм стремился объединить людей из различных диаспор в единое целое с коллективной идентичностью, выраженной в национальной культуре, символах, ритуалах и общем этосе. Он рассматривал этническую принадлежность как пережиток прошлого диаспоры, контрпродуктивный для задачи построения нации в Израиле.
Основная идея заключалась в том, чтобы создать плавильный котел: собрать все еврейские диаспоры под одной культурной крышей и заставить их принять принцип прогресса, нерелигиозное национальное мировоззрение, иврит в качестве языка и новую культуру. Все евреи из диаспор были призваны избавиться от черт своей прежней культуры и объединиться под знаменем государства и его символов. Этнический раскол был очевиден еще в 1950-х годах («второй Израиль», беспорядки в Вади-Салибе, «Черные пантеры», периодические дебаты по этому поводу в средствах массовой информации и государственных учреждениях), но можно было надеяться, что это временные трудности, которые рано или поздно исчезнут. Постоянное увеличение числа смешанных браков между ашкеназами (общинами европейского происхождения; с годами евреи из Болгарии и Греции, которые по происхождению были сефардами, стали считаться ашкеназами, потому что приняли европейскую культуру) и мизрахим (общины, происходящие из исламских стран) рассматривалось «первым Израилем» как доказательство того, что этнический разрыв сокращается. В свою очередь, образ этнической интеграции был принят в доказательство того, что в Израиле формируется единая нация и этнический раскол ослабевает.
Одним из факторов прихода к власти Likud в 1977 году было возмущение «второго Израиля» по отношению к ветеранам-ашкеназам. При этом выбор партии Likud со стороны мизрахи может быть истолкован как принятие национального принципа в качестве доминирующего, поскольку Likud – общенациональная партия, а не этническая. Но фактическая легитимность, данная Бегином этническому расколу во время избирательной кампании 1981 года, в которой он обвинил Альянс в оскорблении и дискриминации общин мизрахи, нарушила табу в израильской политике. Заявления на этнической почве больше не считались «антиизраильскими». Прорыв Tami в Кнессет как этнической партии ознаменовал смену правил игры. Тот факт, что Tami выиграло три места за счет НРП, был
