продемонстрировать свою решимость в Иудее и Самарии. Эти кампании встретили сопротивление со стороны организации Peace Now («Шалом ахшав», «Мир сейчас»), которая рассматривала поселения как главное препятствие на пути к миру, поскольку они делали невозможным любой разумный территориальный компромисс. Движению Peace Now удалось завербовать тысячи демонстрантов против поселений в Иудее и Самарии. Правые ответили взрывом ненависти, направленной против левых в целом и против движения Peace Now в частности, представляя их не только как предателей национального дела, но и сторонников ООП.
Ливанская война расколола единство нации и усилила враждебность между правыми и левыми до беспрецедентного уровня. По мере того как левые становились все более радикальными, появились экстремистские протестные организации. Одной из них была Yesh Gvul (что можно перевести как «есть предел», «существует граница» или «достаточно, хватит»), призывавшая отказаться от военной службы в Ливане. Другая группа, Soldiers against Silence («Солдаты против молчания»), сообщала СМИ о вреде, причиненном арабскому гражданскому населению. Как ни странно, именно умеренное движение Peace Now, – члены которого, будучи патриотами, не хотели вызвать раскол в армии, отказавшись служить в Ливане, все же продолжали служить там, – вызвало сильнейший огонь справа, вероятно, из-за его способности вербовать людей. Обвинения против него варьировались от государственной измены до получения средств из Саудовской Аравии.
В феврале 1983 года комиссия Кахана, официально известная как Комиссия по расследованию событий в лагерях беженцев в Бейруте, опубликовала свой отчет. Она подвергла резкой критике премьер-министра и рекомендовала уволить Шарона с поста министра обороны. Начальник Генштаба избежал наказания в связи с завершением срока службы на этой должности. Однако Шарон не собирался уходить тихо. Его популярность резко возросла. Его сторонники призвали Бегина игнорировать рекомендации комиссии. Тем временем движение Peace Now организовало демонстрацию, которая двинулась по улицам Иерусалима к правительственному кварталу и потребовала отставки Шарона. Участники марша, многие из которых были солдатами, недавно вернувшимися из Ливана, прошли сквозь враждебную толпу, которая нападала и плевалась в них. Полиция попыталась прикрыть участников демонстрации, но противники демонстрации были слишком сильны. Один из них бросил гранату в колонну марширующих. Эмиль Гринцвейг, офицер запаса, воевавший в Ливане, оказался убит, еще семь человек ранены. Это был первый случай, когда из-за политических убеждений еврей был убит другим евреем в Государстве Израиль. Мрачный день для израильской демократии.
Накал публичных дебатов в Израиле достиг невиданных высот. Если в прошлом оба лагеря тщательно соблюдали красные линии, теперь они пересекли их. Левые демонстранты собрались возле дома Бегина, скандируя «Бегин – убийца!», держа в руках плакаты с указанием количества жертв, которое увеличивалось день ото дня. Демонстрации движения Peace Now и контрдемонстрации сторонников правительства накаляли обстановку в Израиле. Шарон ушел с поста министра обороны и был назначен министром без портфеля. А тем временем кровопролитие в Ливане продолжалось, и выхода из него, казалось, не было. Расстояние между ливанским фронтом и фронтом домашним казалось большим, чем когда-либо. Один из солдат жаловался:
Ты вернулся. Ты до смерти хотел вернуться домой со множеством историй, которые можно рассказать, и с теми историями, о которых лучше бы умолчать. Пересечешь границу – и покажется, что война была на Фолклендах. И на этом ты заканчиваешься сам. Израиль в цвету. Все в цвету. Сразу после новостей о том, что происходит в Ливане, говорят о падении цен на акции из-за войны в Ливане и росте доллара. И до смерти хочется поговорить с людьми, которые, ты уверен, думают точно так же, как ты, – но тебе тут не с кем поговорить[241].
Политические, этнические, культурные и социальные разногласия в Израиле усилились во время второго правительства Бегина. Публичная борьба бушевала на нескольких уровнях: политическая легитимность, историческая память и соответствующий образ будущего израильского общества. Одним из основных направлений борьбы был статус кибуца. Кибуц был жемчужиной социального творчества рабочего движения. Он сочетал в себе идеи равенства, преданности обществу и вовлеченности в национальную миссию. В кибуце в почете были такие ценности, как физический труд, скромный образ жизни, сдержанность и умение обходиться малым. В израильском обществе не было другого сектора, чьи ценности так противоречили бы ценностям Бегина и той культуре, которую он представлял.
Бегин осознавал, что, если хочет изменить государственный нарратив, ему придется подорвать статус кибуца как самого важного творения сионизма. Он подвергал кибуцы смертоносной критике: они жили за счет урожайности земли, и их богатство происходило из ресурсов, выделенных им левыми правительствами, ресурсов, которые отнимались у городов развития. Как в любом стереотипе, здесь было зерно истины, но не более. Кибуцы заработали свою относительную финансовую устойчивость непосильным трудом и в течение многих лет терпели тяжелые условия. Однако их пасторальный вид подчеркивал контраст между ними и городами развития и близлежащими маабарот, которые были заброшены и жители которых явно чувствовали снисходительное отношение к ним – своим, казалось бы, скромным соседям, поэтому слова премьер-министра попали в цель. После избирательной кампании 1981 года, в ходе которой члены кибуцев сплотились, чтобы помочь Альянсу, Бегин усилил нападки на них, и большинство мизрахи с энтузиазмом поддержали его. В сознании правых протесты левых против войны были переплетены с ролью кибуцев как оплота левой элиты. Тот факт, что количество членов кибуцев в составе боевых войск намного превышало их относительную долю в населении, не умалял обвинения против них.
Осенью 1982 года, в разгар споров по поводу ливанской войны в Израиле, писатель Амос Оз отправился в путешествие по стране, во время которого он столкнулся как со «старым», так и с «новым» Израилем. В Бейт-Шемеше, городе развития, где Бегина принимали почти за святого («Он наш отец», – сказал один из жителей), Оз столкнулся с болью и оскорблениями, которые испытывали люди, пытавшиеся сохранить традиционную культуру, когда сталкивались с современным миром: «Почему бы вам не спросить, кто научил детей, когда они еще находились в пересыльных лагерях, высмеивать своих родителей, глумиться над стариками, потешаться над их религией и их вождями? Прежде всего, почему бы вам не спросить, кто научил восточных евреев тому, что деньги – самое главное в жизни? Почему бы вам не спросить, кто изобрел воровство и мошенничество? Кто изобрел фондовый рынок? Но у [кибуца] Цора есть свой имидж, а у Бейт-Шемеша есть свой имидж, и в этом вина репортеров, всех этих грязных болтунов с телевидения и профессоров»[242]. Напротив, старожил кибуца ответил на такие обвинения следующим образом: «Скажите им, чтобы они не верили агитаторам. У нас здесь нет золотых замков, мы никого не обманываем. Им
