обретать покой, и вот теперь умиротворение начало расползаться, как ветхая ткань, обнажая скрытый под ним панический страх.
Как только стало темнее и тише, Николас остановился, прислонился к стене ближайшего дома и постарался перевести дыхание.
– Ник! – К нему подбежал Фин. – Что случилось?
– Завтрашнее представление, – прохрипел Николас. – Не ходи.
– Почему? – Фин нахмурился.
– Просто не ходи. Прошу тебя, обещай, что не пойдешь.
Фин немного подумал и кивнул:
– Хорошо, если для тебя это важно, обещаю. Но сдается мне, это больше чем представление.
Николас набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Как для такого найти слова? Как объяснить свое решение и свою логику?
– Иногда… – осипшим, словно сорванным от крика голосом начал он. – Иногда у меня возникает это чувство… Это жутко и противно здравому смыслу, но иногда я жалею, что появился на свет. В такие моменты мне кажется, что, если бы меня не было, всем было бы только легче. Я бы не создавал никому проблем, да и сам бы избавился от груза обязанностей, которые все равно не могу выполнить.
Николас так долго держал, даже хранил эти слова в себе, что сразу пожалел о том, что сказал их вслух. Но они прозвучали и теперь принадлежали этому вечеру, этому месту и Фину.
Он так и не смог, просто не набрался смелости сказать об этом Таисии. Не смог даже в моменты их неподдельной близости, когда она признавалась в том, что родители, как ей кажется, ее ненавидят, или в том, что она никогда не сможет исполнить фамильный долг.
И с Ришей он тоже об этом никогда не говорил. Она бы наверняка так обеспокоилась, что попыталась бы что-то предпринять.
А с Анжеликой он был не настолько близок, чтобы даже вскользь поднимать эту тему.
Вообще-то, Николас ожидал, что Фин попытается его приободрить, или станет как-то возражать, ну или примется задавать вопросы. Но тот посмотрел наверх, на только-только появившиеся звезды, и тихо, как будто они были в базилике, сказал:
– Со мной тоже такое бывает. Кажется порой, что без меня и проблем было бы меньше, и мир стал бы лучше.
Николас нахмурился. Странно было услышать такие слова от такого простого с виду парня. И тут Николас вдруг понял, что почти не знает Фина, не знает, что он за человек и чем живет.
И возможно, никогда уже не узнает.
Фин отвернулся, но Николас успел заметить знакомое выражение лица. Точно такое он часто видел утром в зеркале.
Выражение чувства вины.
– Просто знай: я рад, что ты рядом, – сказал Фин. – И я хочу, чтобы все так и оставалось.
Он был абсолютно серьезен, а в его голубых глазах было столько печали, что Николас едва снова не сорвался, едва не открылся, но не от ощущения близкой гибели, а чтобы выпустить что-то… лишенную солнечного света виноградную лозу.
С его телом все было иначе. Оно было как сосуд, в котором смешались удовлетворение и печаль… Солнечное затмение на фоне чистого неба. Слова Фина не могли изменить его реальность, но они стали для него целебным бальзамом, островком покоя в бурлящей повсюду воде. Тяжесть постепенно сползала с плеч Николаса и разливалась у ног, а Лукс, словно звезда в черном небе, засветился у него на бедре.
Они были едва знакомы, но хорошо друг друга понимали. Николас хотел, чтобы в его жизни было больше таких наполненных светом, вкусной едой и разными играми вечеров. Хотел перестать думать о том, что все, что бы он ни делал, бессмысленно, потому что это важно для одного человека, и этого более чем достаточно.
Вот только Николас никогда не умел добиваться того, чего хотел.
* * *
Вернувшись на виллу, он сразу понял – что-то не так. Сердце чаще застучало в груди, а Лукс выбрался из сумки на поясе и полетел к лестнице. Откуда-то сверху доносился громкий голос отца.
Николас взбежал по лестнице и ворвался в комнату матери.
От увиденной картины у него чуть не подкосились колени.
На бежевой стене кровавый отпечаток руки, на полу такие же кровавые следы, как будто кто-то хотел начертить некий символ.
И в центре этих кровавых пятен сидела его мать, а над ней стоял отец.
Мадея рыдала, Варен бушевал и, судя по голосу, был близок к истерике.
– Проклятье, ты думаешь, это так просто! – кричал он с побагровевшим от злости лицом. – Так ты думаешь, да?
Мадея захлебывалась слезами и не могла произнести ни слова в ответ. Темные влажные пряди волос прилипли к ее ввалившимся щекам.
Николас опустился на колени рядом с матерью:
– Мама, что…
– Не прикасайся к ней, Никша, – прорычал Варен, – она больна.
– О чем ты вообще? – Николас осторожно осмотрел порезы на руках матери, на ее изрезанное, пропитанное кровью платье. – Что ты с ней сделал?
– Я ничего с ней не делал! – завопил Варен и с грохотом повалил на пол комод у него за спиной. – Я дал ей все, ни в чем не отказывал, и вот как она мне отплатила!
Николас посмотрел вниз и похолодел. То, что ему сначала показалось корявым символом, на самом деле было начерченным кровью двойным кругом с ромбом в центре.
Его мать пыталась начертить круг заклинаний.
Варен шумно дышал и занимал слишком много места, чтобы Николас мог сосредоточиться.
«Иногда я жалею, что появился на свет».
Он понимал, какие муки испытывает мать. Разбитая и заново склеенная с помощью горя и страха ваза. Но понять – это одно, а увидеть своими глазами – другое. Она словно вырезала это на своих руках.
Николас взял лицо матери в ладони. У него дрожали руки, серебряный амулет на подаренном Фином браслете отражал свет свечей.
«Просто знай: я рад, что ты рядом».
– Мама, – прошептал Николас и слезы покатились по его щекам. – Мама, прошу, посмотри на меня.
Но Мадея так ослабла, что даже глаза открыть не могла.
«Зачем ты пыталась начертить круг заклинаний? Что ты хотела вызвать?»
– Позови врачей, – сказал Николас и начал рвать рубаху, чтобы хоть как-то перевязать руки Мадеи. – Она истекает кровью.
Варен тяжело задышал и со всей силы ударил его по голове.
Мадея, почувствовав, что сыну грозит опасность, мгновенно пришла в себя.
– Варен! – закричала она.
– Как ты смеешь мне указывать! – в бешенстве прорычал Варен.
Николас повалился на пол и обхватил голову руками.
– Я ничего для вас не жалел! – не унимался Варен. – Все вам отдал!
И тут Николас понял, что его настигла расплата. Он часто думал о том, почему пепельные мухи выбрали не его, а Риана, лучшего из сыновей и будущего команданте.
