Этого, конечно, никто вслух не говорил, но мысль такая витала у многих. Наконец бригадир Платонов сказал так:
– Думать тут нечего. Если Терентию Петровичу стать сбоку трибуны, то лучшего человека не найти. Голос, как у певчей птицы, тон знает, сказать умеет, лучше его никто не сложит.
Было это еще в те, теперь уже давно ушедшие в прошлое, времена, когда председателем колхоза состоял Прохор Палыч Самоваров. После заседания правления он просмотрел список делегатов, вычеркнул всех бригадиров – за «недисциплинированность» – и написал на углу «утвердить».
Счетоводу он велел составить речь для Терентия Петровича и самолично ее поправил. Оратора вызвали в правление, и председатель изрек:
– Выучишь наизусть. Чтоб без запинки. Перед всем районом отвечаешь за колхоз и за мое руководство.
– Да я сам-то, может, лучше надумаю.
– Но, но! – пристукнул легонько по столу Прохор Палыч. – Бери пример с работников районного масштаба. Они как? Положит листок на трибуну, прочитает во весь голос, а потом уж смотрит на собрание. А ты что? Хочешь так прямо сразу и глаза лупить на всех? Не полагается. Я, Самоваров, установку тебе дал. Выполняй!
Терентий Петрович взял речь, свернул вчетверо, сунул в боковой карман и вышел. То ли ему не понравилось сочинение счетовода, то ли еще по какой причине, но перед самым отъездом он заявил:
– Речь читать не буду.
Это было уж чересчур, и Прохор Палыч вспылил. Делегаты уговаривали Терентия Петровича, но он упорно отказывался.
Ходил задумчивый, иногда шептался о чем-то с Костей, ходил к Евсеичу и тоже шептался с ним, о чем-то секретничал с бригадиром Платоновым. И вдруг столь же неожиданно, будто у него созрело какое-то решение, заявил:
– Ладно, речь читать буду.
Совещание открыл секретарь райкома Иван Иванович.
Он хоть и новый в районе человек, но колхозники успели его полюбить за простоту, ум и прямоту характера. В своей речи он сказал, что у нас есть много таких колхозников, которые овладели машинной техникой, знают агрономию, совсем разучились плохо работать, что это новые люди – строители коммунизма, что это большие люди, что по своему труду они – вожаки масс. В числе других передовых колхозников он упомянул и прицепщика Терентия Климцова.
Терентий Петрович слушал и вспоминал, как Иван Иванович не раз заезжал к нему на сев и, не дойдя еще несколько метров, уже здоровался:
– Привет Терентию Петровичу! – А подойдя, подавал руку и спрашивал: – Как успехи?
– Двадцать пятый гектар добираем сегодня.
– Вот это да! Мне, Терентий Петрович, у вас, честное слово, нечего делать! Но, знаете, все-таки буду заворачивать. Мы ваш метод – заезды, засыпка семян на ходу, технический уход, часовой график – уже пропагандируем. Завтра к вам заедет корреспондент районной газеты.
Иван Иванович закончил свою короткую простую речь. У Терентия Петровича было радостно на душе. Он аплодировал вместе со всеми и вдруг увидел в президиуме Недошлепкина.
Стало почему-то сразу скучно, и возникла жгучая потребность громко, на весь зал сказать о своем неудовольствии. В перерыве он подошел с Костей к буфету.
– По сто? – спросил Костя.
– Можно, – подтвердил Терентий Петрович, но скука его не прошла. Он угрюмо взял стопку, чокнулся с Костей, но пить не стал – задумался.
Костя опрокинул свою стопку, воткнул вилку в сардельку и недоуменно спросил:
– Ты что ж, Петрович?
Терентий Петрович ничего не ответил. Он оставался в задумчивости и слушал духовой оркестр, исполнявший вальс.
– Что с тобой? – участливо повторил Костя и, нагнувшись к его уху, прошептал: – Ты ж хотел как на «обходе»… Пей.
– Нет. Не буду пить, Костя.
– И говорить не будешь? – удивился тот.
– Буду.
– Так для смелости и долбани чуть… Сто – ничего не означает, а сил прибудет.
– Hет, не буду. Чую я в себе сейчас силу и без водки. Понимаешь, Костюшка… Не надо пить. – И Терентий Петрович уже открыто взглянул на своего молодого друга.
Костя заметил в его глазах какой-то сильный и смелый огонек.
– Не надо мне сейчас пить! – решительно повторил Терентий Петрович.
Они вошли в зал и заняли свои места.
– Слово предоставляется лучшему прицепщику района товарищу Климцову Терентию Петровичу, – объявил председательствующий, главный агроном товарищ Чихаев.
Терентий Петрович поднялся на сцену. Он стал сбоку трибуны и, держа перед собою заготовленную ему «речь», начал читать унылым голосом, без чувства и без выражения, что совсем на него не было похоже.
– «Товарищи передовики района! – читал он. – Товарищи руководители района! Исходя из соответствующих установок высших организаций и на основе развернутого во всю ширь соревнования, а также под руководством районных организаций и председателя колхоза мы одержали громадный успех в деле выполнения и перевыполнения весеннего сева на высоком уровне развития полевых работ и образовали фундамент будущего урожая как основу нашей настоящей жизни в стремлении вперед на преодоление трудностей и…» Ох! – вздохнул Терентий Петрович и посмотрел в публику. А раз посмотрел в публику, то потерял строчку. Но он, однако, не смутился, а честно объявил: – Потерял, товарищи… Ну, пущай, ладно. Я с другой строчки пойду. – И продолжал – «Мы, передовики колхоза „Новая жизнь“, под напором энтузиазма закончили сев в пять дней…» Ага! Вот она! Нашел! Та-ак… «В пять дней… И мы, передовики колхоза „Новая жизнь“, обязуемся вывести все прополочные мероприятия в передовые ряды нашей славной агротехники и на этом не останавливаться, а идти дальше – к уборочной кампании в том же разрезе высших темпов. И мы, передовики колхоза „Новая жизнь“, призываем вас, товарищи передовики нашего района, последовать нашим стопам в упорном труде». – Тут Терентий Петрович вдруг прервал чтение, посмотрел еще раз в публику и сказал: – И тому подобное, товарищи. А теперь я скажу от себя.
Кто-то зашипел в публике, и Терентий Петрович увидел, что Прохор Палыч Самоваров делает ему знаки, воспрещающие дальнейшее выступление. Председатель совещания призвал звонком к порядку и сказал, повернувшись к оратору:
– Продолжайте.
– Товарищи! – начал снова Терентий Петрович. – У нас совещание лучших людей. Мы должны и поделиться опытом, и отметить недостатки. Я дам сперва наводные вопросы и буду на них отвечать. – Голос у него становился чистым, четким, взгляд – веселым и хитроватым. – Я спрашиваю: зачем нам понаписали вот эти шпаргалки? – Он потряс в воздухе «речью». – Ведь все читаем готовое, всем понаписали счетоводы. Или мы маломысленные люди? Это ж обидно, товарищи! (Зал загудел одобрительно.) Мне бы надо говорить о часовом графике на севе, а меня заставляют читать «последовать нашим стопам». Да на что они мне сдались, эти «стопы», прости господи! Отставить надо такую моду, товарищи. Это раз. Еще наводной вопрос к главному агроному товарищу Чихаеву: может ли председатель райисполкома нарушать правила агротехники весеннего сева? Может ли он заставить сеять по грязи?
Зал заволновался и слегка загудел. Недошлепкин потянулся было рукой к звонку, но Иван Иванович горстью захватил звонок и тихо придвинул его к себе, не отрывая, однако, взгляда от Терентия Петровича. Чихаев сначала покраснел, потом вспотел и уже не высыхал до самого конца совещания. Он все же ответил на вопрос Терентия Петровича.
– Он, конечно, может, но не должен… То есть должен, но не может. Как бы сказать…
Недошлепкин был, видимо, доволен таким ответом. А Терентий Петрович слушал, подавшись вперед и оттопырив рукой ухо, и вдруг, выпрямившись, рубанул:
– Вы, товарищ Чихаев, были вместе с товарищем Недошлепкиным около моей сеялки. Почему вы даже не подошли к сеялке? Почему не запретили незаконный приказ районного начальства? Когда это самое кончится? Товарищи передовики! Каждый из нас – хозяин своего дела. Почему товарищ Чихаев не хозяин своего дела? Я, прицепщик, – хозяин, а почему Чихаев болтается по колхозам, как пустая сумка? Зарплату получил – и ни клоп в лысину. Нельзя так, товарищи! Нельзя! Партия требует от нас, народ требует отдать все силы на строительство коммунизма!
Последние слова Терентий Петрович произнес твердо и настолько убежденно, что гром аплодисментов заполнил зал и долго рокотал, то затихая, то усиливаясь вновь. Иван Иванович хлопал в ладоши так же сильно, как Терентий Петрович хлопал раньше ему. Но Терентий Петрович продолжал еще стоять около трибуны и наконец поднял руку.
Аплодисменты стихли. Только Костя еще несколько раз хлопнул дополнительно, но это никому не показалось неуместным.
– А вы, товарищ Недошлепкин, – звонко продолжал Терентий Петрович, – лезли ведь к агрегату по грязи, даже калошку свою утеряли и вынесли ее, несчастную, на руках! Вы что же, думаете, мы после вас сеяли? Да нет же, не сеяли! И вы думаете, меня накажете? Нет, не накажете, точно вам говорю. С работы меня снять невозможно никак. А я спрашиваю: когда кончится такое? Когда мы перестанем для сводки нарушать агротехнику и понижать урожай? Это же делается без соображения. Точно говорю, товарищи: без со-обра-же-ния!
