– Вы не подписывали – другие нашлись.., – заметил капитан в сторону. – Но однако же, не слишком ли мы затянули протокольное мероприятие… – он посмотрел на меня. – Сейчас вам слово. Прошу!
Я повернулся к шеренге экипажа "Челленджера" и сделал шаг вперед.
В течение нескольких суток я подбирал эти слова, и никак не мог их подобрать, но теперь выяснилось, что они подобрались сами собой. И я четко, почти по слогам, начал их произносить:
– От имени Коллегии Главного Управления Космонавигации благодарю вас за отлично проделанную работу, в результате которой эта церемония стала возможной. Сейчас она кажется вам формальностью, но я не сомневаюсь в том, что спустя какое-то время участие в этом рейсе станет предметом вашей гордости. И даже несколько более того: ваших детей и ваших внуков.
Затем я повернулся к шеренге вновьприбывших, выдержал паузу и сказал:
– Я рад, что возникшее недопонимание между официальными структурами Главного Управления Космонавигации, и неформальными объединениями энтузиастов освоения космического пространства теперь устранено, и ваша экспедиция обрела официальный статус. Сожалею, что это не произошло раньше, но рад, что, тем не менее, нам удалось в намеченные сроки совместными усилиями подготовить технические средства если и не гарантирующие полный успех экспедиции, то, во всяком случае, существенно увеличившие вероятность такового. От имени руководства ГУКа желаю вам удачи.
От себя лично хочу добавить… – я снял фуражку и сделал паузу. – Я знаю куда и зачем вы отправляетесь. И какую цель перед собой поставили. Не знаю, достижима ли она. Но вы постарайтесь ее достигнуть. Я… мы все в это будем верить… И… ни о чем не жалейте!
Последние слова я почти выкрикнул. Потом круто повернулся и ушел куда-то за спину Асеева
Капитаны выступили вперед и взяли под козырек.
– Экипаж! Вахтовым сдать вахту. Всем приготовиться к высадке. Через два часа экипаж покидает судно, – произнес один капитан.
– Экипаж! Вахтовой команде принять вахту. Через час всем должить о состоянии отсеков и оборудования. – произнес второй.
Честно говоря, у меня комок подступил к горлу. И стоял довольно долго. А когда он отступил, я подумал, что торжественные церемонии, все же, иногда имеют очень глубокий смысл. Они подводят черту. Все, что было до, становится несущественным. Оно окончательно становится прошлым, и с этого момента уже не может влиять на будущее. В данном случае это было именно так почти в абсолютном смысле. И именно такой смысл, вероятно, старательно придавал всему этому мероприятию Петр ибн Янович, как говорили раньше на востоке, "мудрейший из мудрых, осененный мудростью мудрых"…
"Ну, вот и все, – подумал я. – Теперь домой, на Землю. Теперь все мои дела там…"
Глава 28
Пять недель спустя я передал все свои полномочия вновь назначенному комиссару зоны Юпитера, которому предстояло еще месяц туда добираться. Он иронически прошелся на тот счет, что сама зона стоит на месте, а мы возим полномочия туда-сюда. Я осторожно его поправил, указав, что Зона тоже болтается вместе с Юпитером, хотя, разумеется, и не в таком темпе, как это делаем мы со своими полномочиями. Пока он сопоставлял эти странные перемещения, я исчез.
Возник я вновь уже в стратоплане и сошел с околоземной орбиты вместе с членами освободившегося экипажа "Челленджера", летевшего спецрейсом в Караганду для послеполетной реабилитации. Пока рассаживались и отчаливали, я умудрился заснуть, но меня разбудила стюардесса и вручила красивый букет роз. Я протер глаза и поинтересовался, где же тогда оркестр? Девушка весьма любезно мне объяснила, что бортовой оркестр перечень их сервиса не предусматривает, но в Караганде один весьма приятный и любезный молодой человек попросил ее передать этот букет, сказав что он мне очень нужен. Она не решилась отказать, поскольку молодой человек заявил, что дело идет буквально о жизни и смерти.
"Приятный и любезный?", – переспросил я.
"Да, именно приятный, и очень любезный", – подтвердила девушка.
"И он, вероятно, испросил код вашего видеофона?"
"Нет, он заранее поблагодарил, и даже поцеловал ручку".
"А если бы он попросил, вы бы его дали?", – нахально поинтересовался я.
"Возможно. Немножко поломалась бы, и, вероятно, дала", – сказала мне девушка тоном, каким мамы объясняют своим чадам, что прежде чем пописать, нужно снять штанишки.
Все стало понятно. Конечно же, это был Вася! И я даже понял, для чего мне понадобится букет. Но решил таки удостовериться окончательно, и спросил:
"Юноша был такой невзрачный и белобрысый?"
"Ну что вы, – девушка возмущенно закатила глаза. – Это был очень импозантный и элегантный блондин. Он страшно спешил и был очень огорчен тем, что не может вручить букет лично".
"Скажите, а вот мне вы могли бы дать свой код в аналогичной ситуации?"
Девушка посмотрела на меня оценивающе, как будто я был курточкой на манекене, разгладила на мне взглядом какие-то лишние складки, с сомнением покачала головой, и сказала:
"Пожалуй, нет. Вы слишком навязчивы".
После этого я отбросил всякие сомнения прочь.
Прямо из стратопорта я вместе с букетом ринулся домой. Звонок почему-то не работал. Я сразу вспотел, вообразив невесть что. Но потом вдуг понял, что он и не должен работать! И тихонько постучал. Дверь открыла Валентина – опять красивая и стройная. Букет я держал веником, и она тотчас его отобрала с возгласом: "ах, какие милые розочки! – вот уж не ожидала от тебя". Разумеется, я ее обнял, расцеловал и спросил, как она себя чувствует. Но, каюсь, все время прислушивался. Я просто физически ощущал, что кроме нас двоих в доме присутствует еще кто-то… И меня тянуло к нему, как магнитом.
Валентина все поняла.
– Есть хочешь? – спросила она улыбаясь.
– Да… То есть, не очень… А где они? – спросил я почему то сдавленным шепотом.
– Там, – она махнула рукой в сторону спальни. – Спят.
– А посмотреть можно?
– Конечно можно, – Валентина хмыкнула. – Ты ведь отец – имеешь полное право.
И тут из спальни раздался истошный вопль. Я дернулся, круто развернулся и ринулся туда. Удивительно, но пока я проламывал воздух, в моей голове успели даже мелькнуть какие-то мысли. Примерно такие: "Орет – значит живой! А живой – значит чего-то хочет. Значит надо что-то сделать…"
Они лежали рядышком – два маленьких свертка. И трудно даже было понять, кто из них горланит. Я стоял и смотрел. Это были мои дети. Плоть и кровь. Мое продолжение в будущее.
Странное это было ощущение…
Я вдруг подумал, что сейчас они маленькие, беспомощные и несмышленые. Потом начнут подрастать, и воспроизведут в себе какую-то часть меня. Если, конечно, мне удастся ее передать. Но когда-то они вырастут, и у них начнется своя жизнь. И я перестану быть им необходимым. Наверное, это будет грустно. Но, такова жизнь… А сейчас они хотят чего-то, что сами делать не умеют. Хотят, потому что живые. А живые всегда чего-то хотят. И слава богу, что они это умеют… Значит я им нужен. То есть я отчетливо нужен в этом мире кому-то, кроме себя самого. И это – здорово! Бессмертие мне обеспечено.
Валентина подошла, обняла меня рукой за талию и прижалась щекой к предплечью. Потом пожаловалась:
– Орет конечно же мальчишка – он все время орет, чуть что ему не так. Весь в деда… Ну, что ты встал столбом, возьми его на руки!
Я взял в руки маленький сверток. Личико ребенка было красное и сморщенное. Он как-то вкривь открывал беззубый рот и издавал визгливые звуки. Я его слегка покачал, он сразу замолк, открыл глаза и уставился на меня.
– Ну, чего орешь? – сказал я весело. – Не видишь, отец приехал. Теперь у нас все будет в полном порядке!
Он сморщился, снова открыл рот, и вдруг чихнул.
– В порядке, – проворчала Валентина. – Носик у него забит.
Она отобрала его у меня, и начала какие-то манипуляции с носом и тампоном. При этом она ласково приговаривала какие-то слова, что-то ворковала, мальчишка фыркал, кривил ротик, но не орал. Вдруг Валентина бросила взгляд на второй сверток и сказала:
– Тоже проснулась, красавица! Разбудил мою лапочку этот балбес горластый. – И уже обращаясь ко мне добавила: – Возьми ее на руки, пока я с этим разберусь.
Я взял девочку. Ее личико ничем не отличалось от мордашки "этого балбеса", но рот она не кривила и не раззевала. Просто лежала и смотрела на меня. Взгляд у нее был сонный и какой-то бессмысленный – я даже испугался вначале, может с ней что-то не так. Но потом подумал, что будь оно так, Валентина бы обеспокоилась, а коль скоро она не проявила беспокойства, у меня нет никаких оснований…
Пока я формировал в голове это логическое построение, что-то произошло. Взгляд ребенка вдруг сделался осмысленным, он скользнул по моему лицу, потом скосился куда-то в сторону, вернулся, зрачки словно бы сузились, и в них, как мне показалось, промелькнули какие-то искорки сознания. Потом ротик приоткрылся, и…
