Аза быстро исчезла за дверью, и Мудя стал робко прислушиваться, что там происходит. Тут в комнату влетела Элен — еще одна ближайшая ученица Рулона, отличавшаяся особо свирепым нравом — и так зыркнула на Мудю, что тот сразу стал ниже ростом.
— Че встал тут? Быстро заходи! — гаркнула она, и Муд пулей понесся через маленький коридорчик, на ходу то роняя, то подбирая свои манатки, в другую комнату, где уже столпились такие же зачморенные, как и он, ученики среднего звена.
Когда дверь закрылась, Мудя перевел дух и огляделся. Тут уже были практически все. Они сидели по разным углам с побелевшими рожами, как перед смертной казнью.
— Гыыч Ом, — еле промямлил Мудон приветствие и услышал такой же полудохлый ответ.
«Блядству бой, блядству бой! Шиза и блядство косят наши ряды», — часто говорил Гуру Рулон. И сейчас в полную силу расцветало блядство. Это была одна из основных проблем, которая тормозила духовное развитие учеников, а значит, тормозила общее развитие Эгрегора. Гуру Рулон неистово злился и бесился, когда узнавал, что кто-то заболел поебенью и начинал любыми путями лечить человека от этой заразы. Так как Просветленный Мастер заранее знал, к чему все это приведет: семейка, а потом и смерть, но ученики ничего не хотели слушать, когда находились на пике развития этой болезни, поэтому курс лечения был очень щадящий и не резкий.
Группа учеников, проводившая рулонитовские семинары, собралась вновь вместе в Рулон-холле для прохождения просветлевающих практик. В последнее время болезнью под названием поебень особо заразились Нарада с Синильгой и Мудя с чу-Чандрой. У Вони Подретузной она пока была в скрытой форме, ярко проявленных симптомов еще не обнаруживалось, но уже от нее попахивало чем-то нездоровым. Кстати, Мудон с Нарадой делали попытки, подражая Гуруну, ездить не с одной бабой, а уже с двумя и в этом был их прогресс. Но, в отличие от Гуруна, который иногда возил уже по пять баб сразу, причем не отдавал особого предпочтения кому-либо, Мудон с Нарадой оставались при своем и были под юбкой: Мудон у чу-Чандры, а Нарада у Синильги.
С Мудоном и чу-Чандрой ездила еще одна баба, которую прозвали Дыркой. С момента ее появления чу-Чандре стало неспокойно жить. Она то и делала, что постоянно думала, как придавить, причморить Дырку, как ее обосрать в глазах Мудилы. Дырка же была очень спокойной и особо не рыпалась, но тихо сидела в уголке, завидовала и ревновала, видя, что господин Мудя больше отдает предпочтения чу-Чандре. У Нарады с Синильгой была несколько другая ситуация. С ними третьей ездила Кочерга, которая когда-то была главной подстилкой у Нарады, в то время как Синильга имела счастье обучаться среди ближайших учеников Гуру Рулона. Синильга боялась на минуту оставить своего дохлого бомжа, опасаясь, что когда она вернется, то ее место подстилки займет Кочерга. От этой мысли ей становилось жутко страшно. Кочерга же не хотела уступать вонючее место, но пока сдавала позиции. И Нарада был приклеен по-прежнему к пизде Синильги. Но Кочерга не теряла надежды остаться единственной у Кащея, чтобы все пиздюли обрушивались именно на нее одну, а не на них обеих с Синильгой, как это происходило сейчас. Вонь Подретузная когда-то была пассией Гуруна и ездила вместе с ним по семинарам, но так как Гурун познал прелести семейного болота, то уже не хотел снова опускаться в это дерьмо, и в этом он был на голову, а может быть даже и на две выше Мудона и Нарады и, конечно, какая-то Вонь Подретузная ему нахуй была не нужна, если он через месяц менял баб как перчатки. Но Вонь, следуя примеру Синильги и чу-Чандры, и кончено же, не без мамочкиного поганого голоска в башке, не могла спокойно сидеть: «Как это у них есть бомжи, а у меня нет, — мучилась Вонь Подретузная, — значит и мне нужно. Может, мы будем с Гуруном?». И вот такой семейный подряд собрался на очередные встречи. Все уже жопой чуяли, что тут что-то неладное, что это свинство так просто с рук не сойдет, и они не ошиблись.
— В эти дни, — начал Сантоша, — вы будете познавать обычаи алтайских семей.
— Ух ты, здорово! — обрадовались дураки, а как это, что это значит?
— На сегодняшней прогулке, — продолжал Сантоша, — Гуру Рулон рассказывал про то, что на Алтае есть обычай, когда в дом приходит гость, хозяин должен предоставить ему свою жену на ночь. И считается большой честью, если дорогой гость переспит с твоей женой. А потом, когда ты придешь к нему в гости, то он предоставит тебе на ночь свою жену. И так они весело обмениваются женами. Мастер сказал, что этот обычай очень мудр, т. к. он помогает выработать истинное неотождествленное отношение к сексу, позволяет не смешивать его с разными сентиментальными чувствишками, не дает развиваться болезненному воображению на ентой почве и привязываться к партнеру. Поэтому вы теперь у нас будете становиться веселыми алтайцами, — закончил Сантоша, радостно улыбаясь.
— А вот что нужно! — поддержали его жрицы.
— Ну что, кто первый? — подначивая, спросила Элен. Но радостной реакции почему-то не послышалось.
— Интересно вообще-то, я не прочь, — сказал Гурун с умным ебальником, как бы обдумывая предложение.
Мудон с Нарадой скорчили рожи, видимо им эта идея не очень понравилась.
— Зачем это нам нужно становиться алтайцами? — набрался храбрости спросить Нарада.
— А, чтобы, наконец, понять истину, — поучал Гну, — и чтобы вы не были подкаблучниками и тратили свою энергию не на баб, а направляли бы на Бога, понятно?
— Вроде понятно, — промычал Нарада, продолжая напрягаться, думая, что это такая за практика.
— Сейчас вы будете играть, выражаясь общепринятым языком, в «бутылочку», — сказала Элен, — давайте, приступайте.
Дураки с угрюмыми пачками уселись в круг, взяли бутылочку. Первой бутылочку крутила Вонь Подретузная. У нее было задание — на кого бутылочка покажет, тот должен ее поцеловать. Все в напряжении ждали результата, пристально смотря на горлышко вертящейся бутылки. Кто-то уже готовился защититься от того, кто будет приставать. чу-Чандра особенно напрягалась, когда горлышко замедлило свое вращение возле Муди.
«Не дай бог, он будет прикасаться к этой жирной корове, пусть только попробует, — внутренне бесилась собственница, — я ей потом все рыло расквашу». Синильга тоже вся извелась на нет, боясь, что ее сокровенного Кащея кто-то оближет. Зато Вонь Подретузная никак не могла спокойно сидеть, ерзала туда-сюда, уже воображая как ее целует Нарада ебучий или Мудя слюнявит ей морду. А Синильга с чу-Чандрой сидят и бесятся. Единственное, Вонь Подретузную не привлекал совершенно лесбиянский поцелуй, если вдруг бутылочка укажет на Синильгу или чу-Чандру. Но на сей раз получилось все иначе. Горлышко остановилось, четко указывая на Гуруна. Лысый пень, гадко улыбнувшись, полез целоваться с Вонью Подретузной, которая аж покраснела от неожиданности, чуть не обосравшись от радости, что Гурун обдаст ее сначала запахом навоза изо рта, которым воняло всегда от него за километр, а потом будет ее целовать.
— Фу, блядь, говно, Боже упаси, — размахивая руками, корчила рожи чу-Чандра, — я лучше удавлюсь, чем буду терпеть такое говно.
— Фу, фу, фу, — поддержала ее Синильга. Нарада с Мудей как два пидора сидели вместе и ржали над Гуруном и Вонью Подретузной вместо того, чтобы нормально проходить практику, хотя бы задуматься: «Вот Гуруну на все насрать, над ним все вечно смеются, а он не чморится, просто берет и делает, что говорит Гуру Рулон. Почему Гурун может не зацикливаться на бабах и возить их толпами, а я нет, почему я так зацеплен за одну и боюсь от нее оторваться, и, что будет дальше, если я сейчас не хочу отказываться от поебени, тем более Гуру Рулон дает специальную практику, а я ее не исполняю». Но никаких подобных мыслей ни у кого не было, все продолжали держаться за старое и упорствовать во зле. Следующий бутылочку стал вертеть Гурун. Все снова колдовали, чтобы бутылочка, пролетела мимо них, а Вонь Подретузная, видимо, притягивала. Ей игра понравилась одной, но на этот раз бутылочка остановилась возле чу-Чандры, и Гурун должен был ее поцеловать. Как и в первый раз, он полез, но не тут-то было. Взбешенная чу-Чандра вскочила и стала яростно махать перед собой кулаками:
— Пошел на хуй, старый урод!!! — орала чу-Чандра, — проклятый козел! Вонючая навозная куча, — не могла она никак остановиться, — пошел вон, урод!
— Ха-ха-ха, — веселились остальные.
Мудя ржал вместе со всеми, а про себя радовался: «Хорошая школа, молодец, чу-Чандра, нечего каждому свою жопу показывать». Но Гурун не сдавался, он уже с натиском стал лезть к
чу-Чандре, пролезая через ее кулаки, лишь бы дотянуться своими губищами до ее щеки, но это оказалось не так-то просто. чу-Чандра орала, визжала, размахивала кулаками, что есть мочи, брыкалась ногами, Гурун уже стал покрываться ссадинами и синяками, но не сдавался.
