Перед ним лежал последний свиток на сегодня. Ему нужно разобраться с этим – и тогда всё, он сможет выдохнуть и наконец-то пойти в покои Хэ Су, чтобы побыть с ней.
Однако Ён Хва не желала просто так сдаваться и завершать этот неприятный для обоих разговор не в свою пользу. Последнее слово она решила оставить за собой:
– Кажется, теперь я понимаю, почему она ушла. Я знаю причину.
От её злобного шипения Ван Со обдало волной стылой ярости и мгновенно пересохло во рту, но он сдержался и вновь уставился в документ.
Ён Хва пыталась побольнее задеть его? Вызвать в нём чувство вины? Напрасно. Больнее того, как она ранила его в прошлом, уже не получится. Достаточно вспомнить, что она сделала и кого помогла у него отнять. А вина… Только ему нести её непомерный груз. Но его боли не увидит никто. И уж тем более – императрица.
Когда она наконец-то покинула зал, гневно шурша юбками, Ван Со поднялся с трона, отшвырнув надоевшие свитки, подошёл к столику с напитками и жадно выпил три чаши воды, одну за другой, а потом долго смотрел на закрывшуюся дверь, сглатывая омерзение.
Каждый раз при виде Ён Хвы его начинало подташнивать, и он ничего не мог с этим поделать. Не помогали ни мятный чай, ни благовония, ни живые цветы, повсюду расставленные во дворце. И если за государственными делами у него без особого труда получалось не сталкиваться с ней целыми днями и даже неделями, то ночи, отведённые дворцовым регламентом для посещения императрицы, игнорировать было не в его власти.
Он обязан был к ней приходить.
Демонстративное пренебрежение супругой – это нарушение договора с кланом Хванбо, на который Ван Со продолжал опираться, как и на клан почившей матери, до сих пор сохранивший богатство и мощь. И, заботясь о своём положении, эти кланы ревностно следили за появлением наследников престола. Родив первенца к восторгу обеих влиятельных семей, Ён Хва долго недомогала, что дало Ван Со желанную передышку в его тягостных супружеских обязательствах. Однако стоило лекарям сообщить, что императрица здорова и вновь готова к зачатию, его кошмар вернулся.
Ван Со пропадал на охоте, в военных походах, лично в сезон урожая и по весне отправлялся осматривать по провинциям склады зерна и прочих припасов, однако, как он ни оттягивал возвращение, ему всё равно приходилось приезжать обратно. Он ненавидел дворец ещё больше, чем раньше, и единственное, что его примиряло с необходимостью жить там и править, – это воспоминания о Хэ Су. Вместе с тоской, которая с новой силой вгрызалась в него всякий раз, когда он въезжал в ворота дворца, он находил там и свою Су. В каждом закоулке его поджидали они обе – боль и любовь. И снова – боль.
Но кроме них, во дворце его ждала Ён Хва. Её алчность и властные амбиции с годами только росли, и она не оставляла мысли выносить и родить столько наследников, сколько ей будет дано Небесами, чтобы упрочить свои позиции и шансы однажды называться матерью следующего императора Корё.
Ей вторил и клан Хванбо, всеми правдами и неправдами затягивая петлю на шее императора и заставляя его делать то, от чего ему было невыносимо тошно. И как бы ни противился этому Ван Со, он не мог пренебрегать законной супругой, а потому был вынужден в заранее оговорённые ночи, согласованные с лекарем, навещать её. И всякий раз это изводило его сильнее, чем самые изощрённые пытки киданей.
От одной мысли, что ему сегодня предстоит идти к императрице, Ван Со начинало трясти. С самого утра он срывался на всех, кто попадался ему под руку. Весь дворец знал, что нынешнюю ночь правитель проведёт со своей супругой. И дело было даже не в общеизвестных правилах и суете Дамивона, что едва ли не всем составом готовил Ён Хву к визиту мужа. Причина была в том, что в этот день, а то и загодя, император в буквальном смысле превращался в зверя, и никто не хотел ощутить на своей шкуре его волчьи клыки.
Однако с наступлением вечера Ван Со будто каменел и обречённо входил в покои императрицы, стараясь вообще ни о чём не думать, чтобы было проще это пережить. Кроме того, он прекрасно знал, как его безразличие бесит супругу. Ничуть не меньше его шрама, который он, как и прежде, обнажал перед ней, при этом наглухо закрывая душу и пряча глубоко внутри все проявления чувств.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А Ён Хва ждала его, неизменно на что-то надеясь. Это было настолько очевидно, что Ван Со становилось противно от одной только её приторной улыбки и душного запаха притираний, исходившего от её тела. Хорошо, что по его приказу в эти ночи из спальни убирали пионы. Когда Ён Хва из противоречия попыталась возразить ему и оставить пионы в своих покоях, Ван Со холодно пригрозил, что в таком случае он сейчас же вытащит её в коридор вместо цветов и зачатие столь желаемого ею наследника произойдёт прямо на глазах евнухов и служанок. Его тон и выражение лица не оставляли никаких сомнений в том, что угрозу свою он выполнит, и Ён Хва сдалась.
Чтобы как-то вытерпеть происходящее в её постели, поначалу Ван Со пытался уловить хотя бы подобие того ощущения, что он испытывал с Хэ Су, от безысходности наивно полагаясь на природные потребности и реакции тела. Но этого ощущения не было, и быть не могло. Наоборот, всё оборачивалось гораздо хуже: вместо вспышки наслаждения, знаменующей окончание его пребывания на ложе императрицы, он каждый раз чувствовал боль.
Когда Ван Со ощущал приближающиеся спазмы мышц, боль неизменно зарождалась внизу живота и добивала до висков, омывая всё его тело жгучими багровыми волнами. Он стискивал зубы, чтобы не закричать, замирал, пережидая этот приступ, а после тут же покидал покои императрицы, не говоря той ни слова и не удостаивая её даже взглядом.
Оказавшись один, он подолгу стоял, привалившись к стене или колонне, и, силясь отдышаться, прислушивался к затихающим отголоскам боли, которая уползала внутрь, сворачиваясь змеёй до следующего раза. А потом шёл прямиком в купальню, где приходил в себя, глотая спасительный терпкий запах хризантем и мятный чай, что ему приносили заранее по нескольку чайников. Об этой его привычке тоже знал весь дворец и, разумеется, императрица, которую подобное публичное оскорбление низводило до уровня паршивой кисэн. Стыд какой: муж после визита к ней всякий раз незамедлительно совершает омовение, будто не разделил ложе с супругой, а извалялся в грязи!
Однако императору было глубоко наплевать на то, что чувствует Ён Хва до, во время и после близости с ним. Если в первые встречи, пытаясь отомстить ей за то, что он касается её, а не Хэ Су, Ван Со специально стремился унизить жену и причинить ей боль, то теперь ему стало всё равно. Он выполнял свою часть договорённости с ней абсолютно механически, не заботясь о её комфорте, ощущениях и чувствах. И при этом прекрасно понимал, что для Ён Хвы это было едва ли не хуже хоть какого-то проявления эмоций с его стороны, пусть даже и грубости. Ему докладывали, что после его посещения императрица день-два не покидала свои покои, а потом выходила со следами слёз на надменном лице и вымещала злость от своего позора на служанках.
А Ван Со всё это было абсолютно безразлично.
Сам он часами оставался в купальне, забываясь в остывающей ароматной воде и вспоминая, как когда-то тёплые ладони врачевали здесь его телесные раны, а ласковые слова – измученную душу.
В такие минуты ему отчаянно не хватало Хэ Су. Он острее, чем когда-либо, терзался от опустошающего мёрзлого одиночества. И его не грела ни вода, насыщенная парами горячих источников, ни обжигающий чай, который он предпочитал алкоголю, ни воспоминания, что только сильнее бередили его раны.
Его невыносимо тянуло пойти в покои Су и, подобно осиротевшему волчонку, свернуться клубочком на её постели, вдыхая отголоски медового и цветочного запаха, которого за эти годы почти не осталось. Он это знал и всё равно, каждый раз, заходя в комнату, чувствовал, как его обнимает этот едва уловимый аромат и дарит ему благословенное утешение.
Но, как и в первую несостоявшуюся брачную ночь с императрицей, в такие дни Ван Со не мог заставить себя немедленно пойти к Хэ Су, чтобы не осквернять её собой, своим присутствием и своим предательством, которое он до сих пор ощущал так же остро, как и тогда.
