«Может опаздывает?» — обнадеживал он себя и прыгал то на одной, то на другой ноге, подобно Ипполиту из «Иронии судьбы», напевая: «Надо меньше пить».
Куранты пробили двенадцать. Это понял Вадим по заигравшей музыке своих электронных часов фирмы «Касио».
— Что за свинство! — заорал Вадим, понимая, что жестоко разыгран.
Пальцы ног уже не шевелились. Коченеющими, дрожащими руками он откупорил бутылку и, вспоминая недобрым словом всех женщин на свете, поздравил себя с Новым годом. Он долго не мог раскрыть коробку конфет, хотя достаточно было дернуть за ленточку. Наконец, коробка поддалась, но тут же выпорхнула из рук прямо в сугроб. Вадим позеленел от злости. Он втоптал коробку еще глубже, с размаху всадил ненужный теперь букет цветов и махнул рукой: — Пропади оно все пропадом! Согнувшись в три погибели, озираясь, он поплелся искать обратный путь. Он опять плутал и только через час вскарабкался по крутому, обледеневшему откосу на шоссе.
Оно еще больше напугало его бесконечной пустотой Теперь он обругал себя за фраерскую мысль одеться не по сезону и затрусил по дороге. Вдали мерцал огнями праздничный город….
— Кого лихая занесла?! — воскликнул Бедж, открывая дверь.
На пороге стоял заиндевевший и крайне озлобленный Вадим Только уши алели, окаймляя его бледное лицо. Щелкая зубами, он прохрипел: — Дур–рр–ак ж-же- я! — И вяло преступил порог, — У–y–y тебя е-есть чем сог–греться?
Бедж уставился на него круглыми глазами: — В чем дело, старик?
Компания старых приятелей безудержно хохотала. Извиваясь на диване, Бедж хватался за живот: — Твой номер, старик, похлеще всей программы «Голубого огонька».
— Не смешно, — обиженно пролепетал Вадим,
— Но ты же хотел пошутить с ней, а получилось, наоборот… Вся взаимно.
1985 г.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Рассказ
На парадных, зеленого цвета дверях школы болтался прикрепленный кнопками лист ватмана. Чтобы прочесть написанное, необязательно входить в ворота сада и тем более к крыльцу или подниматься по его ступенькам к самому объявлению. Огромные красные буквы трех слов хорошо видны с тротуара за давно небеленым забором. «Вечер школьных друзей», — отметил про себя Михаил.
«А ведь сегодня действительно, как я мог забыть. Первая суббота февраля. Что у нас сегодня? Пятница…» Он шел по скрипучему снегу до мелочей известного пути из школы домой. Память возвратила его на четырнадцать лет назад, и он отчетливо представил первое путешествие из храма знаний. Тогда ему сильно попало от мамы… Лил дождь. Возле скамейки одного из подъездов длинного многоэтажного словно амфитеатр дома, в котором он жил, мяукал промокший и жалкий котенок. Мишка не смог пройти мимо. Он взял маленькими ручонками мокрый комочек, расстегнул ранец и положил котенка к тетрадям, пеналу с авторучками и карандашами.
Дома, тайно от мамы, устроил из махрового полотенца теплу! постельку для дрожащего, замерзшего «зверька».
И надо же было котенку показаться на глаза родителям Миши в тот момент, когда мальчик живо описывал свой первый день школьника! Сейчас Михаил улыбнулся этим воспоминаниям и тем слезам, с которыми упорно отстаивал права еще одного члена семьи. Сколько воды утекло?!
Припомнился и тот день, когда будучи уже пятиклассником, он несколько уроков подряд «шел» домой вызывать родителей.
Это случилось в субботу. Урок проводил учитель ботаники. В окно светило майское солнце. Чудесное настроение, хотелось шутить. Энергии и выдумкам мальчишки нет предела. Миша положил в учительский стол учебный экспонат — чучело гадюки. Никак и мог ожидать он от преподавателя, который спокойно брал в руки различных пауков, червей или хладнокровно снимал шкуру с лягушек, подобной реакции. Девушка отлетела от стола с криком ужаса.
Отличник Боря показал пальцем на Михаила. Как не хотели огорчать родителей в выходные! Тем более, что в воскресенье папа обещал взять на рыбалку. И Мишка, преследуя детские «корыстные» цели, решил пока ничего не сообщать и просто прогулял день.
«Да, как мы торопили время, желая повзрослеть. Как ненавистна казалась порой школа, придирающиеся по пустякам учителя. Выпускного ждали как манны небесной. И что же? Вот он, выпускной. Сначала веселье, дикие танцы под ошеломляющую музыку потом, под утро, старые школьные песни, вальс под гитару, воспоминания, заставлявшие взгрустнуть, и вот уже на глазах у девчонок появляются слезы. Тогда я удивился — плакали те, кто больше всех кричал когда–то о невыносимости школы, но учились; те, у кого чаще всего вызывали родителей, кому ставили двойки, ругали. Не поймешь их," — размышлял Михаил, — то ли от счастья ревут, то ли от горя?»
Придя домой, Михаил задал очередной вопрос: «Что же будет завтра? Кого увижу?»
Утром он отгладил курсантскую форму, протер одеколоном четыре курсовки на рукаве кителя, хотя они и не были грязными, все же Михаилу показалось, что от этого мероприятия квадрат из желтых полос стал отливать настоящим золотом. Юноша уже представлял себя в лейтенантском мундире, до знаменательного события оставалось всего полгода. Ему хотелось, чтобы и другие обязательно обнаружили его близость к выпуску; накинул китель, подошел к зеркалу, придирчиво осмотрел себя. Взгляд задержался опять на левом рукаве, с которого как живые смотрели четыре курсовки. Улыбнулся курсантскому популярному изречению по поводу разных курсов и тянуче, тихо произнес: «Руку тянет…», — подражая товарищу, от которого впервые услышал эти слова. Усмешка опять побежала по его лицу.
Стемнело. За окном горела огнями актового зала школа. Михаил захлопнул дверь квартиры, спустился на лифте, вышел из сырого тепла подъезда на сухой от мороза воздух. Немного постояв, он шагал, как бывало раньше, в школу.
Вспомнилась тетя Клава — строгая техничка. И даже подспудно промелькнула мысль о сменной обуви, без которой не пустят на уроки. Михаил опять не сдержал улыбки. Он попытался вспомнить еще что–нибудь из школьных будней, но все беспорядочно перемешалось в голове, не желая остановиться на мгновение.
Поднявшись на крыльцо, Михаил потянул на себя ручку двери ощутил, как сперло в груди дыхание, а сердце застучало сильнее. Он переступил порог, как показалось, делая первый шаг в детство. «А скрип дверей все тот же!» — вслушиваясь в звуки школы, заключил Миша. И почему–то скрип этот встревожил его, как будто спросив: «Почему ты не был здесь так долго?» И, как провинившийся школьник, Михаил начал объяснять себе, как так получилось, что четыре года он не нашел времени, чтобы зайти в школу. Почему он удовлетворялся встречами с друзьями, или визитом к классному руководителю, а сюда так и не удосужился заглянуть?
От родных стен исходил все тот же неповторимый запах. «Впрочем, ничего не узнать. Новые стенды, полочки, цветов прибавилось, а стены не зеленые, а синие…» Курсант поднимался на третий этаж, его обгоняли, шли навстречу педагоги, многих он узнавал, других видел впервые. Незаметно для себя оказался в актовом зале. На эстраде расположился ансамбль. Михаил вспомнил ребят за инструментами: «Тогда они играли на новогоднем вечере и учились в десятом, а я еще в шестом». К сидевшему за ударником парню подбежал шустрый малыш и крикнул: «Папа, я хочу..!» «Черт! Bpeмя летит!»
— Мишка! — кто–то хлопнул по плечу. Он обернулся. В широкой как широкая натура хозяина расплылся в искренней улыбке бывший забияка — Васька.
— О–о–о! — заорал Михаил, дружески врезав кулаком по плечу Василия. Товарищи крепко обнялись. Таких эмоций Михаил не ожидал от себя. Он снова ощутил себя Мишкой, как будто не был этих четырех лет, как будто не было бессонных ночей, выматывающих до предела марш–бросков, когда замерзают на посту ноги, когда…
Мишка долго вертелся в кровати, уснуть не мог. «Странно, школу пришли те, кто горячо «клялся», что ноги его здесь не будет. Почему? Что же тянет их в школу? Что они оставили там? Друзей? Первую любовь? Беззаботное детство? Просто десять лет жизни? А Бори почему–то не было, он ведь здесь, рядом, дома, учится в институте. И ведь Боря не остался в обиде на школу, его никогда ругали, ставили в пример. Неужели в этом вся соль! Неужели ему нечего вспомнить?! Все десять лет в едином однообразии. Пришел, зазубрил, ответил, ушел. У других жизнь, веселье, правда, поре не до смеха доходило. Казалось, горе, так горе — пополам, и выхода нет. А сейчас вспомнить смешно. Для таких, как Боря, школа трамплин в карьеру, а должна быть дорогой в жизнь. Я тоже учился на пятерки, но если нужно было поспорить, презирал свое спокойствие. На все времени хватало: и с Васькой похулиганить немного удавалось, и на тренировки сбегать, и стихотворение выучить. Абсурд какой–то получается. Выходит, чем правильнее живешь, тем неправильнее проживаешь жизнь!»
