стекольщиком. Технически это было неверно, но прижилось в институте.
А еще Тальберг знал, что Михалыч в свободное от работы время делает наливки и настойки, пользующиеся известной популярностью как среди рядовых сотрудников, так и руководства НИИ, и лично видал у Кольцова в минибаре пластиковую бутылку с надписью фломастером «Мих.» и пририсованными пятью звездочками для юмора. В бутылке отсутствовала треть.
Тальберг пить не любил и к спиртному испытывал полное равнодушие, разве что на праздники выпивал бокал белого вина, не оказывавшего при его весе никакого эффекта. Кроме того, настойки Михалыча отличались яркой цветовой палитрой, включающей странные неаппетитные цвета – зеленый, синий или желтый. Возможно, причина крылась в дальтонизме стеклодува, но оставалось загадкой, как он на практике добивается таких расцветок. Состав держался в секрете.
– Заказ принес, – Михалыч потряс звенящей сумкой. Надо признать, работу он выполнял качественно.
Тальберг вспомнил, что две недели назад и впрямь размещал небольшой заказик на реторты, желая поэкспериментировать с краенитом. Когда материалом занялся Самойлов и шансы обнаружить что-то самостоятельно раньше химиков упали до нуля, экспериментаторский зуд пропал на корню.
Он потянулся за сумкой.
– Расписаться, – потребовал Михалыч.
Тальберг с трудом отыскал в кармане ручку и поставил роспись в накладной. Михалыч отдал склянки, скалясь редкими зубами:
– Белые уши! – и изобразил двумя скрюченными пальцами зайца.
Тальберг вернулся в лабораторию и швырнул на полку сумку, отозвавшуюся обиженным звоном. Саня сидел у паяльной станции и сажал на плату резисторный регулятор, тыча паяльником в оранжевую канифоль.
– Через полчаса будет готово, – объявил он, не оглядываясь.
Подходящего блока питания не нашлось, и пришлось перепаивать старый, поэтому подготовка концентратора заняла несколько больше времени, чем предполагалось изначально.
Наконец, худо-бедно закрепили чудо-агрегат на временном штативе. Защитный кожух сняли, иначе новый блок не влезал. Так как установка и концентратор стояли независимо, нельзя было передвигать луч с помощью маховиков.
– Проверим принципиальную работоспособность, с красивостью и функциональностью разберемся позже, – решил Тальберг.
Саня достал из холодильника пригоршню кусочков поглощающего тепло краенита, из-за которого даже выключенный холодильник продолжал холодить.
Тальберг выбрал кусочек поменьше, в полсантиметра толщиной и закрепил на траектории луча.
– Сначала протестируем, работает ли оно.
Тальберг включил установку в штатном режиме. В краените появилось отверстие, через которое проглядывала стена напротив.
– Замечательно! Момент истины.
Саня перекрепил тестовый образец повыше. Тальберг подал питание на оптический концентратор. На корпусе загорелся зеленый индикатор, но ни звуков, ни вибрации, подсказывающих, что эта штуковина включилась, не последовало.
Не происходило ровным счетом ничего.
– Регулятор, – подсказал Саня.
– Точно!
Тальберг покрутил ручку. Сначала медленно, затем быстрее. Дошел до крайнего положения, соответствующего максимальному уровню концентрации. Тишина и спокойствие. Повращал в обе стороны на случай, если что-то заело.
Кусочек краенита, зажатый в штативе, не реагировал на манипуляции.
– Сломалось? – предположил Саня.
Тальберг решил проверить, работает ли установка в принципе. Взял кусок газеты, в который Лизка завернула завтрак, и поднес к краениту. Бумага ярко вспыхнула и мгновенно сгорела. Он едва успел убрать руку, чтобы не обжечься.
Помещение заполнил запах гари. Саня пошел открывать форточку.
– Ничего не понимаю, – почесал затылок Тальберг.
Установка гудела, концентратор подмигивал зеленым диодом, но с краенитом решительно ничего не происходило.
– Хороший был план, – расстроился Саня.
– М-да… – огорченный Тальберг выключил оборудование.
Остаток дня он просидел, раскачиваясь и силясь отгадать, почему это чудо инженерной мысли отказалось работать. Хотел наведаться к Харламову, но вспомнил, с каким мрачным видом тот передавал концентратор, и передумал.
– Я пошел! – прокричал Саня из лаборатории. – Уже опаздываю!
– До завтра. Я еще посижу.
Хлопнула дверь.
Тальберг продолжил сидеть, уставившись в стену. Ничего не придумав, он обратился к схемам и справочникам. От безысходности откопал в куче хлама пыльную презентационную брошюрку по оптическим концентраторам и тоже полистал, но ожидаемо ничего полезного не нашел – не для того брошюрки пишутся. Погасло солнце, Тальберг включил свет и продолжил медитировать, уставившись невидящим взором на прошлогодний календарь.
В задумчивости схватил кружку с чаем, оставшимся от Самойлова, и машинально сделал глоток.
– Тьфу! Гадость какая!
Пошел к умывальнику, вылил чай в раковину и принялся мыть кружку. В результате ремонта на кране перепутались цвета на вентилях, поэтому Тальберг регулярно промахивался и включал холодную воду вместо горячей. В этот раз произошло то же самое. Он повернул красный водопроводный кран, но вода пошла ледяная.
Он не выдержал, взял отвертку и переставил вентили.
– Давно мог сделать, – подумал он и замер от пришедшей мысли. – А что если…
Забытая чашка осталась возле умывальника. Он поменял местами полярность на питании оптического концентратора.
– Попробуем снова. Если и сейчас не получится, не знаю, что и делать.
Установка заработала. На краените появилось маленькое отверстие, куда меньшего диаметра, чем первое, полученное в штатном режиме.
– Ай да Тальберг, ай да сукин сын!
Настроение резко улучшилось. Хотелось петь и танцевать, но ни со слухом и ни с хореографией не ладилось, поэтому он ограничился пятикратным повторением «Ай да сукин сын!», выключил установку и вынул из штатива кусок краенита с двумя отверстиями.
Итак, они перепутали полярность питания и вместо фокусирования луча концентратор… рассеивал? Но куда-то же энергия шла, какое-то воздействие осуществлялось. Тогда почему они ничего не заметили?
Он покрутил краенит, присмотрелся повнимательнее. Внешний вид не изменился, но на ощупь ощущения отличались. Не с первой попытки понял, но через мгновение дошло: кусок стал теплым и шершавым.
– Интересно…
У Тальберга появилась гипотеза. Он бросил опытный образец на кусок доски, лежавший на лабораторном верстаке, взял гвоздь и одним ударом молотка загнал в краенит по самую шляпку. Вот и ответ: в результате облучения по большой площади краенит потерял прочность по всему объему.
Плоскогубцами выдернул гвоздь. Отверстий стало три, и расположились они в ряд с шагом в сантиметр.
Ему пришла безумная мысль. Если с помощью облучения они лишили краенит экзотических свойств, значит можно… Тальберг не сдержался и лизнул кусок, воображая, как забавно, должно быть, он выглядит со стороны.
Вкус показался сладковатым без специфических оттенков, будто несладкий сахар. Он прислушался к внутренним ощущениям, но ничего нового или необычного не почувствовал.
– На сегодня хватит, – он бросил краенит в кучку к остальным кускам, надеясь, что тот не ядовит.
Повесил халат в шкаф, натянул куртку, проверил, выключены ли электроприборы. На секунду замешкался, нащупывая по карманам ключи, погасил свет и прикрыл дверь, но запереть на замок не успел, краем глаза заметив, как в лаборатории мелькнул синий огонек.
На верстаке лежал образец, который они мучили половину дня, и светился мягким голубым светом. Он взял его, поднес к глазам, чтобы рассмотреть получше, но свечение тут же пропало. Положил на место, свечение вернулось. Снова взял, снова погасло.
Кажется, очередная загадка.
Тальберг почувствовал, что с него достаточно тайн и вопросов. Он прицепил краенит за одно из отверстий на связку ключей и ушел домой.
11.
Конь и Саня дружили с пятого класса. Сейчас виделись не в пример реже, но время от времени собирались, чтобы культурно
