жить не захотели. Тальберг переживал, что в шумной общаге не сможет сосредоточиться, а Платон ненавидел графики и распорядки. Он хотел приходить и уходить не по часам, а в любое время дня и ночи. Университеты находились рядом, поэтому решили снимать квартиру на двоих, деля оплату поровну.
Стипендии не хватало, приходилось подрабатывать, перетаскивая мебель на переездах – стулья, холодильники, журнальные столики, буфеты и серванты. Однажды довелось переправлять старинный трехстворчатый шкаф с богатой резьбой и огромными ножками. Он не помещался в лифт, но хозяин наотрез отказался разбирать, опасаясь, что антиквариат рассыплется, поэтому деревянного монстра с восьмого этажа тащили на горбу, зарабатывая синяки и ушибы.
По ночам разгружали вагоны – за них платили больше всего. Тальберг перетаскивал мешки быстро, стараясь поскорее закончить. Платон за ним не поспевал, но деньги делили поровну.
Однажды ночью довелось выгребать бетон, вылившийся из опалубки и образовавший внушительную горку на дне ямы. Поначалу дело продвигалось довольно споро. Они резво махали лопатами, набрасывая серую массу в корыто, но время шло, и работать становилось тяжелее – бетон отвердевал на глазах. Последние куски долбили арматурой.
После интенсивной работы не оставалось сил, и Тальберг отсыпался на занятиях, укоряя себя за невнимательность и утешаясь финансовой независимостью.
Платон учился играючи. Он соображал на ходу и никогда не сидел за книгами, запоминая необходимый материал на лекциях. Тальбергу повезло меньше – он корпел над учебниками, перечитывая каждую страницу раз за разом до полного просветления, и выполнял все до единого упражнения.
Учеба ему давалась с трудом, но он получал удовольствие, докапываясь до мелочей и ставя преподавателей вопросами в тупик.
Будучи немалого роста, Тальберг после каждого занятия подходил к очередному лектору и настойчиво, глядя сверху вниз, просил объяснить, почему тут нужно применять минус, а здесь – плюс. Слабые духом профессора, привыкшие, что студенты обычно дремлют на лекциях и вмиг исчезают после звонка, заметив издалека Тальберга, норовили сбежать.
Преподаватель по электротехнике не выдержал и выставил экзамен досрочно, чтобы его не видеть, но и это не помогло. У Тальберга накопились вопросы, и он не успокоился, пока их не задал.
– Бросай это гиблое дело, – говорил Платон, проутюживая брюки для вечерних прогулок. – Пойдем, проветримся, а то сдохнешь тут со своими тетрадками.
Тальберг, у которого от усердного учения порой давило в висках, откладывал справочники в сторону, и они шли гулять по проспекту, высматривая сидящих на скамейках студенток с целью развлечься легким флиртом. На ведущих ролях выступал Платон. Из-за врожденной стеснительности Тальбергу обычно доставалась «менее красивая подруга», но он не жаловался, понимая, что в одиночку ему не светит и этого.
Однажды весной встретили двух девушек на скамейке у памятника. Платон с ходу ворвался в беседу с одной из заранее заготовленных шуток. Слово за слово разговорились. Оказалось, что они собирались в кинотеатр на новый фильм, но опоздали и ждали следующего сеанса.
– Поход в кино можно отложить, – сказал Платон и предложил прогуляться в кафе. Девушки согласились.
Платон выбрал Алину, хохотавшую почти над всем, что он говорил, и забирающую всеобщее внимание на себя.
Тальберг шел возле Лизки, обмениваясь с ней обрывками фраз. Она не отличалась общительностью, и он втрескался в нее скоропостижно и бесповоротно. Красота Алины казалась пластмассовой и вычурной, а Лизка выглядела просто и естественно – имелось в ней что-то, отчего подмывало схватить ее в охапку и унести в пещеру для защиты от диких животных.
В кафе просидели полтора часа. Тальберг поедал глазами Лизку, сидевшую напротив. Его манили ямочки на щеках, проявляющиеся, когда она улыбалась. Ему нравилась фигура, аккуратная девичья грудь, он восхищался длинными светлыми волосами, собранными в тугой узел. Но Лизка, к досаде Тальберга, смотрела не на него, а на Алину и Платона, рассказывавшего анекдоты и отчаянно отпускавшего шутки в попытках произвести впечатление. В конце дня обменялись телефонами и расстались. Тальберг выяснил, что Лизка местная и учится в педагогическом.
Прошло пять или шесть недель, на протяжении которых Тальберг пыхтел над курсовой работой, вспоминал о той прогулке, но не осмеливался позвонить по оставленному телефону. За это время они с Платоном пару раз выходили прогуляться, но ни Алину, ни Лизку не встречали, хотя Тальберг силился разглядеть ее фигурку.
Дальше случилось страшное. Когда Тальберг сидел дома поздно вечером и ломал мозг в попытках объяснить физический смысл кривой на графике, пришел Платон. Но не один.
– Смотри, кого я встретил, – он показал на улыбающуюся Лизку.
– Привет, – поздоровалась она, стоя на пороге комнаты, и тут же исчезла, увлеченная крепкой рукой Платона на кухню пить чай.
Тальберг почувствовал, как внутри упал кирпич, и эхо от падения отдало в череп неприятным звоном. «Опоздал, дурак», – подумал он.
Платон и Лизка проговорили на кухне до самого утра, пока он ворочался в комнате на кровати и безуспешно тщился заснуть, обзывая себя тупицей, дегенератом и неудачником.
Полгода он просиживал над учебниками, пытаясь полностью отрешиться от происходящего, не отрывая от книг слезящихся глаз и доводя себя до исступления. Платон перестал звать на прогулки, всерьез увлекшись Лизкой. Они проводили вместе дни напролет, не замечая Тальберга, являвшегося чем-то вроде мебели, по чистой случайности, занимающей пространство подле них.
Иногда Платон просил погулять часок, чтобы побыть наедине с Лизкой. Тальберг покорно гулял в одиночестве, с расстройства съедая по три мороженных за раз и сидя с кислым лицом на скамейке перед домом в ожидании, когда в окне их съемной квартиры загорится свет.
– Слушай, Дим, а давай ты заведешь себе девушку, и мы будем дружить парами, – как-то предложил Платон. Тальберг уклончиво ответил, что в этом семестре у него гора предметов и он не успевает с рефератами.
– Как хочешь, – беззаботно сказал Платон.
Раз в неделю Лизка оставалась ночевать. Утром она в длинной платоновой футболке приходила на кухню ставить чайник, и Тальбергу приходилось смотреть на нее, сходя с ума от невозможности обладать. От этих мыслей становилось стыдно, и он пытался прогнать прочь неприличные видения.
Иногда, когда Платон убегал по неотложным делам, Тальберг оставался наедине с Лизкой, и ему приходилось с ней общаться, изображая обычную дружескую беседу. Самое неприятное заключалось в том, что, они с Лизкой идеально подходили друг другу – читали одинаковые книги, смотрели те же фильмы, сходились в музыкальных пристрастиях.
Оставаясь в одиночестве, Тальберг от бессилия бил кулаком шкаф. Однажды не рассчитал силы, и дверца слетела с петель.
В октябре идиллия скоропостижно скончалась. Платон пришел злой, с порога швырнул ботинки в стену прихожей, и Тальберг вмиг догадался, что тому причиной Лизка.
– Сука! Ненавижу!
Платон рухнул плашмя на кровать, не раздеваясь.
– Что случилось? – не выдержал Тальберг.
– Залетела от какого-то хмыря, – коротко сказал Платон. – Ненавижу!
Он лежал и, чертыхаясь, смотрел в потолок, и
