спросил для поддержания разговора.
– Какого?
– Который из седьмой квартиры.
Мужики задумались, не забывая бить костями. Лицо одного из них, плюгавенького и на протяжении всей партии сидевшего молча, внезапно просветлело, и он воскликнул:
– Тальберг?
– Точно! – обрадовался Платон. – Он самый.
Димку Тальберга знали все.
– Есть такой, – бородач сосредоточенно разглядывал выпавшее домино. – А что надобно-то?
– Да так. Мы с ним по молодости вместе квартиру снимали, а до этого в один класс…
– Рыба! – перебил его громкий голос одного из игравших. Платон вздрогнул и поморщился, недовольный, что ему не дали договорить.
Когда гул стих и началось очередное перемешивание костей, он как бы невзначай продолжил:
– Вот, думаю, узнаю, как он здесь живет.
– Как живет? – проронил бородатый. – Нормально. На работу ходит. С работы ходит. Ведет примерный образ жизни, не пьет, не курит, в карты не играет, видать, хочет помереть здоровым.
Мужики захохотали.
«Тальберг такой», подумал Платон и вспомнил студенческие годы, когда они вместе бегали по утрам в соседнюю школу подтягиваться на турниках. Платон тогда увлекся спортом и записался в кружок по борьбе, да и сейчас не упускал возможности посетить спортивный зал.
Но от правильности Тальберга тошнило. Не человек, а книжный червь-переросток. Подсознательно хотелось его споить, заставить играть в карты на раздевание, заманить в женское общежитие института иностранных языков к безотказной Насте с вьющимися волосами… в разных местах. Тогда бы он стал похож на нормального человека.
Платон осознал, как эти годы его выводил из себя Тальберг. Он со злостью ударил костяшкой, едва не оглохнув от грохота.
«Чтоб ты сдох», подумал он, почувствовав, как зашиб ладонь о металлическую столешницу.
– А с женщинами у него как? – неожиданно для самого себя спросил Платон и тут исправился: – В смысле, с бабами.
– С бабами? Хрен его знает. Жена у него есть. Вот он с ней, наверное, каждый четный вторник при выключенном свете того-этого, – бородач ярко изобразил на пальцах, как выглядит «того-этого».
Мужики снова захохотали.
– Да ну его, твоего Тальберга, – сказал бородач. – Люди, оторвавшиеся от коллектива, нас не интересуют.
Платон понял две вещи. Во-первых, Тальберга здесь не жаловали. А во-вторых, он правильно сделал, что согласился «забить козла».
С другой стороны, пытка апельсинами в форме домино все не заканчивалась. Мужики Платону были неприятны, шутки их – однообразны, но и выглядеть белой вороной не хотелось.
– Постой, – опомнился кто-то. – Сегодня ж пятница.
– Точно!
– У меня сюрприз по случаю получки, – объявил сидевший напротив мужик с красными ушами, торчавшими из-под кепки-пирожка. Платон узнал в нем грузчика, разгружавшего его вещи.
– Показуй, че у тебя, не томи, – загалдели присутствующие.
Мужик достал из сумки бутыль с красным содержимым и пафосно объявил:
– От Михалыча! Четыре бутылки!
Платон поморщился от кислотной расцветки. Доминошники одобрительно загудели, а маленький лысенький старичок, сидевший по правую сторону от Платона, пояснил:
– Гадость, конечно, зато вкус и цвет каждый раз новый. Привносит в жизнь разнообразие, так сказать.
– Как говорит Михалыч… Забыл, блин, как он говорит.
– Диверсификация!
– Понахватался умных слов в своем институте. Зарыл в науке талант.
Из воздуха материализовались пластиковые стаканчики. Платон обнаружил, что из закуски у них только рукав, и в очередной раз огорчился, что не остался дома. Но ситуация требовала решения, и он прикинул убытки.
– Вот, – он выложил купюру, – надо кого-то за закусью послать.
По всеобщему бурному восторгу Платон понял, что угадал с общественными настроениями и заработал десяток очков на личный счет. Тощий схватил деньги и рысцой побежал за дальний край дома, откуда вернулся с одноразовым пакетом.
Когда красная жидкость перекочевала в посуду, Платон поднял стаканчик и гадливо приблизил к носу. Запах неожиданно оказался приятным с тонкими цветочными нотками.
– Шибет на раз, – предупредил дедуля в черной вязаной шапке из-под Платоновой подмышки. – Зато без похмелья.
«Хоть одна хорошая новость», подумал Платон.
– За новоселье! – провозгласил бородач. – И за новосела!
Выпили, и Платон незамедлительно почувствовал, что означает «шибет на раз».
Дальнейшие события в его памяти отложились весьма сумбурно. Когда он вспоминал о них впоследствии, ему становилось стыдно. Он помнил, что таинственная настойка неизвестного Михалыча не заканчивалась – они выпивали за здравие, и стаканы наполнялись снова.
Платон старался закусывать, но уже на третьей забыл, как его зовут. Он знал только, что милые люди, сидящие рядом, самые лучшие люди на свете, и готов был их целовать взасос «на брудершафт». Даже если придется играть в домино вечность и под скабрезные шуточки.
Он запомнил, что бородатого зовут Костылев, но другие кличут его Костылем. Особенно мил и приятен оказался старичок, сидевший у Платона под мышкой. Платон почему-то решил, что его зовут Лука.
– Человек – все может… лишь бы захотел… – повторял Лука, и все немедленно за это пили, потому человек – звучит гордо, а когда гордые люди друг друга уважают, они не могут за это не выпить.
Обсудили роль личности в истории, переругались, помирились, зауважали друг друга еще сильнее и, в конце концов, перешли к обсуждению баб.
– Гляди – какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… – говорил Лука и, сняв шапку, гордо демонстрировал лысину.
– Не скажи! – запротестовал Платон. – Бабы бывают разные. Некоторые очень даже хороши! – он для убедительности вытянул перед собой руки и растопырил пальцы, словно держал два огромных апельсина или небольшие дыни, – такие, просто ух! И глаза зеленые! Жаль, что замужем, я бы ее прямо щас…
– В женщине душа должна быть, – выдал красноухий в кепке, которого, кажется, звали Пеплом.
– И тело, – добавил Платон, вспомнив белые Лизкины ноги.
– Это тоже, конечно, – согласился Пепел, и они выпили за женщин два раза – за прекрасное тело и за чуткую душу.
Платон потерялся во времени и пространстве. Вся видимая часть Вселенной состояла из белого кружка на дне одноразового стаканчика. Когда он почти перешел на автопилот, неожиданно вспомнился Тальберг.
– А Тальберг гнида, – заявил он и икнул.
– Конечно, г-гнида, – запинаясь, подтвердил тощий. – Если такой прекрасный человек, как ты, говорит, что он гнида, значит, так оно и есть, оно не может не есть.
– Я его сожру.
– Сожрешь.
– Я у него Лизку уведу.
– Конечно, уведешь… А куда?
– Тут главное не куда, а у кого! – с трудом поднял указательный палец Платон и так, с задранным пальцем, и завалился на скамейке, едва не нырнув под стол. Перед тем, как окончательно забыться в неприятном алкогольном сне, он нащупал у ног прочную деревянную палку и в обнимку с ней заснул.
– Готов, – констатировал тощий и одним профессиональным глотком допил настойку из осиротевшего стакана Платона. – Чтоб зазря не пропала. Кто помнит, из какой он квартиры?
– Клещ с Пеплом ему холодильник тянули, – вспомнил Костыль.
– Так они уже «в мясо», – ответил тощий. – Рядышком отдыхают.
– Не беда, – Костылев почесал живот. – Организуем по высшему разряду.
8.
Они учились в одном классе в Лоскутовке. После выпуска отправились пытать счастья в столичных вузах: Тальберг поступил на кафедру прикладной физики, а Платон пошел по экономической стезе.
В общежитии
