Если Тимуру явно подсажен какой-то сторож информации, то почему бы не быть такому сторожу и у Руслана?
Возможен и такой вариент, что он сам на коленях будет умолять, чтобы ему выскребли из памяти эту ночь.
Гарибчик!
Что на самом деле с ребенком – неизвестно, но сама мысль о том, что ему на головку наденут специально подрегулированный обруч, на ручки – манжеты, была хуже всякой шизофрении и паранойи!
Вот именно поэтому Руслан подошел к двери, ведущей на пожарную лестницу, достал из витрины аварийный миолоток, а потом аккуратно выбил стекло и убрал осколки.
– Быстро, ребятки, быстро и тихо, быстро и тихо… – повторял он.
Дети почти не удивились, только маленький Ренатик все спрашивал, скоро ли Руслан поведет их на аэродром.
Выбраться бы отсюда живыми, подумал Руслан, а потом хоть на аэродром…
Они спустились на первый этаж и тут обнаружили запертую дверь. По прикидкам Руслана она вела в фойе. Вот уж там появляться было незачем! Скорее всего, Тимур уже позвонил охране и приказал задержать детей.
Руслан понял, что первый порыв – тот самый, наилучший, – отнюдь не решил проблемы. Сам он, скорее всего, мог бы выйти беспрепятственно. И дети могли какое-то время сидеть на пожарной лестнице – четверть часа, не больше. А что он успеет за четверть часа? Позвонить Наине, попросить, чтобы собраться по общине примчались на личном транспорте? Так ведь опоздают…
Значит, или пробиваться на волю всем вместе, или погибать всем вместе.
Руслан не верил, что его убьют. Специалисты его класса на улице не валяются. Вычистят башку изнутри скребком Мнемозины – и трудись, брат, дальше на пользу неведомому заказчику, плети свои ассоциативные цепочки, радостно защищая все, что нормальному человеку кажется сомнительным. Но ведь ты уже не нормальный человек, ты – алмазное перо Мнемозины!
Он поднялся на один лестничный пролет. Открыть окно несложно… а что за окном?…
В темноте было не разобрать, и только слева рисовались уходящие вдаль ряды тускло светящихся ромбов.
Несколько драгоценных секунд ушло на недоумение, прежде чем Руслан понял, что это за ромбы.
Широченному зданию типографии было мало обычных окон во всю стену, и находчивый архитектор устроил их в крыше. Выглянув из «Мнемозины» можно было видеть черное поле чуть ли не в два гектара с тусклыми выпуклыми квадратами.
Ну да, а если глядеть сильно сбоку, то это ромбы…
Руслан выглянул, держась за край окна, и увидел, что при желании может соскочить на крышу – если ловко извернется. А если нет – рухнет в щель между многоэтажкой и типографией, пролетит пять метров и шлепнется на асфальт – там устроен проезд для типографских машин.
Он поманил двух мальчиков покрупнее и постарше – Макса и еще одного.
– Нужно попасть вон туда, – сказал он уверенно. – Так нужно. Обязательно.
Мальчики переглянулись. Потом выглянули в окно и оценили обстановку.
– Мы попадем, – сказал Макс. – Ты нас по очереди раскачаешь на руках – и мы спрыгнем.
– Надо, чтобы меня сзади держали, – сообразил Руслан. И тут же они решили, что Макс и его товарищ спрыгнут на типографскую крышу первыми и будут принимать малышей, а последним пойдет самый младший и легкий – Ренатик.
О том, как прыгать ему самому, Руслан пока не думал.
Не думал, пока не спустил вниз Ренатика и не стался один на пожарной лестнице. Всего операция заняла меньше семи минут, значит, скоро сюда понабегут те, кого вызвал Тимур, вряд ли он сидел запертый без дела…
– Прыгай! – позвал его снизу Макс. – Мы поможем!
– Нет, ребятки, не получится. Я провалюсь в щель. Вы бегите, ищите, как спуститься вниз, а потом…
– Аэродром! – крикнул Ренатик.
– Никаких аэродромов. Вы разделитесь на три группы и разными маршрутами пойдете к памятнику космонавтам – знаете памятник? Там рядом киоск с шаурмой, за киоском начинается улица Орехова, – быстро говорил Руслан. – Дом шестнадцать, внизу скажете, что вас послал Руслан к Наине…
– Нет, нам в аэропорт надо, – прервал его Макс.
– Нечего вам делать в аэропорту. Вы еще маленькие. Так вот, вы скажете Наине, что…
– В аэропорт, – твердо объявил Жорка. – И не надо тебе тут оставаться. Ты не думай, что они тебя пожалеют.
Дети понимали больше, чем ему казалось.
– Пожалеют, не пожалеют – ты об этом не думай, – велел Руслан. – Это уже моя забота. Бегите по крыше, ищите спуск…
Вперед вышел маленький Ренатик и протянул руки.
– Ты прыгай, мы тебя поймаем!
– Не получится, я тяжелый.
– Поймаем, – сказал Макс. – А если не прыгнешь – мы без тебя никуда не пойдем. Нам без тебя нельзя.
– Ты же пришел за нами, – добавила девочка. – Значит, мы должны следовать за тобой… Как же без тебя?…
– Пры-гай! – четко произнес хор из двух голосков.
– Пры-гай! – их уже больше…
– Пры-гай! Пры-гай!
Ничего иного не осталось – нога сама переметнулась через подоконник, руки вцепились в край, раскачаться никак не получалось…
– Пры-гай! Пры-гай!
Он не прыгнул – он сорвался. Пальцы поехали по жести, и примерно секунду он висел ни на чем, от ужаса крепко зажмурясь.
А потом ощутил крепкий удар по пяткам. Покачнулся. Открыл глаза.
– Ну вот, а ты боялся, – сказал Макс.
Они стояли на типографской крыше – Руслан и дюжина окруживших его ребятишек. Руслан повернулся и посмотрел на раскрытое окно. О ангел смерти, прыжок оттуда был попросту невозможен…
* * *
– Нет, нет, нет, мы никуда не пойдем, – повторял Руслан. – Никакого аэродрома, никаких братьев…
Он сопротивлялся из последних сил.
– Мы не можем тебя здесь оставить, – совсем по-взрослому сказал Макс. – Ты должен быть с нами, ты же привел нас сюда.
– Ну и что?
– Тебе нужно вести нас дальше.
– Господи, как вам объяснить? Ребята, вы ждали непонятно чего! Кто-то мотоциклиста ждал, кто-то – белку на заборе! А если бы прибежала эта самая белка – вы что, подхватились бы все сразу и пошли за ней?
– Да… да… да… – сперва неуверенно, потом все тверже ответили дети.
– Забор бы кончился, белка бы на дерево вскарабкалась – и вы туда же?
– Она бы не полезла на дерево, – Макс улыбнулся. – К нам могла явиться только та белка, которую послали за нами. Значит, она бы нас и повела. А приехал вот ты…
– Значит, меня за вами прислали?
– Да.
– А кто прислал?
Вот тут моментального ответа уже не было.
– Ты нас проверяешь, да? – вдруг спросил Жорка. – Макс, объясни ему, ты умеешь.
– Можно объяснить только то, что знаешь. А не то, что чувствуешь. Иначе получится вранье. Мы все, сколько нас есть, чувствуем одинаково – ты пришел за нами и теперь ты будешь нас вести. А если все люди чувствуют одинаково – то это, наверно, и есть правда?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
