— А Дунбар входил в твои планы другой жизни?
— Сначала мне показалось именно так. — Она увернулась от его внимательного взгляда. — Дилан не был любителем рисковать. Он всегда по нескольку раз проверял, настолько надежно пристегнут ремень безопасности. И по иронии судьбы погиб в авиакатастрофе на другом конце света.
— В Индонезии вроде?
Ванесса кивнула:
— Старый самолет, непроверенная система безопасности. Я так и не поняла, как он там оказался. Слишком много неопределенного.
— Может, он проводил исследование другой культуры? Или встречался с шаманами для спиритического сеанса?
— Вряд ли. Ему не надо было спрашивать духов, чтобы понять свою суть.
— Ты не очень-то вежливо отзываешься о нем как о человеке.
Она нахмурилась:
— Я ничего такого не говорила.
— Но имела это в виду.
— Когда я сказала ему о беременности, он сбежал.
— Он оставил тебя с двумя детьми без финансовой поддержки? Он не хотел иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоими детьми?
О, как же жестоко звучали слова правды, высказанные вслух! Ванесса не знала, что сказать. Она рискнула, а Дилан оказался трусом.
— Он всегда говорил, что не хочет иметь детей. А я ему не верила. Ну, то есть как можно поверить в подобные слова, услышанные от человека, который писал бесподобные детские книги? От бывшего учителя английского языка и безусловно талантливого писателя? Писателя, которого называют голосом поколения и который покорил читателей всего мира? — Она покачала головой. — Как можно не любить детей и писать о них и для них? Люди обожали его, готовы были пойти за ним куда угодно, словно крысы, зачарованные игрой на дудочке Крысолова. Я наблюдала это каждый день.
«Правда, со стороны, помнишь? Он никогда не появлялся на публике вместе с тобой».
А она позволила себе наивно полагать, что именно она станет женщиной, способной изменить его.
— Талант и глупость — не всегда взаимоисключающие понятия, — сказал Чейз. И затем добавил: — Вспомни своего Джеймса.
— Джеймса Блумберга? Он вовсе не мой.
— Но ведь было дело?
Ванесса вздохнула:
— Мне было восемнадцать. Мы два раза встречались, и все это время он говорил только о себе. И, — добавила она, прищуриваясь, — к тому же каждый платил за себя.
Чейз не сдержался. Она выглядела так напряженно и расстроенно, что смех вырвался сам собой.
— Чейз! Это не смешно!
— Конечно нет. Прости. — Он потянулся за ее спину и снял с вешалки ее пальто. Немного подумав, она нырнула в рукава.
— Он пытался подмазаться к моему отцу через меня. Один из многих, с кем мне пришлось иметь дело в свое время.
— Пока ты не сбежала.
Она с грустью посмотрела на него:
— Именно. Когда я сообщила родителям о беременности, они были в бешенстве. А когда я отказалась назвать имя отца, они долго кричали на меня.
— Но почему ты не сказала?
Ее глубокий вздох прокатился эхом по замкнутому пространству.
— Ты не знаешь Алена Пэртриджа. Для моего отца весь мир окрашен в черное и белое, других оттенков просто не существует. Он обожает закон. Когда что-то неправильно — это неправильно. Он бы подал в суд, чтобы вытребовать алименты от Дунбара, несмотря на мои чувства. Можешь себе представить, какой шум бы поднялся. Я хотела, чтобы жизнь моих детей началась спокойно, чтобы они не стали всемирно известными незаконнорожденными наследниками Дунбара. Мой отец наговорил тогда много лишнего, чего я никогда не смогу ему простить. И я убежала. Ото всего.
И Чейз понял, о чем именно она говорила. Она не просто отвернулась от родителей, проживающих в викторианском особняке в Вашингтоне, но порвала связи со всей семьей. С той жизнью, которую вела до беременности. Оставила позади весь комфорт, знакомое ей окружение и роскошь богатых людей.
Она закрыла дверь в прошлое, как и он.
— Но у тебя не возникало желания отстаивать права на поместье Дунбара?
— Нет. Если бы он хотел что-то оставить мне, он упомянул бы об этом в своем завещании.
— И все-таки… Тебе должно было быть очень трудно. Особенно в период беременности.
— Да, было. И сейчас не просто. Но это было лучшим решением в моей жизни. Ты тоже поступил так? Оставил все позади?
Она его искушала… но — нет. Ему показалось, что он почувствовал, как вибрирует в воздухе ее неподдельное любопытство, подгоняемое глубинным интересом к его личности. Но то, что она задала этот вопрос, еще не означает, что он выдаст ей свои тайны. Недоверие было его верным компаньоном на протяжении долгих лет, и он не собирался менять свои привычки.
Чейз повернулся за своим пальто.
— Как и в твоем случае, жизнь не клеилась. Я принял сознательное решение все поменять.
— Превратиться из провинциального мальчугана в миллиардера — владельца хедж-фонда? Вот это — перемена.
— Я чертовски много работал. — Наконец он поднял глаза и увидел на ее лице выражение, значение которого постоянно ускользало от него.
— Судя по тому, что я узнала сегодня, ты много денег отдаешь.
Чейз неопределенно повел плечами. Этот ответ начинал раздражать Ванессу. Почему он так скрытен, когда любой другой мужчина с подобной биографией созвал бы пресс-конференцию и разместил свою историю на главном развороте «Нью-Йорк таймс»?
Ей стало ясно, что она не получит больше ответов, пока не проявит откровенность сама.
— Я встретилась с Дунбаром на фирме родителей, — тихо сказала она. — Я делала исследование для одного из адвокатов, работающих в сфере шоу-бизнеса, и столкнулась с ним. Тебе надо поправить пальто, — добавила она, кивая на его воротник.
Он поднес руки к шее, а она продолжила:
— Он куда-то сразу убежал, хотя то, что я узнала его, явно ему польстило. Он пригласил меня к себе, а я, как ярая его поклонница, согласилась. Все закончилось постелью. Наш роман продолжался полгода. Нет, не получилось… Позволь мне. — Ванесса притронулась пальцами к его пальто, поправляя завернувшийся воротник. Затем удовлетворенно улыбнулась и тут же застыла, зацепившись взглядом за бездонную глубину его глаз.
«Осторожно, Нэсс. Ты ходишь по краю пропасти».
— Но зачем тебе все-таки рукопись?
— Для Эрин и Хезер, — ответила она без заминки. — Дилан ничего им не оставил, не признал своего отцовства. У меня не сохранилось никакой вещественной памяти о нем: ни записок, ни подарков. У нас даже нет ни одного совместного фото, чтобы показать девочкам, когда они вырастут и начнут задавать вопросы. Я хотела, чтобы у них была память, приносящая утешение на протяжении всей жизни. Дилан всегда делал записи в черновиках, не имеющие отношения к содержанию книги, отражение своего видения мира. Я надеялась, что эти записи помогут им понять его внутренний мир, оценить, каким человеком он был. — Возможно, понять, почему он их оставил. Она замолчала, проглотив последнюю фразу, прежде чем горькие слова сорвутся у нее с языка. — А ты, Чейз? Что на самом деле двигало тобой?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
