Хотя, если все же продолжать аналогию с паутиной, то радиальные линии через центр пресечений, переходят друг в друга. Так что считать за прошлое, а что за будущее — это еще надо посмотреть. Неизвестно с какой стороны двигаемся мы.
— Но разбитая бутылка назад же не собирается. Значит, мы движемся от прошлого в будущее, — возразил Михаил.
Гримссон хитро улыбнулся:
— Давай опять вернемся к геометрии, — тут он расчеркал салфетку еще дополнительными линиями. А потом при помощи спирали, превратил все это в паутину. — Вот это, — Гримссон ткнул в одну из радиальных линий, — допустим, линия прошлого, а это, — тут он показал на ее продолжение, уходящее из центра в другую сторону, — линия будущего. Кроме центральной точки, у этих линий, по крайней мере, есть еще две точки соприкосновения. Это точки их пересечения со спиралью. А это значит, что прошлое, минуя настоящее, может оказаться будущим, а будущее, соответственно, прошлым.
— Н-да! Мудрено что-то, — покачал головой Михаил.
— Не спорю, — снова улыбнулся профессор. — Мудрено. Но вот тебе еще один факт: Раймонд Дарт считается основоположником так называемой «теории саванны». Согласно ей, предки людей обитали на деревьях. Но ряд условий привел их к тому, что они стали приспосабливаться для жизни в саванне. Не буду вдаваться в детали, но эта теория имеет право на жизнь. Однако, есть ряд анатомических особенностей человека, такие как отсутствие шерсти, развитый слой подкожного жира, прямохождение, которые указывают на то, что человек приспособлен к полуводному образу жизни.
— Это как?
— Ходить на двух ногах люди стали из-за необходимости искать на мелководье пропитание. Отсутствие волосяного покрова характерно для большинства морских млекопитающих: китов, дельфинов. Тоже касается и подкожного жира. Ну и так далее.
— И что? Какая теория права?
— Я сейчас не об этом. Понимаешь Михаэль, долгое время считалось, что эволюция человека была, так сказать, линейной. То есть один вид сменял другой, причем каждый последующий был прогрессивней предыдущего. Однако сейчас все больше данных о том некоторые виды гоминид сосуществали практически в одно и тоже время. К примеру, где-то пятьдесят тысяч лет назад на Земле было одновременно несколько видов гоминид: Homo erectus, Homo neanderthalensis, и даже Homo sapiens. И даже как-то странно, что сейчас существует один только вид… И потом, что мы понимаем под разумом человека? Войти в «шкуру» иного разума пока не было возможности.
— То есть вы предполагаете…
— Да, предполагаю. Дельфин и ихтиозавр, несмотря на сходства, имеют и большие различия. Тоже касается, скажем, кроманьонца и неандертальца. Если сравнить их черепа, то мы также увидим явные отличия. У неандертальца большие затылочные доли. Вполне возможно, что его «вариант разума» — это символическое мышление. Оно основано на ассоциативных связях зрительных образов. Речь у него тогда должна была состоять из нескольких десятков слов. Но каждое слово охватывало целый букет ассоциативно связанных понятий. И мне думается, что общение в таком случае должно было происходить на телепатическом уровне. А взять кроманьонца: у него хорошо развиты лобные доли. А это значит, что его «вариант разума» основан на логически-аналитическом мышлении. Улавливаешь ход мысли?
— Вроде бы да.
— А потом вдруг неандертальцы вымерли, — профессор допил вино и показал официанту, чтобы наполнили его бокал.
— Вымерли? — Михаил не совсем сообразил, куда клонит Гримссон.
— Вымерли… Или может ушли по другой линии «паутины». Как я уж тебе говорил: через точку можно провести бесконечное множество прямых.
— А сколько таких точек? — вдруг спросил Михаил.
Гримссон рассмеялся:
— Михаэль, ты так наивен! Неужели ты думаешь, что я всеведущ. Я всего лишь рассказал тебе один из мифов, — и он снова рассмеялся. — Как видишь, здесь тоже были «ковры-самолеты». А в начале беседы ты сомневался!
Наконец принесли заказанные блюда. Несколько минут они молча поглощали еду, прежде чем Гримссон снова продолжил.
— Возможно, что и «теория саванны» и «теория водной обезьяны», имеют реальные исторические корни. Только вот какая из них и в какой линии зародилась? И какая из них наша?
— Вы же сами говорили, что прошлое инвариантно. Может обе линии привели к существующей точке?
— Может. Тогда эти линии должны были быть настолько идентичны, что практически неотделимы друг от друга. И спираль, несколько раз их пересекая, еще больше их сблизила… А что, если предположить, что эти радиальные линии лишь фикция, а истинная же суть Вселенной вот эта вот спираль, — Эйдур ткнул пальцем в рисунок. — И только она соединяет прошлое и будущее и ведет к центру мироздания.
Михаил уставился в пол. Только сейчас он начал понимать смысл своих слов, сказанных брату: «Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в лабиринт…»
Это было настоящее откровение. И он не понимал его тогда, да и сейчас лишь смутно начинает понимать.
— Послушайте, Эйдур. Эта ваша «теория паутины» реальна? Я имею в виду, что насколько ей можно довериться.
— Ни насколько. Это лишь теория. И, быть может, она совершенно неверна. А, может, она лишь частный случай чего-то большего. Мы, как тот ребенок: некому объяснить, что падающие белые хлопья, это не куски неба, а обычный снег.
— Что вы мне посоветуете?
— Ничего конкретного. Попробуй заняться анализом сам.
— Я пробовал: не выходит.
— Да? — Гримссон задумался. — Конечно, все дело в варианте «нашего разума». Может, как инструмент для описания мира, он не совсем годится.
— Как это?
— Разум — это лишь один из органов, помогающий нам адаптироваться к окружающей среде. Как рука, нога, как плавники у рыб, крылья у птиц. А Вселенная огромна и непредсказуема. Будь другие исходные данные, может, у нас был бы совсем другой «разум».
— Как у неандертальцев?
— Кто знает? Может как у знаменитого Соляриса… А, вообще, как думают боги мы ведь не знаем.
Гримссон вдруг погрустнел, а Михаил странно улыбнулся…
18.
Дни шли серой чередой. Работа-дом-работа-дом… Андрей снова втянулся в этот ритм и события того дня подзабытой беседы с братом растаяли, словно сливочное масло на горячей корке хлеба.
— Доброе утро! — в кабинет без стука влетела старшая медсестра Полина Аркадьевна.
— Доброе! — улыбнулся из вежливости Андрей.
Улыбка вышла какая-то кривоватая, как у пирата. (Так почему-то подумалось ему.)
— Вот! — Полина Аркадьевна положила на стол толстую тетрадь. — Вы просили…
Андрей нехотя, но с видимостью желанья поработать на начальствующем челе, развернул тетрадку к себе.
Дальнейшие слова медсестры пролетали мимо.
«Сегодня выпал снег. Я не заметил, как это произошло. Проснулся утром (если это вообще можно назвать утром), а вокруг уже лежит снег… А потом я понял, что это пепел, — прочитал Андрей на первой странице. — Серое небо было затянуто тяжелыми мрачными тучами. Сегодня будет не ахти какая погода. Это я по своим костям чувствую».
Андрей закрыл тетрадку и прочитал на ее обложке: «Журнал регистрации…»
Он непонимающе посмотрел на Полину Аркадьевну.
— Что? — спросила она.
Андрей снова открыл: даты, количества, росписи…
— Который час? — голос его стал суховат.
— Без пяти четыре. А что?
— Просьба: давайте перенесем разговор на завтра.
Андрей отложил тетрадь в сторону.
— Хорошо, давайте на завтра.
Полина Аркадьевна вышла.
«Что за чертовщина! — Андрей потер глаза, будто это должно было помочь. И глядя куда-то сквозь рабочий стол, спросил у самого себя: — Что, родной, происходит?»
Это написал его брат. По крайней мере, почерк был похож…
Андрей поймал себя на том, что рукой гладит поверхность стола. Ладонь была влажная. На полированной поверхности медленно испарялись следы пота.
— Вызывали? — тоже без стука вошел Паша-водитель.
— Да-да… сейчас поедем в управление… Возьми у Ермолаева пакет. Он знает какой.
Паша вышел.
Андрей встал и, не спеша, стал одевать пальто. Глаза сами несколько раз скользили по тетради. Не выдержав, он ее снова открыл.
«Выдан… дата… роспись…»
— Тьфу ты!
Андрей резко захлопнул тетрадь и принялся складывать в портфель бумаги.
Внизу стоял уже прогретый автомобиль.
