Профессор не ответил. Он лишь хмуро смотрел на Михаила пару минут. А потом собрал свои вещи и вышел вон…
Да, мир можно было изменить. При помощи «КЛЮЧа» можно было открыть дверь в любой мир Вселенной.
«Почти как у Саймака, — убеждал себя Михаил. — Незаселенные земли… возможность начать новую жизнь».
«Начать новую жизнь», — эта фраза, словно какое-то магическое действие, меняло твой взгляд на жизнь.
Долой тяжелые будни, долой обязаловку, неустроенность, неопределенность. Долой грязную политику… Если ты свободен от всего этого, то, не смотря на то что слова звучат слишком высокопарно, то можно обрести потерянный рай.
От подобных мыслей стало как-то веселее на душе. Михаил с удовольствием поел и даже выпил вина.
Все бы хорошо: расстраивало только отсутствие конструктивного плана. Или программы, как выражались политики. Да ещё возможное наличие на иных землях «вариететов». Если они все такие, как в Мире Огня, то у людей вполне могли быть естественные трения с ними.
А как этого избежать?
По всем законам драмы: сейчас должны были бы развернуться стены и в комнату бы ввалились «иные». Но ничего подобного не происходило. Да и могло ли произойти?
С этими мыслями Михаил заснул…
22.
Попробовав хваленную паэлью, Михаил вышел на улицу и быстрым шагом направился в Город искусств и наук, построенный на дне реки Турия. Здесь Эйдур обещал встречу с «кем-то».
— С кем? — не понял Михаил.
Гримссон заговорщески улыбнулся в ответ.
Михаил пришел в Галерею. L'Umbracle, как называли ее здесь. Ждать надо было возле какого-то непонятного сооружения: то ли скульптуры в виде конуса с обрезанными трубами, то ли какого-то технического сооружения непонятного назначения.
Михаил прошелся мимо пальм, и снова вышел к месту встречи.
— Добрый день! — произнес кто-то за спиной по-английски.
Михаил быстро развернулся.
Перед ним стояла женщина средних лет. Михаил успел отметить ее отличные формы.
— Здравствуйте, — кивнул он. — Вы искали со мной встречи?
— Да, если вы Райз.
— Совершенно верно, — ответил Михаил, хотя был абсолютно уверен, что женщина точно знала, как он выглядит.
Они спустились вниз в одно из кафе.
— Итак? — улыбнулся Михаил, едва они заказали по чашечке кофе. Настроение у него было игривое, но поймав взгляд своей собеседницы, он вдруг ощутил внутри легкий холодок.
— Я не представилась, — голос женщины был очень мелодичным и приятным. — Меня зовут Майя Тамбо.
— Очень приятно.
Михаил увидел на шее у Майи маленький золотой кулон в виде рыбки.
— Могу угадать ваш первый вопрос, — снова улыбнулся Михаил. — Что-то типа: «Верите ли вы в Бога?»
— Почти угадали, — в тон ему ответила Майя, играя «зеркало» в мимике. — Только мой вопрос звучит по-иному: «Что вы считаете основной ценностью в жизни?»
— Странный вопрос. А зачем вам?
— В зависимости от ответа, я пойму, пришло ли время вам, Михаил, двигаться дальше.
— А если не пришло, то, что дальше?
— Тогда вы не наш. Очередная, так сказать, «личинка»…
— Интересно.
— Вернее — «образ». — Майя сделала паузу, а потом снова спросила: — Ну, так что с ответом на мой вопрос?
— Я вижу у вас на груди амулетик, — Михаил махнул головой. — Хочу сразу отметить: меня мало интересуют религиозные темы. Я слишком долго живу на этом свете и слишком много всего видел, потому не верю ни в высшую справедливость, ни в райские кущи…
— Заметьте, Михаил, я у вас про это и не спрашивала. И все же повторю свой вопрос: «Что вы считаете основной ценностью в жизни?» На мой, как вы выразились «амулетик», прошу не смотреть. Он означает совсем не то, что вы себе подумали.
— А что же он означает? — подмигнул Михаил.
— Он говорит, что в этом мире душа и разум находятся в конфликте. Потому «рыбы»… если вы присмотритесь, то она на кулоне не одна, а две… плывут в разные стороны. А вообще-то — это память о «войне пешек»…
Михаил прищурился, замечая, что внутри основного изображения рыбы, находилась рыбка поменьше, смотрящая в противоположную сторону.
— Я отвечаю на все ваши вопросы, но вы, к сожалению, упорно игнорируете мои.
Майя нахмурилась.
Михаил замолчал. Он посерьезнел и стал неспешно пить принесенный кофе.
— Это слишком трудный вопрос, чтобы на него можно было ответить так быстро, — проговорил он. — Я, быть может, отнес бы себя к моральным абсолютистам, только беда в том, что духом я слишком слаб, чтобы безусловно придерживаться всех прописанных там принципов. Хотя аморальность, особенно самые ярые ее проявления — насилие над ребенком либо стариком, убийство человека, издевательства — все это и подобное этому вызывает во мне протест и желание бороться…
— А ложь?
— Ложь? Трудно сразу ответить. Смотря, какая ложь. Если, как говорится «во спасение», то тогда это благо… В данном случае моральность зависит от контекста поступка…
— Замечательно! — Майя резко откинулась назад. Судя по всему, ответ ей не понравился. — Тогда в зависимости от подтекста, можно и рассматривать насилие над детьми, убийство человека…
— Можно, — кивнул головой Михаил. — Но не нужно. Я не святой и в силу своего характера не могу им быть. Уверен, что и вы, Майя, тоже не святая. Человека от зверя отличает умение прощать. А «зуб за зуб» — это пережиток той эпохи, когда все мы были еще «детьми».
— То есть вы не сторонник понятия «добро с кулаками»?
— Послушайте Майя. Мне не понятен смысл ваших нападок. Я ведь не философ и не религиозный реформатор. Однако считаю, что силы добра, — если уж мы так далеко с вами зашли в беседе, — не должны бороться с силами разума.
Михаил изменил позу. От напряжения у него на лбу вздулась вена. Он наклонился вперед и глухо сказал:
— Я в своей жизни видел и умирающих детей, которым нечего было есть, в то время как «добрые пастыри веры» в паре километров от них жрали, как не в себя! Жрали и умничали! А человек, который постоянно воровал и насильничал, не смотря ни на что, отдал свой последний кусок этим опухшим от голода детям. И отдал не из-за сытости, а потому что совесть не позволила. А спустя час он преспокойно отправил на тот свет человека, отобрав у него деньги, которые пропил в близлежащем баре.
Я видел, как отъявленные головорезы вспарывали животы людям «иной расы». И девчушка, лет шестнадцати, бросалась на них с кулаками, защищая тех. А потом её истерзанное тело, этот же представитель «иной расы» пихал ногой, говоря, что она «тупая дура, оскорбившая его честь и достоинство, как мужчины». И не быть ему теперь в раю… Спустя полчаса он прекрасно отдыхал с теми же головорезами в какой-то местной забегаловке.
— Так что моральность — это лишь абстракция. И то, что для кого-то добрый поступок, для другого — плохой…
— А для вас?
— Что для меня? — не понял Михаил.
— Что для вас ценно, а что нет.
— Вы так настойчивы в этом вопросе, что я начинаю нервничать.
— Вы описали поступки других, но ничего не сказали о себе.
— Потому что мне нечего сказать о себе! — зло проговорил Михаил. — Я абсолютно ничего о себе не знаю!
Майя замолчала. Она пристально смотрела на Михаила, словно взглядом хотела прожечь в нем дырку.
— А хотите узнать? — вдруг спросила она, смягчив голос.
— Нет, — честно ответил Михаил.
— Почему?
— Боюсь, что тем самым мы «разбудим» Волка во мне самом.
— А вы его и так уже разбудили, — усмехнулась Майя.
Михаил бросил на нее испепеляющий взгляд, но тут же «закрылся». В сознании быстро пролетел калейдоскоп из путешествия по Миру Огня. Особенно четко вспомнился тот вой, который издала воронка.
Майя словно что-то ждала. Михаилу даже показалось, что он словно играет с ней в шахматы, и сейчас его ход. Смысл сложившейся игры он не понимал, а ходить наобум ему не хотелось.
— Скорее всего, — начал он, — нам стоит мирно разойтись.
— Почему же! Я вижу, что вы, Михаил, стоите на самом перепутье. И если будете там и дальше стоять, то останетесь «личинкой».
