«Выдан… дата… роспись…»
— Тьфу ты!
Андрей резко захлопнул тетрадь и принялся складывать в портфель бумаги.
Внизу стоял уже прогретый автомобиль.
— Едем! — Андрей разместился сзади и по привычке не тратить время даром, вытянул из портфеля отчеты.
«Чтобы понять лабиринт, — прочитал в одном из них Андрей, — его форму, а также, чтобы набраться смелости и решиться войти внутрь, требуется определенная степень зрелости».
— Как они суда затесались? — это были одни из ксерокопий тех книг по лабиринтам и прочей ерунде, которые Андрей пытался прочитать пару недель назад.
Странный сегодня день. Вернее, вечер.
Андрей вытянул все бумаги из портфеля и разложил их по стопкам. Отчеты и прочие документы он сложил назад, а ксерокопии стал сортировать: фотографии отдельно, статьи из газет во вторую стопку, страницы из каких-то научных книг — в третью.
— Приехали, — остановил машину Паша.
— Секунду, пожалуйста, — отчего-то оправдываясь, Андрей сунул бумаги под мышку, стал вылезать из машины.
На совещание приехало человек двадцать. Начальство как всегда задерживалось. Андрей присел в углу и снова достал свои распечатки.
«Присмотритесь повнимательнее к форме лабиринта, — прочитал он. — Это внутреннее пространство, отделенное от остального мира. Оно окружено внешней стеной, в которой имеется лишь одно отверстие для входа. Внутреннее пространство кажется на первый взгляд ошеломляюще сложным.
Оно заполнено максимально возможным количеством поворотов. Много раз человек приближается к цели — к центру, и только затем, чтобы путь вновь отводит его в противоположную сторону. А поскольку на пути к центру идущий лишен возможности выбора, то тот, кто в состоянии вынести это психологическое напряжение, непременно достигнет цели.
Достигнув центра, человек остается в полном одиночестве, наедине с самим собой, с Минотавром или же с чем-то другим, чем может быть наполнено содержание понятия «центр», где человеку дается возможность обнаружить нечто настолько важное и значительное, что это открытие требует кардинальной смены направления движения».
Андрей вытянул одну из фотографий северных лабиринтов и ручкой пробежал по ее спиралям.
Спирали древнего лабиринта притягивали какой-то своей странной энергетикой.
Андрей попытался сам воссоздать что-то подобное и начертил пару кривоватых лабиринтиков. Они были таким смешным и уродливым подобием оригинала, что Андрей нервно скомкал лист бумаги.
И тут его осенило: а что если на фотографиях этих древних лабиринтов изображены лишь подобия того самого первого Лабиринта? Его производные?..
Андрей открыл глаза. Кажется, он задремал.
«Точно задремал, — Андрей затряс головой, словно отгонял комаров. — Во, даю!»
Он давно не замечал за собой привычки спать после обеда…Да еще на работе…
Стоп! Это что за дежа вю?
Он снова открыл глаза: совещание было в самом разгаре. И судя по всему, сейчас о чем-то жарко спорили.
Андрей закрутил головой: шея затекла. То ли он действительно заснул, то ли…
Он не знал как закончить эту мысль. Она ему казалась не важной, и потому, как все не важное, мысль вытекла из сознания тонкой песочной струйкой.
На часах было восемь вечера. За окном было уже темно.
Хотелось домой. Андрей задумался над тем, как бы выскользнуть отсюда, как вдруг объявили, что совещание прерывается и переносится на следующую неделю.
Паша-водитель дремал на переднем сидении. Даже когда Андрей сел и хлопнул дверью, он даже не проснулся.
— Павел!
— А!.. Что…
Он непонимающе закрутил головой.
— Поехали.
Паша включил двигатель, и устало зевнул.
— Домой? — спросил он.
— Нет. Отвези-ка меня на Тургенева.
— Куда?
— На Тургенева. Там четырнадцатиэтажка есть…
Паша обернулся.
— Оставишь меня там, — проговорил он, как бы оправдываясь за то, что приходится так долго эксплуатировать водителя.
Ночной город горел желтыми глазами кухонных окон. Андрей поймал себя на мысли, что ему нравится этот желтый цвет. Местами попадались окна, где стояли энергосберегающие лампы. Но владельцы этих квартир почему-то выбирали холодный белый свет.
«Как в морге», — мелькнула мысль.
Все-таки, лампа накаливания, несмотря на все свои «не», имела родство с первобытным очагом, который в ночи пещер, согревал людей и защищал, хоть и в чем-то условно и призрачно, от ночных ужасов.
И словно вторя Андрею, из динамиков донесся голос ведущего радио, цитирующего к чему-то Волошина:
Есть два огня: ручной огонь жилища,
Огонь камина, кухни и плиты,
Огонь лампад и жертвоприношений,
Кузнечных горнов, топок и печей…
«Есть что-то мистическое в этом, — Андрей откинулся на сидении и закрыл глаза. — Пламя очага в темноте ночи, очерчивающий круг света… А за ним, за этой чертой, неизвестность… тьма… страх и ужас…хаос…»
— Здесь? — стал притормаживать Паша.
Андрей выглянул в окно.
— Да. Притормози у дерева.
И уже вылезая из машины, Андрей понял, что автомагнитолу никто не включал…
19.
Шахта лифта была заколочена потемневшими от времени досками. Андрей вздохнул и поплелся на четырнадцатый этаж. Ни на одной площадке не было света. Если бы ни луна, пробивающаяся в узкие окошки с улицы, то увидеть даже собственные пальцы перед глазами было бы проблематично.
Минут через двадцать Андрей добрался наверх и, чуть отдышавшись, принялся искать нужную квартиру. За время подъема глаза немного адаптировались. Нащупав кнопку звонка, он осторожно ее нажал.
За дверью послышался резкий звук сирены.
«Словно гудок на начало каторжных работ», — мелькнула такая мысль.
Через минуту замок щелкнул и дверь распахнулась. Яркий свет лампы заставил прижмуриться.
— Так поздно? — голос принадлежал Петру Сергеевичу.
Но он не удивился, будто ждал прихода Андрея.
— Проходи, раздевайся.
Коридор был обклеен старыми пожелтевшими газетами.
— Начал когда-то ремонт, — пояснил Петр Сергеевич.
«Я вроде не спрашивал, — улыбнулся про себя Андрей. — Мне все равно, что у тебя: ремонт или безденежье».
Раздевшись, он прошел в комнату.
— Слушаю, — без всяких предисловий начал Петр Сергеевич.
Андрей нервно потер лоб и полез в портфель. Боковым зрением он видел, что Петр Сергеевич с каким-то пренебрежительным превосходством смотрит на его потуги.
— Послушайте… я хотел бы… вот что…
Словно студент на экзамене, Андрей пытался начать отвечать зазубренный билет, но от волнения все мысли перемешались между собой.
Петр Сергеевич проигнорировал вступление и даже не сделал «шага» на встречу. Он по-прежнему сидел на своем стареньком стуле в растянутой от времени жилетке, белой рубашке и штанах древней покройки.
Такое пренебрежение к своему «я», выраженное в запущенности квартиры, безвкусицы одежды и тому подобному, говорило либо о полном безразличию к сему миру, либо крайней бедности.
Андрей поймал себя на мысли, что начинает злиться. Но от этого порядок в голове не наводился. Лишь мысли начинали все более хаотично носится туда-сюда.
— У меня есть проблема… Хотел бы чтобы вы помогли мне…
Петр Сергеевич снова молчал.
— Ну, так как?
Петр Сергеевич погладил свои коленки и сухо сказал:
— Я по-прежнему тебя слушаю.
— Мне трудно соткать свою мысль, — продолжил Андрей, а сам вдруг отметил, что отчего-то сказал «соткать».
— Все еще ищешь свой «идеальный» путь?
— Что?.. При чем тут это?
— Ты пожинаешь плоды своих собственных промахов. Это как «эффект бабочки»…
— Я к вам пришел не за тем, чтобы разбирать старые дела.
— А я думаю, что за этим.
«Глупый старый осел! — Андрей злобно заходил желваками. — Какого черта я к нему приперся?»
— Хотя ты по своей сущности интроверт: замкнут, сосредоточен, молчалив, скрытен…
— И что? При чем тут это? — Андрею захотелось встать и уйти.
— А кто еще обладает такими же чертами?
— Кто угодно!.. Петр Сергеевич, я пришел…
— Подумай. Кто?.. Идеальный путь — это не путь напрямую…
— Мы с вами опять приходим к тому спору, который расколол…
— Который тебя смутил. Ты выбрал консенсус с этим обществом.
— Что выбрал?
— У человека не спрашивают согласия, хочет ли он жить в «общепринятой реальности». Тебя приучают путём выработки условных рефлексов в процессе воспитания. И в результате ты соглашаешься, то есть достигаешь консенсуса с другими людьми в отношении реальности.
— В таком случае, вы сделали тоже самое, но со своей «реальностью»?
— С моей реальностью ты консенсуса не достиг, — впервые Петр Сергеевич улыбнулся.