— Не беспокойтесь, герр Майнинген. Шаг за шагом мы продвигаемся вперед.
Телефонная кабина показалась Клаусу нестерпимо душной. Он пробормотал «спасибо» и вышел из кабины, а затем и из здания почтамта. На улице он вздохнул с облегчением. Не нужно было звонить, это только лишний повод для подозрения, подумал он и, положив руки в карманы, зашагал по направлению к машине.
— Это ужасно. Это просто кошмар! — всплеснула руками фрау Хеердеген. — Я все это время была дома. Я читала газеты, читала все, что там было написано про этот ужас… Конечно, решила я, вы должны сегодня вернуться.
— Да. — Ингрид чувствовала себя так, словно ее ударили чем-то тяжелым по затылку. — Да. Я вернулась. Недолго длилось мое отсутствие.
Фрау Хеердеген прошла вперед и открыла дверь. Ингрид показалось, что она уходила отсюда максимум на четверть часа, чтобы купить молока в лавочке за углом. Но это приятное чувство скоро ее покинуло.
— Это, наверное, была для вас жуткая нервотрепка, — продолжала фрау Хеердеген. — Бедное дитя. Вы должны обязательно все рассказать. Знаете что? Перейдем в кухню, и я сварю нам по чашечке кофе.
Ингрид хотела отказаться, но потом решила: а почему бы и нет? Может быть, ей поможет, если она немного облегчит душу. За эти двадцать четыре часа произошло так много, что она и для себя самой должна еще многое прояснить.
— Это очень любезно с вашей стороны. Хорошо, — но только если это не будет стоить вам больших усилий.
— Конечно, нет, — заверила фрау Хеердеген. — Я ведь так любопытна! Итак, я иду варить кофе…
Ингрид вздохнула. Все было как обычно. Изо дня в день одно и то же. Она начала распаковывать вещи.
Плащ так и остался висеть на своем месте в платяном шкафу. Он ей не понадобился, и это почему-то еще раз наполнило ее сердце горьким ощущением поражения.
Правда, вместе с этим ощущением было и другое — она дома. Так-то оно и лучше: находиться в этих относительно спокойных четырех стенах, а не в роскошном особняке в Моосрайне. Если при этом еще не думать о Клаусе — совсем хорошо.
Ингрид заставляла себя не думать о Клаусе. Вместо него можно было вспомнить про Берта Аккермана, который ни о чем ее не спрашивал, а подвез прямо к вокзалу, как только появилась необходимость в его услугах. Берт с радостью отдал ей свои персики, а Клаус съел последний — как сумасшедший впился в него зубами.
И вообще — Клаус так внезапно появился в ее купе и с такой быстротой покинул его, словно за ним гнались. Возможно, и для него было неожиданностью, что купе занято. Потом, однако, он был на редкость спокоен и предупредителен, очень хорошо с ней поговорил, еще до того, как ему все стало известно, до того, как он узнал, что произошло. Теперь, задним числом, она пыталась все расставить по своим местам. А то, как он себя повел после приезда полиции? Что, на самом деле он рассердился на Терезу? Или было что-то другое, что заставило его рассказать ей так откровенно о своем брате, об отношениях между ними. А может быть, он уже забыл и никогда больше не вспомнит обо всем, что ей рассказал.
Как бы там ни было, Ингрид решила не думать о Клаусе. Она была рада, когда услышала от фрау Хеердеген, что кофе готов.
Фрау Хеердеген колдовала в кухне над чашками. Она положила рядом с ними несколько бутербродов. Ей, видимо, хотелось поболтать.
— Я должна как можно быстрее найти новую работу, — сказала Ингрид, — и вынуждена сейчас же начать поиски.
— Конечно, вы наверняка что-нибудь найдете. У меня на этот счет нет никаких сомнений. — Фрау Хеердеген налила кофе в чашки. Сразу хорошо запахло: кофе был дорогой. — Но надо быть сильной. Уверена, вы проголодались. При возбуждении так бывает…
— Не было никакого возбуждения, — сказала Ингрид, буквально заставив себя взять один из бутербродов: у нее совсем пропал аппетит.
— Я очень устала.
— Но эта внезапная, таинственная смерть такого знаменитого человека! Вы его… — фрау Хеердеген понизила голос до шепота. — Вы его видели?
— Каким образом? Нет, конечно.
Хозяйка квартиры разочарованно отвернулась. Видимо, ей хотелось услышать нечто такое, что щекотало бы нервы.
— Я была бы рада, если б не надо было ни о чем заботиться. Я была совершенно выбита из колеи и не находила себе места. Мне не надо было туда ехать. Все бы обернулось по-другому.
— Полиция уже работала, когда вы приехали?
— Нет. Это было позднее. На место происшествия прибыла комиссия по расследованию убийств Земельной криминальной полиции, и комиссар Хаузер занялся этим делом.
При словах «комиссия по расследованию убийств» улыбка заиграла на устах фрау Хеердеген:
— И вас тоже… Вас тоже допросили?
— Конечно. Но допрос был коротким. Я рассказала все, что знала. То есть почти ничего.
Фрау Хеердеген глубоко вздохнула. Это было приключение, приключение, о котором она давно мечтала. Вот так, непосредственно, она его никогда не переживала.
— Комиссар сам вас допрашивал… Да… Но расскажите и мне все, что доложили ему.
Ингрид пожала плечами:
— Как я туда попала, и что сенат-президент предложил мне на время каникул поработать у него в качестве секретаря, и как я встретила случайно в поезде Клауса, и что я…
— Кого-кого встретили? — переполошилась хозяйка.
Ей показалось, что Ингрид о чем-то умалчивает, пропускает какие-то важные подробности.
— Кого вы встретили в поезде?
— Клауса Майнингена. Брата. Он на двадцать лет моложе Леонгарда. Я полагаю, ему за тридцать.
Ингрид наклонилась над чашкой. Ей не следовало так раскрываться, не следовало называть имени и фамилии.
— Как он выглядит? — допытывалась фрау Хеердеген.
— Кто?
— Брат, который на двадцать лет моложе. Ведь он теперь все унаследует, я думаю.
— Весьма возможно. — Ингрид рассмеялась.
Смех получился явно ненатуральный. Как он выглядит?
— Он выглядит как швед — чемпион по теннису, как капитан — покоритель морей, как рыцарь в голливудском фильме.
Фрау Хеердеген почувствовала, как Ингрид хочется скорее переменить тему — ее взгляд на какое-то время затуманился, стал печальным.
Между тем неугомонная хозяйка продолжала спрашивать:
— Что вы еще знаете о нем? Кто он по профессии? Сколько он зарабатывает?
Ингрид снова рассмеялась:
— Он работает на телевидении. Вы, наверное, видели его на экране. Он долгое время вел репортажи из Южной Америки. Что он делает сейчас — не знаю.
Фрау Хеердеген разочарованно хмыкнула:
— Это не звучит обнадеживающе. Телевидение — это не постоянная, не обеспеченная работа… Но скажите… этот комиссар… Как его?.. Хаузер? Как он себя вел во время допроса? Был груб?
Ингрид незаметно взглянула на часы. Конца их сидению не видно. Допрос затянулся. Она чувствовала себя много хуже, чем вчера вечером.
…Через окно своей мансарды Тереза видела, как Клаус и Ингрид сели в машину и уехали. У нее возникло очень неприятное чувство: Клаус завладел лучшим автомобилем ее обожаемого герра сенат-президента, не спросив на то разрешения, даже не подумав это сделать. По поводу дамы вообще лучше не говорить. Эта персона, по ее мнению, просто не заслуживала внимания.
Тереза и спала-то этой ночью всего два-три часа, да и то плохо. Несмотря на это, она поднялась рано, как всегда, в определенное время, умылась, надела черный фартук и прошла в кухню. Она перекусила, достав остатки вчерашней еды, выпила кофе.
В доме она ничего не трогала, ничего не сдвинула с места. Она постояла, поглядела вокруг и принялась готовить завтрак на две персоны. Все делалось так же, как и при ее умершем господине… Она поставила завтрак на поднос, туда же положила свежую газету и пошла в свою комнату.
Оттуда она и увидела тех двоих в роскошном автомобиле, которым она так гордилась, словно он принадлежал и ей. Герр сенат-президент на нем возил ее в больницу, где она этой зимой лечила ноги. Герр сенат-президент был всегда по отношению к ней заботлив и доброжелателен, но не допускал никакой фамильярности.
Вместе с тем Тереза даже обрадовалась тому, что Клаус и Ингрид оставили этот дом. Она могла по крайней мере, не унижаясь, продолжать делать свое дело. Дом надо содержать в чистоте. Она снова спустилась в кухню, но остановилась на пороге. Поднос с завтраком стоял на том же месте, где она его поставила. Стоял нетронутый.
Это было уже пределом! Ей нанесли оскорбление. Она, вопреки личной неприязни, выполнила свой долг, и этого никто не заметил!
Трясущимися руками убрала она еду с подноса. Лучше всего было бы сейчас шарахнуть всю посуду об пол. Ее ярость не знала границ — она шипела как змея. Она ненавидела Клауса, а когда думала об этой заезжей девице, у нее перехватывало горло от негодования.
Совершенно автоматически хваталась Тереза то за веник, то за полотенце, то за тряпку. Она делала ту же работу, что и всегда, с тем же старанием. Только комнату для гостей она обходила стороной, хотя и знала, что в ней никого нет.
