— Самое главное, ты должен доложить, что я тебе сообщила. И на этом я не остановлюсь. Видел ты этот золотой карандашик, Бирнбаум?
Вахмистр оглядел изящный и, видимо, дорогой карандаш.
— Что ты хочешь с этим делать, Тереза?
— Я не знаю, кому этот карандаш принадлежит. У герра сенат-президента, я знаю точно, такого не было. Могу поклясться. Я нашла его вчера в его комнате, когда пришла от зубного врача. Еще прежде, чем вызвала доктора Бюзольда. Я этот карандашик спрятала, он лежал в кармане платья, которое я до сегодняшнего дня не надевала. А? Что ты теперь скажешь?
Вахмистр Бирнбаум почесал в затылке.
— Я скажу немного, Тереза. Карандашик. Ну и что? На нем, наверное, только твои отпечатки пальцев и есть — ничьи больше. Чей он? Этого самого Червонски или как его…
Тереза затопала ногами:
— И все же, говорю тебе, — это важная улика.
— Хорошо, хорошо! — согласился вахмистр. — При первом же удобном случае я передам все комиссару Хаузеру.
Он открыл ящик письменного стола и осторожно положил туда карандашик.
10
Когда послышался звонок, Ингрид неохотно поплелась к двери. Она подумала, что пришел почтальон, контролер газовой сети, сосед или посыльный, и уже готовилась преградить дорогу в комнату, если бы кто-нибудь из них захотел туда прорваться. Но это был Клаус Майнинген.
Он был одет, как и прежде, в кожаную куртку и свитер с широким воротом, в значительной степени утративший свой первоначальный белый цвет. Похоже, он не переодевался со вчерашнего дня, и это ей не понравилось. Он по-прежнему был небрит, выглядел как сезонник-строитель, но все это было неважно. Главное, перед Ингрид стоял Клаус Майнинген, и в первый момент она хотела броситься ему на шею.
Но уже в следующее мгновение она отпрянула, да и он не приближался к ней, видимо чувствуя себя не в своей тарелке. Сейчас оба вели себя сдержанно, помня о скорбных событиях, происшедших в Моосрайне.
— Привет, — просто сказала Ингрид.
— Вы смотрите на меня так, словно в следующую минуту захлопните дверь перед самым моим носом, — заметил Клаус. — Что с вами? Я вам причинил какую-то неприятность?
Ингрид покачала головой. Она и в самом деле не хотела пускать Клауса дальше передней: увидев комнату, он, наверное, составит не совсем лестное мнение о ее обитательнице. Но все ее опасения тут же улетучились… А, что бы он о ней ни подумал, она проводит его в свою камору.
— Входите. И приготовьтесь увидеть кое-что непривлекательное.
Она провела его в свое убогое жилище, которое до сегодняшнего дня казалось ей вполне приличным.
Клаус вошел, немного испуганно огляделся, затем недоуменно пожал плечами.
— Чего вам еще не хватает? — спросил он. — Над вами не каплет, даже цветы на подоконнике есть. В Боливии я жил в бараке из ржавого гофрированного железа. Барак продувался насквозь, а ветер с берега там дует постоянно. Да еще каждую ночь, ложась спать, я со страхом глядел вверх — крыша могла в любую минуту свалиться на голову… А вот этот стенной шкаф — образчик молодежного стиля — просто приводит меня в умиление: красиво и удобно!
Клаус дотронулся до небольшого шкафа с резными дверцами. Ингрид до сих пор видела в нем только еще одно хранилище — и ничего больше. Ну, а теперь… Может, этот шкаф и в самом деле ничего?.. Она немного смутилась.
— Во всяком случае, вы легко переносите всякого рода неудобства и трудности.
Он рассмеялся и протянул ей руку:
— Мне кажется, нам нужно прежде всего поздороваться. Ну а потом договоримся обо всем прочем.
При всем желании Ингрид не могла понять, куда он клонит. Но, видимо, что-то должно было произойти. Не стоять же им так вечно.
— Для начала — сядем.
— Спасибо. Сядем.
Ингрид убрала с дивана книги и бумаги и села.
Для Клауса даже нашелся свободный стул.
— Вы выглядите так, словно только что из этой своей Боливии, — заметила Ингрид.
Клаус тряхнул головой и улыбнулся:
— Я еще не был дома. Прочесывал местность на машине.
— Все это время?
— В конце концов попал в «Космо-Тель». Это люди, которые мне… А разве я вам о них не рассказывал?
Ингрид покачала головой.
— Ну, и?.. — спросила она небрежно, всем своим видом показывая, что эти люди ей неинтересны.
Клаус пожал плечами:
— Ничего. Паршиво. Прием был отнюдь не восторженный. К тому же куча упреков, выговор.
— Ну, о последнем вы уже успели забыть, насколько я вас знаю. Или не так?
— Нет. Старался забыть. Но нервы… Как-как вы сказали? Насколько вы меня знаете?
— Мы уклонились от темы, — сказала Ингрид.
— Напротив. Я должен, Ингрид…
— Ах, оставьте, пожалуйста, ничего вы мне не должны, так же как и я ничего не должна вам…
— Однако…
— Нет-нет, Клаус! Вы что-то там себе вообразили, но все совсем не так.
Было немного странно, что он сидит напротив нее и слушает то, что она говорит. Впрочем она знала, что ей не удастся его переубедить… А ведь он не всегда такой — небритый, неухоженный. Клаус Майнинген, исходивший и изъездивший весь мир викинг…
— Беда в том, что вы чересчур рассудительны. Просто беда. Я бы на вашем месте не стал все подчинять доводам рассудка. Жаль. Очень жаль.
Ингрид вдруг стало смешно, и она облегченно рассмеялась. «Надо же, поднялась в такую рань, и оказывается, ради вот такого, одетого как бродяга, небритого Клауса, который сидит и смотрит на нее, ероша волосы на и без того взлохмаченной голове!» Все еще улыбаясь, она проговорила:
— Если хотите что-нибудь для меня сделать, дайте сигарету.
Он бросил на диван пачку. Ингрид открыла ее и в тот же момент ощутила, что волновалась напрасно; она почувствовала облегчение и знала, что дальше ей будет еще легче. Она вынула сигарету для Клауса, передала ему ее вместе с пачкой, позаботилась об огне.
— Я знаю, что нам дальше делать, — сказал он. — Я приведу себя в порядок, а после этого… Короче — я приглашаю вас на ужин, а там посмотрим.
— И вы думаете, это очень оригинально?
— Нет. Но, безусловно, полезно. Ну?
Ингрид молча курила.
— Вы чудо, — произнесла она наконец. — Я принимаю приглашение.
Клаус с удивлением поглядел на нее:
— Вот так просто?
— Да.
— Интересно!
— Вы разочарованы?
— Совсем наоборот! Я уже приготовился было к словесной дуэли… Но насчет аргументов у меня слабовато.
— Так каким же образом вы стали бы меня убеждать? Только откровенно!
— Блефовал бы, конечно, — прищурившись, ответил Клаус.
— И продолжали бы блефовать даже тогда, когда стало бы ясно, что обман раскрыт, что меня не удалось провести?
— Так в этом и состояла моя цель: ведь обман, который раскрыт, — самый действенный.
Ингрид вздохнула.
— Я боюсь, что таким образом вы далеко зайдете.
— Возможно, — согласился Клаус. — Если позволите, я потрачу некоторое время на то, чтобы снова обрести облик цивилизованного человека, а затем заеду за вами. Скажем, в семь. Да? Итак, в семь.
— И куда же мы направимся?
— Не имею понятия. Но в этом и вся прелесть. Положитесь на меня.
Клаус спускался по лестнице, по которой недавно поднимался, в самом радужном настроении, громко и фальшиво насвистывая какой-то шлягер — что-то легкомысленное, даже развязное. Куда-то пропала нервозность, исчезла раздражительность. Он как мальчик прыгал со ступеньки на ступеньку.
Клаус сел в машину и поехал. «Все это чепуха, — думал он по дороге домой. — Кротхоф с его мятными таблетками… Смешно! И чего он крутит все вокруг да около? Да и комиссар Хаузер не такой уж самоуверенный: то так повернет, то этак… Убийство! Ну и ну!.. Он, Клаус Майнинген, водит всех их за нос. Ингрид он уже провел. Но рано еще радоваться. Надо продолжать игру, и все будет в порядке».
Клаус жил в недавно построенном доме на Миттлерен Ринг, в холостяцкой, уютной, современно обставленной квартире с бассейном на крыше. Квартира располагалась на двенадцатом этаже и состояла из четырех помещений: маленькой прихожей, ванной, небольшой кухоньки, в которой он готовил завтрак и, возвращаясь домой поздней ночью, ужинал, и огромного салона, превосходящего по площади три указанных помещения вместе взятые.
Блестящий, облицованный гранитом вестибюль, стекло и бетон, мозаичный пол, абстрактные фрески. Вход в ресторан, бар, кегельбан. Свет, веселье, жизнерадостность. Медленный лифт. Слишком медленный. Клаус сейчас взлетел бы на ракете — вверх, сквозь крышу…
«Ты не в своем уме, ты словно пьян. И все из-за этой Ингрид? Ребенок! — твердил он себе. — Все это так несерьезно!»
Он открыл дверь, захлопнул ее за собой и в три шага преодолел расстояние от двери до салона.
В салоне в современном кресле с пестрой обивкой кто-то удобно устроился. Галлюцинация, подумал Клаус. Но это была не галлюцинация. Это была Ева Кротхоф.
