– Верно, верно.
Они посмотрели друг другу в глаза, улыбаясь.
– Ты, ты не напрасно прибыл, – отозвался Мурза, – ты что-то привёз за пазухой, говори.
– За пазухой нет, но тут, – он указал на голову.
– Говори же.
– А если бы что-нибудь хорошее выпало, что мне дадите? На коране клянусь…
Мурза смерил его глазами.
– Ты жадный, ты бы родного брата продал, – сказал татарин.
– Если бы мне хорошо заплатили! – рассмеялся Доршак. – Вам известно соглашение: четвёртая часть добычи либо выкупа – моя.
– Лишь бы людей не тратить, потому что у меня их мало, двоих убил, и не много осталось.
– А не можете взять помощи из иного котла?
– И с другими делиться, и с тобой! – покачал головой татарин.
– Был бы улов добрый и лёгкий…
– Говори. Мы согласны, – начал Мурза. – Когда? Где? На кого охота?
Доршак нагнулся к его уху.
– У меня есть гости.
– У вас? Кто?
– Бабы: жена и дочь большого польского урядника, богатого пана, женщины красивые и выкуп может быть добрый…
– На что выкуп, когда красивые! – засмеялся татарин. – Я их продам в сераль султану. Где они?
– Где! Подождите! Я вам на границу от Чёрной балки могу их привести. Там устроите засаду. Возьмёте их, как своих. Сто людей, пятьдесят хватит, защищать их некому будет.
Мурза слушал, удивлённый.
– Ты, пожалуй, сам на меня хочешь устроить засаду, – сказал он, – это неправда, ты неверный пёс, лжёшь.
– Я вас когда-нибудь предавал? – спросил Доршак. – Мы с вами живём как добрые приятели, по-соседски. А предал вас, наслав на поселение, из которого вы набрали и баранов, и холопов, и женщин, и коней? А мне что досталось?
– Однако же тебе твою часть заплатил.
– Да, какую хотели вы, такую мне и выдали… но я спокойный человек.
– О! – рассмеялся татарин. – Ты добрый человек! О! Ты человек спокойный. Когда же в Чёрной балке засесть? Говори!
Доршак, казалось, размышляет.
– Если день будет ясный, через три дня, если слякотный – в первый ясный день.
Глаза татарина засветились, он начал хлопать в ладоши: прибежали слуги.
Он велел подать кумыса. Они сидели в молчании и пили из роговых кубков. Мурза размышлял, Доршак думал.
– Быть может, – проговорил он, – что какой-то день посидите напрасно, а стоит подстерегать такой улов!
– А из мужчин?
– Может быть несколько.
– Будут защищаться?
– Должны, но что они сделают вчетвером на пятьдесят или сто?
– А ты? – спросил Мурза.
– Я буду, пусть твои в меня не стреляют, дам знак свистом, а сам убегу, – бормотал Доршак, который по-татарски говорил хорошо.
Подали друг другу руки.
– За платой придёшь на другой день – я посмотрю женщин, я знаю, сколько у нас какая стоит.
– Я знаю, что могут дать выкуп.
Они замолчали.
Доршак посидел минуту задумчивый. Мурза дал ему трубку и кормить его хотел, но тот посмотрел на солнце и встал. Ещё раз подали друг другу для знака руки. Конь стоял у шатра, собаки лежали у его ног. Доршак вскочил на седло и пустился рысью к зелёным горам в отдалениии. Солнце припекало. Не скоро он достиг тени и оврага, только там они с конём могли вздохнуть. Знакомыми ему тропинаками сокращая насколько можно дорогу, подстароста ближе к вечеру очутился в Гродке. Не доезжая до замчика, он смерил его любопытными глазами. На мосту как раз стояли мечникова, Ядзя, ксендз Жудра и Янаш. Отсюда они разглядывали околицы. Увидев Доршака, ехавшего на уставшем коне, мечникова произнесла:
– Правда, что лицо немилое, голос дикий, зрение острое, но человек в этом неповинен, а он гораздо лучше, чем выглядит. Оговорили его. Сегодня целый день, вижу, околицу сам, нарываясь на опасность, перетрясал, чтобы убедиться, могу ли я безопасно её осмотреть. Я ему за это благодарна.
– А у меня какое-то к нему отвращение, – прервала девушка.
– Но тихо! Он приближается, – упрекнула мать.
Доршак заранее спешился и, приветствуя, снял шапку.
– Я объехал, – сказал он, – не только наши земли, но пустился немного в степь и в разные, известные мне, закоулки, нигде живой души. Татаров вытянули, кочующих – ни следа, спокойно; могу сказать, что издавна никогда такой тишины и покоя не было.
– Бог заплатит за добрую весть, – отвечала пани Збоинская, – идите же отдыхать, прошу, а позже поговорим, когда бы можно выбраться и как.
– У меня есть лёгкая каретка и конь, к ней привыкший, на которой почти везде можно проехать. Каретка не трясёт, конь спокойный. Дороги за эти дни даже в лесах высохли.
Янаш смотрел, не говоря ничего. В стороне стоял Никита и слушал это интересное повествование. Мечникова приняла это к сведению, а Доршак, видя её молчащей, пошёл в замок.
– У меня даже сердце смеётся от этой поездки по лесам и горам, – начала щебетать Ядзя. – Что это будет за милая вещь! Что мы там за деревья, цветы, животных, птиц увидим! Уже многих из тех, которых я здесь видела, если бы описала у нас, то бы мне не поверили. А тот кустик, что перьями и пухом розовым цветёт, а те лилии, – и она хлопнула в ладоши.
Янаш смотрел как-то грустно, а Никита хмуро и с нетерпением, плохо объяснимым. Его можно было заподозрить, что если бы хватило храбрости, он вмешался бы в разговор.
– Да, это милая вещь, – сказал Янаш, – новые края и новые чудеса Божьего всемогущества, но я всегда свой, поездку не могу разрешить, пока лучше не изучу, в какую сторону она поведёт… и это моя вещь.
Пани мечникова рассмеялась.
– Вы – тиран с этой своей заботой о нас, пожалуюсь же его милости, когда вернёмся. Слышишь!
– Слышу и на кару хотя бы на хлеб и воду готов, я выполнил д о л г.
Ядзя приблизилась к его уху и шепнула, заслоняясь ручкой:
– Трус! Трус!
Янаш зарумянился.
– Дарую вам заячью шкурку, когда вернёмся в Межейевицы…
– От пани приму её с благодарностью, – сказал Янаш, – будет напоминать мне выполненную обязанность.
А ксендз Жудра, который до сих пор молчал, доложил:
– Хоть это юнец, но мы должны его слушать. Я согласен с гетманом.
– Хорош гетман, который не имеет отваги! – вставила Ядзя.
– Но я готов хоть сегодня и один, без товарища, когда прикажете, – сказал Янаш весело, – только не с моими дамами, за которых отвечаю головой.
Мечникова молчала, смотря и прислушиваясь к спору.
– Ну довольно, – сказала она, – довольно, гетман пусть поедет, чтобы информацию достать, а я от своего не отступлю и Ядзя тоже: немного света должны увидеть.
Затем все замолчали.
На следующее у тро по горам расстелился туман и начал моросить дождь, а к полудню лил прилично и все планы экспедиции смешал и приостановил.
Вошёл Корчак, одетый в повседневную одежду: серый жупаник и длинные ботинки, с весёлым, как всегда, лицом. Мечникова, прежде чем начала говорить, кивнула ему, чтобы выглянул за дверь, были ли они одни.
– Хоть ничего плохого, с чем бы нужно было скрываться, мы не делали, – сказала она с улыбкой, – однако же лучше людей не искушать и избегать ненужной болтовни. Сегодня никто из нас не выберется на прогулку… льёт дождь… я хочу что-нибудь поделать в замке, но рада бы за это взяться осторожно…
Янаш ещё ни о чём не знал, дала ему читать старый листок, он пошёл с ним к окну…
Листок был бледный и пожелтевший, день хмурый, поэтому он не скоро с ним управился, но по мере того, как читал, его лицо прояснялось.
– Что ваша милость на это скажете? – спросила мечникова, подбоченясь.
– История любопытная и необыкновенная! – выкрикнул Янаш. – Но, наимилостивейшая пани добродетельница, если вы мне сколько-нибудь верите и доверяете, ради Бога, мы должны быть осторожными! Все согласны с тем, что Доршак плохой человек, жадный… Что же бы тогда с ним было, если проведал бы, что тут у него такое сокровище в замке добываем? Сейчас мы не очень-то в безопасности, что же, когда его жадность будет потревожена… Один поиск уже натолкнёт его на размышления.
– Но он сюда всё-таки без моей ведомости не войдёт, – сказала пани.
– Несомненно, но и нехорошо, чтобы люди об этом знали, кроме Никиты; не то, чтобы я не доверял им, – говорил Янаш, – но после рюмки водки мимовольно развяжутся языки…
– Ты прав, ты благоразумен, – смеясь, добросила мечникова.
Ядзя смотрела на него издалека, слыша эту похвал, и как бы наперекор покачала головкой.
– Что делать? – спросила старшая пани.
– Сперва нужно исследовать, есть ли там ещё что-нибудь, потому что столько лет тут хозяйничали чужие люди, кто знает, не подобрали ли мёда раньше, – сказал Корчак, – в письме даже точно не указано, где это замурованное подземелье мы должны искать.
– Вчитайся получше, – проговорила мечникова, – внизу отдельные указания…
– Ах, да! – сказал Янаш, потихоньку расшифровывая старое письмо. – Войдя в подземелье перед башней, по правую руку – проход, ведущий в более глубокий подвал. На его стенах три потёртых креста… С правой стороны, в середине между двумя блестящими кирпичами, циндровки, которые следует удалить. Не могу, – сказал Янаш, – никого использовать для этой работы, кроме Никиты. Мы управимся так, что нас никто не увидит.
