Мечник чувствовал себя виноватым в отношении его, никогда, однако, не признался бы в этом первый; теперь был сломлен покорностью и мягкостью и был возмущён на самого себя. Пошли вместе, как если бы никогда ничего не портилось между ними, говоря о турках, о короле, о походе, о дворе и не касаясь раздражительных вещей. Поскольку Збоинский в этот день собирался поклониться королеве и быть у двора, Янаш с ним попрощался, так как имел также занятие, данное королём. Вечером договорились встретиться.
Мечник в духе упрекал себя в вине.
Но, однако, речь вовсе не шла, чтобы сменить убеждния для дочки и брака. Хотел отблагодарить Янаша за неблагодарность, но совсем иным способом – поддерживать его у короля, показывая ему доброе сердце. В Межейевицы не только его не приглашать, но о них, о жене и дочке, при нём избегал вспоминать.
Прежнее весёлое настроение мечника сделало его приятным королеве, которая нуждалась в рвзвлечении, и благодарна была тем, что его с собой приносили.
В беседе Мария Казимира похвалила воспитанника мечника, потому что и она знала Корчака, который был несколько месяцев при дворе, и довольно его любила.
– У меня есть в отношении него планы, – сказала она потихоньку, – ладную панну, прекрасное приданое и доброе имя.
Застряло это в голове старого, а так как имел связи при дворе, узнал, что королева намеревалась сватать Янаша с маркграфиней французской, небогатой девушкой, но прекрасного рода. Его это удивило.
Вечером, когда они снова сошлись, мечник начал издалека расспрашивать о том наследстве скряги. Янаш не очень хотел об этом рассказывать, в итоге, однако, удовлетворяя любопытство мечника, отчитался ему во всём. Пан Збоинский сильно задумался… Всю ночь потом спать не мог, хотя не знал почему.
Рано утром он пошёл в костёл на службу. Тут, как обычно, начал с собой расчёт с совестью. Никогда издавна он у него таким плохим не выпадал.
– Отвратительный грешник, – бейся головой о пол и бей себя в грудь, – говорил он сам себе, – потому что ты полон непристойности и грязи. Ребёнком ты пожертвовал из-за глупого тщеславия, а теперь, когда тебе засветилось золото в карманах бедного парня, ты начинаешь находить в нём вкус и уже тебе кажется не таким далёким. Ха! Признайся, покорись, ты же не подлец, жадный и глупый?
И бил себя мечник в грудь, и плакал.
Если бы кто-нибудь со стороны посмел ему хоть половину острых правд поведать, вызвал бы его на дуэль, наверное, и изрубил, – себе должен был это простить.
Когда месса окончилась, он вышел смирившийся и гневный. Не хотел даже дольше оставаться в Жолкве. Накануне этого дня король дал ему привилей на староство. Мечник подумал, и из расчёта с совестью выпало, что с дипломом за контушем вернулся к королю. Никого не было.
– Наияснейший пане, – сказал мечник, – я хотел поцеловать руку вашего королевского величества за вашу милость, но о новой просить.
Король стоял удивлённый. Мечник достал бумагу.
– Наияснейший пане, сделайте для меня это, прикажите в канцелярии переписать староство на Корчака. Он спас мне жизнь, не знаю, как ему долг отдать. Хлеба по милости Божьей имею достаточно.
Поклонился до колен.
– Я дал бы ему другое, – ответил король, – но реально уже для раздачи ничего не имею.
– То была бы ваша милость, наияснейший пане, а не жертва от меня, а я желаю, чтобы он взял это из моих рук.
– Уступи ему староство, а я консенсус дам, – произнёс король, – согласен на это.
Поклонившись, Збоинский побежал в канцелярию и за несколько дукатов получил замену привилея.
Имея его в кармане, он пошёл в гостиницу, напевая. Корчак должен был подойти. Едва он показался в дверях, Збоинский приветствовал его давней улыбкой.
– Я уж думал, тебя та маркграфиня удерживает, – рассмеялся он.
– Какая? – спросил Корчак, румянясь. – Ни о какой на свете не знаю.
– Здоров шутить, – моргая глазами, сказал мечник, – королева сама тебя сватать собирается.
– Мне о том не снится.
Мечник обернулся, ища бумагу, взял её в руки и встал перед Корчаком.
– Слушай, – сказал он, – ты служил мне верно и честно, я отплатил тебе так, что ты мог посчитать меня неблагодарным. Спокойно уснуть не могу. Наши счёты не окончены. Король мне дал староство Мелницкое, а я выпросил у него право уступить его тебе. Консенсус король подписал. Приветствую тебя, мой староста.
И бросился ему на шею.
Янаш упал ему в ноги.
– Мой пане, которого могу назвать отцом, потому что мне его заменил, не делай этого, прошу! Что мне от этого староства!
– Тебе ничего от него, но мне, мне нужно, чтобы от меня получил. На моей совести будет легче.
Янаш встал и поцеловал руку мечника. Мечник был дивно весёлый. На следующий день он приказал готовиться к дороге.
Вечер прошёл быстро. Раздевшись, Збоинский зевнул и наконец объявил, что укладывается спать.
– Ты иди, но завтра, любезный староста, появись тут с рассветом, чтобы ещё раз попрощаться.
С каким-то странным чувством смешенной грусти и радости Янаш потащился домой. Этот подарок мечника тяготил его, как камень, видел в нём окончание расчётов, род тайной оплаты, погашения долгов и разногласий.
Збоинский не хотел быть в долгу, а иначе отблагодарить не умел.
На следующее утро, когда пришёл в гостиницу, люди мечника и кони уже были готовы. Мечник, посвистывая, доедал полевку, весёлый, как раньше, когда имел перед собой дорогу.
– День добрый пану старосте! – воскликнул он шутливо. – А как вам спалось с привилеем под подушкой?
– Неинтересно, – сказал Янаш, целуя его руку, – потому что я боялся проспать утро.
– И ни на волос этого не произошло. Вы меня знаете? Гм? Я, когда выбираюсь в дорогу, всегда за час готов раньше, чем нужно. Это уж такая натура.
Збоинский велел подать себе дорожный кожушек. Янаш его подпоясал; надел тёплые ботинки, взял в руку шапку. Нежно попрощались. Корчак проводил его до брички. Мечник сел.
С непокрытой головой стоял перед ним Корчак, в его глазах навернулись слёзы. Лошади уже почти тронулись, когда Збоинский обернулся, ударил Янаша по плечу.
– Слушайте, пане староста, – воскликнул он, – как только вам король даст отпуск, я вас ожидаю в Межейевицах.
Эти слова он произнёс громко, отчётливо, медленно, и добавил:
– Пошёл!
Кони, привыкшие к этому голосу, помчались. Корчак хотел схватить руку, но уже было слишком поздно.
Мечник, улыбаясь, попрощался с ним рукой и повторил:
– До встречи в Межейевицах!
* * *
Как пан мечник весёлым вернулся домой и приятно удивил жену своим настроением, о том широко писать не видим нужды. С Ядзей поздоровался по-старому, поцеловав её в лоб.
Говорил больше лицом, но устами ничего. Выдержал так минуту, потом будто бы равнодушно сказал:
– Но, но, я встретил в Жолкве Янаша, везёт ему, везёт… Король ему староство дал, а её величество королева хочет его на какой-то француженке женить. Я думаю, однако, что до результата не дойдёт, потому что… потому что я его позвал в Межейевицы.
Голос его дрожал. Ядзя вскочила и упала, плача, к коленям.
– А только уже этих рыданий достаточно, – выпалил он, – когда плохо – ревут, когда хорошо – плачут! Наказание Божье с этими слезами! Чего же больше от меня хотите? Пусть будет в доме весело.
Он обнял дочку.
И на этом кончается история Янаша Корчака и прекрасной дочери мечника.
Примечания
1
Совершенная красота! Несравненная! (лат.)
