Я ж его еще вот таким, – показывает примерно метр от земли Ефимыч, – помню.
– То есть ты хочешь сказать, что я всё придумываю? Так, да?
– Сеня… Я ж тебя ни в чем не обвиняю, только не понятно мне… У тебя какие-то проблемы, ты аж бабушкин дом продаешь, а Витя и в ус не дует. Он же там зарабатывать должен бешеные бабки в свое международной конторе. И тут…
– Всё. Хватит, – обрывает Ефимыча Арсений.
– Ага. Затыкай мне рот, чего там. Сейчас трудно тебе сказать, зато потом будет легче, я ведь…
– Ты ведь как лучше хочешь! Я знаю. Каждый раз хочешь как лучше. Только получается наоборот. Что, своего сына не удалось нормально воспитать, ищешь другого отца-неудачника?
– Спасибо, тебе на добром слове, Сеня.
Ефимыч встает, размахнувшись бросает недопитую бутылку пива в реку и шагает к избушке.
– Сходили на рыбалку, – ворчит Арсений, собирает удочку и шагает обратно в деревню.
Мучиться угрызениями совести он начинает примерно на середине пути. Может Фимка и вправду беспокоится? Просто такой он человек, не умеет мягко и интеллигентно, говорит прямо, режет по живому. А Арсений его обидел. Про детей да отцовство разве можно так…. Хотя он, конечно, первый начал, но все равно вышло не красиво, не хорошо.
Только упрямство и чертова гордость, которую как не гни, все равно распрямится, не дают повернуть назад, попросить прощения. Вершнёв останавливается дважды, но потом продолжает идти обратно в деревню. Ну его, этого Фиму.
У ворот дома, точно заранее почуяв приближение соседа, ждет Василий.
– Здорово, Иваныч, – он шмыгает носом, переминается с ноги на ногу.
– Долг принес? – Арсений не смотрит на него, заходит во двор.
– Не… Меня там это… с калымом прокатили… Не срослось. Мне бы рублей двести еще… На недельку всего. Выручишь?
– А может две тыщи, Вась? Или двадцать? – Арсений поворачивается к соседу. – Давай я пойду щас, свой станок для печати денег включу и тебе, едрена мать, двадцать тыщ тебе напечатаю! А? Устроит?
– Да ты че беленишься то, Иваныч! – Васька отступает на шаг, выпучив глаза.
– Пока долг не вернешь, ничего я тебе не дам, понял?
– Ну ладно, – пожимает плечами Василий. – Чего орать-то?
Бормочет себе что–то под нос, очевидно нелицеприятное про Арсения, топает к своему дому. Вершнёв захлопывает ворота так, что столбы сотрясаются и садится на завалинку.
С кем мог, со всеми разругался. Денег не добыл. И вариантов пока нет. Арсения постепенно охватывает отчаяние.
Утро начинается со стука в ворота. Арсений открывает глаза. Надо же, не хотел ведь пить вчера, а после ссоры с Фимой нашел–таки дома заныканные пол-литра коньяка и приговорил почти всё. Как следствие – голова болит, желудок недовольно размышляет – не распрощаться ли со своим содержимым максимально быстрым способом. Одна радует – алкоголика бы из тебя, Арсений Иваныч, не вышло.
Наверное.
Кто стучится?
Превозмогая тошноту и боль в висках, Вершнёв добирается до окошка и удивленно замирает: у ворот стоит «Киа» Колывановых, а рядом с ней – Теодора. Видимо, стучится она уже давно, и теперь отошла от ворот, пытается заглянуть в окна. Зачем она приехала?
Арсений накидывает куртку, спешит на улицу.
– Здравствуйте, – выдыхает облачко пара девушка. – А я… к вам.
Словно и так не ясно.
– Здрав… ствуйте, – сглотнув на середине слова приветствует нежданную гостью Арсений.
– Можно зайти? А то… холодно, – Тео обнимает себя, пряча ладони подмышки.
– Да. Конечно. – Арсений ведет ее в дом. Там кавардак. Диван на кухне не заправлен, одеяло наполовину лежит на полу. Вершнёв смущенно пытается навести хотя бы минимальный порядок.
– Арсений Иванович, это правда… Что вы говорили о человеке?
– Каком? – с утра Вершнёв соображает туго.
– Ну что человек может умереть.
Арсений опускается на краешек стула.
– Так и есть. Этому… человеку больше никто не может помочь. Только я.
– Если хотите, можете рассказать. У меня два месяца назад умер брат. Родной. Старший брат, Герман.
– Мои соболезнования, Тео. Что с ним случилось?
– Рак. Ему было всего тридцать семь, представляете? Я знаю, что значит терять близких людей. Поэтому – можете мне все сказать.
– Тео, послушайте… А могу я не говорить? Вы поверите мне, если я ничего не расскажу?
– Я вам уже поверила. Это ваше личное дело. Я думала – может быть, вам легче станет, если расскажете…
– Вряд ли, – качает головой Арсений.
– Тогда я хочу вам кое–что предложить, – Тео садится на диван напротив Арсения. – То есть, не «кое–что»… Деньги.
– Как это? – Арсений непонимающе смотрит на девушку.
– Мы с Толиком решили откладывать на вторую квартиру. Чтобы потом оставить ее нашему ребенку. Будущему. Копить нам еще лет пять и… мы подумали… Хотя, если честно – это я так захотела сделать. И убедила Толика. Он просто не знает, как это тяжело – видеть, как умирает человек, понимать, что ты не в силах ничего сделать с этим. Толя, он ведь как ребенок… Большой, сильный, умный… ребенок.
– Это я заметил, – усмехается Арсений.
– Так вот… – Тео лезет в карман пальто и достает пачку пятитысячных купюр, перетянутую резинкой. – Здесь шестьсот тысяч, Арсений Иванович. Я… мы хотим одолжить их вам на три года. Безо всяких процентов. Вернете или по частям, или все сразу – как удобнее. Вот, берите. – и Тео протягивает деньги Арсению.
Тот удивленно переводит взгляд с пачки на Тео и обратно.
– Вы серьезно? – наконец спрашивает он.
– Абсолютно. Я думаю, что это правильно. Это доброе дело, и я хочу его сделать. К тому же… я надеюсь, вы сможете их нам вернуть.
– Смогу. Я все сделаю для этого, Тео…
Арсений вскакивает. До него начинает доходить, что это не шутка, не сон, не розыгрыш – эта странная девушка действительно спасает его сейчас. И его старый дом. И всю его жизнь. Фантастика. Это просто что-то совершенно фантастическое, но оно происходит.
Арсений берет деньги, и чувствует, что на глаза наворачиваются слезы. Он шмыгает, часто моргает – не хватало еще опозориться, реветь тут, как слюнтяй какой-нибудь.
– Господи, как мне вас благодарить?
– Помогите тому человеку. Этого достаточно, – улыбается Тео. Она впервые улыбнулась, и кажется только сейчас Арсений замечает, какое красивое у нее лицо. И какое на самом деле доброе.
– Так ведь не бывает, – бормочет Арсений. – Вы меня спасли, Тео. Вы не знаете, что вы сделали… Спасибо. Можно я вас обниму?
И не дожидаясь разрешения, Арсений сгребает Тео в охапку и прижимает к себе. Предательская слезинка все же скатывается по его правой щеке.
Тео убегает, едва Арсений выпускает ее из объятий. Кажется не потому, что боится передумать, а потому, что стесняется своего неожиданного доброго поступка, на который в наше время редко кто готов. Может быть, вообще никто, кроме нее.
Арсений долго сидит на кухне, улыбаясь в одиночестве, точно пьяный. Он качает головой. Думает о том, как повезло Колыванову с женой. Удивительная девушка. А поначалу она Арсению совсем не понравилась. Как
