Сквозь щелку покрывала я увидел босые ножки Крикуновой, которые стали удаляться в направлении ванной. Зубов же, лежа в изнеможении на кровати, тяжело дышал.
– Грешница! Грешница! – яростно шептал он, не в силах успокоиться.
Спустя несколько минут Лариса вернулась, взобралась на кровать и сказала:
– На, возьми, это должно придать тебе силы.
– Что это?
– Мой фирменный чай с добавлением коньяка. Усиливает продолжительность… То, что продают в «Интиме» под маркой македонского, не идет ни в какое сравнение.
Зубов стал жадно пить влагу большими глотками.
– Ты же обещал, что это будет не последний раз! – с ноткой обиды сказала Лариса.
– Сейчас, сейчас, дай отдышаться…
– Ничего, ничего, – успокоила его Лариса. – Ляг, полежи, успокойся, а потом продолжим…
– Да, надо полежать, – с досадой согласился священник.
Я подумал, что Зубов обладает большим самомнением и иной роли, кроме доминирования в окружающем его социуме, выполнять не желает. Исключением, видимо, является лишь церковное начальство, перед которым он меняет модель своего поведения на сто восемьдесят градусов. Вот и сейчас, оказавшись хоть на какую-то малость несостоятельным, он, видимо, переживал ситуацию нешуточным образом.
– Аркадий как-то говорил мне, что для регенерации энергии необходимо стать внутри пустой цистерной, – нарушила молчание Лариса. – Природа не терпит пустоты, и наполнит ее энергией.
– Шарлатан твой Аркашка… Сатане служил… – хрипло ответил Зубов.
– Нельзя так о покойном, – серьезным тоном сказала Лариса.
– Прости, господи! – отозвался священник.
– Тебе, кстати, не кажется странным, что обстоятельства его смерти и происшествие около твоей квартиры схожи по почерку?
– Ну и что! Я господу служу, а он сатане… служил. Сколько раз тебе говорил, чтобы ты не водила к нему своего Дениску. Не будет толку, только вред причинишь ребенку. Кстати, мандарины для него я купил, в багажнике лежат…
– Спасибо, батюшка, за заботу.
– Ты молись чаще за здравие сына своего, Господь пожалеет его.
– Дай-то бог… Но у меня из головы не идет мысль о том, кто это мог сделать.
– Мало ли у нас ненормальных?! Пускай в этом детективы разбираются. Сегодня, кстати, приходил ко мне один, все выпытывал… Некто Мареев, смешной такой, на клоуна похожий…
Я, находясь под кроватью, побагровел от возмущения. «Да тебе самому гири надо идти на арену кидать, а не заблудшие души наставлять на путь истинный, Казанова в рясе!» – захотелось крикнуть мне.
– Нет, он милый, – вступилась за меня Лариса, и слова ее пролились на мою душу божественным елеем. – Я с ним тоже познакомилась, немного раньше тебя.
– Кто милый? – возмутился Зубов. – Он милый?.. Ты познакомилась?.. Ну, смотри, грешница, запоешь ты сейчас у меня…
– Милый… – яростно повторял Зубов. – Милый…
На кровати снова началась возня, которая спустя некоторое время медленно, но верно перешла в не столь размашистую, как раньше, но все же ритмичную лыжную прогулку. Я уже вполне свыкся с мыслью, что прямо надо мной пользуют ту женщину, которая два дня подряд занимает мои мысли. Я чувствовал, что у Зубова происходит какой-то душевный разлад, дискомфорт, который он отчаянно пытается подавить. В данном случае, используя в качестве компенсации обладание покорным женским телом. И мне стало жалко этого, видимо, в душе весьма закомплексованного человека. Я и не представлял себе, какую актуальность будет иметь мое чувство несколькими минутами спустя…
Движения на кровати вдруг затихли, и послышался сдавленный мужской стон.
– Что?.. Что такое?.. Петя… Батюшка… – глухо прозвучал голос Ларисы.
– Что-то не то… – заплетающимся языком произнес Зубов. – Прихватило чего-то…
На кровати снова послышалась возня, сопровождавшаяся яростным сопением отца Петра.
– Да что с тобой такое? – обеспокоенно спросила Лариса.
– Ничего, – прорычал Зубов и вдруг закричал как резаный.
– Господи, да что ж это такое?! – плачущим голосом спросила Лариса.
– Сер-дце, – сдавленно прохрипел Зубов.
Крик Зубова, прозвучавший как из преисподней, и последовавший за этим комментарий подвигли меня на еще одно неожиданное в этот вечер решение. Я откинул полог кровати и вылез на свет божий, щурясь и закрываясь рукой от света.
– А-а-а! – заорала Лариса, увидев меня.
Я, не обращая на нее внимания, уставился на отца Петра. Его физиономия была искажена болезненной гримасой, а глаза закрыты.
Я взобрался на ноги и, не реагируя на испуганный и изумленный вид Ларисы, стал пытаться делать отцу Петру искусственное дыхание.
– «Скорую» вызывайте, и побыстрее, – как бы между делом сказал я.
Я даже сам удивился, насколько спокойно и уверенно я произнес эти слова. Лариса тут же бросилась к телефону исполнять мое приказание.
Через некоторое время священник открыл глаза и непонимающе на меня уставился.
– Это я, смешной такой, Мареев, – сказал я. – Лежите смирно до прибытия «Скорой».
Отец Петр сделал глазами жест, похожий на повиновение.
«Скорая» прибыла стандартно, примерно через двадцать минут после звонка. В течение всего этого времени Лариса в ужасе сидела в кресле, накинув на себя покрывало и прижавшись коленками к груди. Я короткими четкими фразами объяснил свое появление в ее квартире, и мне показалось, что она восприняла это как само собой разумеющееся. Отец Петр неподвижно лежал на кровати и тяжело дышал.
Прибывшие врачи подозрительно оглядели нашу импровизированную троицу: Ларису, одетую к тому времени в банный халат, голого отца Петра и меня, одетого по всей форме в верхнюю одежду. Старший кардиолог скептически покривил губы, быстро сделал необходимые операции типа снятия кардиограммы и коротко заявил:
– Н-да… Инфаркт. Срочно в машину.
И пронзительным взглядом укоризненно посмотрел на Ларису. Та смутилась и отвела взгляд.
Мы со старшим врачом накинули на отца Петра покрывало, а потом, кряхтя от натуги, переложили тушу сексуального героя на носилки.
В прихожей я поинтересовался насчет перспектив святого отца на этом свете. Врач, который, судя по его состоянию, находился в процессе борьбы с похмельным синдромом, воздел глаза к потолку, цокнул языком, посмотрел на могучую бороду священника и сказал:
– Вопрос сложный, неоднозначный… Но вряд ли такой лось просто так поднимет лапы кверху.
Я согласился с этой мудрой мыслью, когда поднял носилки, которые прогнулись под тяжестью отца Петра.
Вернувшись в квартиру, где Лариса по-прежнему находилась в состоянии некоего оцепенения, я наконец получил возможность ее нормально осмотреть при электрическом свете.
Ничего интересного, однако, я не обнаружил. Обычный интерьер съемной квартиры – минимум мебели, аппаратура, полочка для книг, среди которых преобладали любовно-эротические романы и книги по технике секса.
– Ты в больницу поедешь? – спросил я Ларису, переходя на «ты».
– Нет, – ответила она, стуча зубами, не в силах справиться с охватившей ее дрожью. – Позвони лучше его жене, скажи, что случилось недоброе.
И назвала мне номер телефона. Я позвонил и как мог более четко и внятно обрисовал случившееся. Ответив как мог уклончиво на уточняющие вопросы, я распрощался.
– Я хочу домой, – сказала Лариса. – У тебя есть машина?
– Да. Сейчас отвезу. Одевайся.
Крикунова, не переставая дрожать, оделась и вышла из квартиры. Всю дорогу в машине она молчала, находясь по-прежнему под впечатлением происшедшего.
Довезя Ларису до ее подъезда и распрощавшись с ней, я снова завел мотор своей «ноль-первой» и поехал домой, успокаивая себя мыслью, что, несмотря на бурные события сегодняшнего дня, в расследуемом мной деле не случилась еще одна смерть.
Я вернулся домой совершенно разбитым и тут же повалился спать. На общение с Приятелем не оставалось ни физических, ни моральных сил.
Спал я, однако, тревожно. Перед моими глазами снова возникли мириады гробиков с дьявольскими надписями. Их везли на маленьких игрушечных повозках по грязному мартовскому снегу куда-то очень далеко. Внимательно приглядевшись к извозчикам, которые погоняли маленьких лошадок, я понял, что они представляют собой одно и то же лицо. Кокетливо и в то же время виновато улыбаясь, на меня смотрели тысячи карих глаз Ларисы Крикуновой…
Проснулся я от звонка по телефону. Машинально бросив взгляд на часы, отметил, что время уже девять.
– Алле. Мареев.
– Он умер, – тихо прошептал женский голос на том конце провода.
– Кто умер? – не совсем отойдя от сна, спросил я.
– Сегодня утром, в Первой Советской, в реанимации… Умер отец Петр, – выдавила из себя слова Лариса и заплакала.
Эта информация окончательно вернула меня в реальный мир. Подумав несколько секунд, я спросил:
– Ты где?
– Здесь, в больнице.
– За тобой приехать?
– Да… Если можно.
Наскоро проглотив бутерброд с кофе, я выбежал во двор, завел свою «ноль-первую» и поехал в больницу. Погода выдалась мерзопакостнейшая – шел мокрый снег, смешивающийся с дождем.
