— Господи, Фрэнк! Думаешь, мне непонятно, к чему ты клонишь?
Фрэнк ухмыльнулся, но пристыженности в его лице я не заметила.
— А что? Как говорится, попытка не пытка. Серьезно, рекомендую тебе прийти. До понедельника все равно никто не возьмется за это дело, только мы с Сэмом. Посидим, поболтаем о том, что имеем на сегодняшний день. Неужели тебе не интересно?
Еще как интересно! В том, что рассказал мне Фрэнк, не хватало одного: что, собственно, представляла собой убитая девушка. Я снова закурила.
— Ты серьезно думаешь, что мы справимся? — спросила я.
Фрэнк задумался. Налил себе, жестом предложил наполнить мой бокал, но я отрицательно покачала головой.
— Будь это обычный случай, — ответил он, садясь на диван, — я бы сказал, что скорее всего не справимся. Но случай необычный и у нас имеется пара-тройка преимуществ помимо очевидного. С одной стороны, убитая прожила здесь всего три года, что существенно облегчает нашу задачу — не нужно искать родителей или братьев с сестрами, не рискуешь наткнуться на одноклассницу, которая начнет расспрашивать, помнишь ли ты первый школьный бал. Кроме того, не похоже, чтобы за три года она обросла знакомствами: вращалась в узком кругу, училась на малочисленном факультете, лишь раз устраивалась на работу, — а значит, у нам нет необходимости допрашивать массу родственников, друзей или коллег.
— Она аспирантка, Фрэнк, занималась английской литературой, — заметила я. — Я ничего не смыслю в литературе. Помню лишь кое-что еще со школы. Не говоря уже о профессиональном жаргоне.
Фрэнк пожал плечами:
— Так и Лекси, насколько нам известно, не слишком в этом разбиралась, однако ей удалось сойти за свою в узких кругах. Удалось ей, удастся и тебе. Слава Богу, не фармацевтика или машиностроение. Если начнешь тормозить, легко сослаться на посттравматический шок или частичную потерю памяти. Не волнуйся, что-нибудь да придумаем.
— А если у нее был бойфренд?
Для меня такой поворот дела был бы совсем некстати. Есть вещи, к которым я совершенно не готова.
— Можешь спать спокойно — твоя девичья честь останется в неприкосновенности. Есть еще одна штука, которая сработает на нас: ты поняла, что фотографии сделаны с видеозаписей? У нашей героини был мобильник с видеокамерой, и, судя по всему, «великолепная пятерка» использовала его как камкодер. Качество изображений так себе, средней паршивости, но память телефона мощная, буквально нашпигована видеоклипами. На них можно увидеть всех пятерых, причем в самой разной обстановке: в магазине, на пикнике, дома, на улице — короче, везде. Таким образом, у нас имеется готовая подборка сведений: ее голос, пластика, жестикуляция, манеры, характерные словечки, характер отношений с четверкой. В общем, все, что надо. Кэсси, ты ведь у нас умница. Ты прекрасный тайный агент. Достаточно собрать все воедино, и мы получим уникальную возможность найти убийцу.
Он допил последние капли вина и потянулся за курткой.
— Было приятно повидаться с тобой, детка. Мой телефонный номер у тебя есть. Позвони, если решишь завтра прийти.
Сказал и вышел за порог.
Лишь когда захлопнулась дверь, до меня дошло: ведь я машинально спросила у него о парне убитой девушки, как будто пыталась найти в нашем плане уязвимое место, как будто я уже была в деле.
У Фрэнка есть удивительный дар вовремя поставить в разговоре точку. После его ухода я долго сидела у окна, тупо глядя на крыши домов. Лишь когда встала, чтобы налить себе вина, выяснилось, что он кое-что оставил для меня на кофейном столике.
А именно фотографию Лекси и ее друзей на фоне Уайтторн-Хауса. Зажав бутылку в одной руке и бокал — в другой, я подумала, не перевернуть ли мне снимок изображением вниз — пусть полежит так на столике до тех пор, пока Фрэнк не вернется за ним. Или лучше сразу сжечь? Поразмышляв с минуту, решила все-таки не сжигать фотографию в пепельнице. Вместо этого взяла ее в руки и снова отошла к окну.
Ей можно дать любой возраст. Она говорила, что ей двадцать шесть, но я бы дала и девятнадцать, и тридцать. На лице ни одной характерной отметины: ни морщинки, ни шрамика, ни оспинки от ветрянки. Что бы жизнь ни обрушивала на эту женщину, пока не подбросила ей Лекси Мэдисон, все, подобно мячику, отлетало прочь, таяло как утренний туман, не нарушая неприкосновенности и чистоты. Я выглядела старше: операция «Весталка» подарила мне первые морщинки и круги под глазами, которые не исчезают, даже если я хорошо высплюсь. Я почти наяву слышала голос Фрэнка: «Ты потеряла уйму крови и несколько дней провела в коме. Мешки под глазами — в порядке вещей, не пользуйся ночным кремом».
Застывшие рядом с ней соседи по дому смотрели на меня в упор и улыбались. Полы темных пальто треплет ветром, на шее у Рафа — огненно-алый шарф. Снимок был сделан под кривым углом: по всей видимости, фотоаппарат установили на какую-то подставку и воспользовались таймером. Никто не сказал им: «А теперь улыбочку!» В их улыбках было нечто глубоко личное, что предназначалось только для самих себя, для своих последующих воспоминаний, для меня.
За спиной у них, занимая почти полностью задний план снимка, виднелся Уайтторн-Хаус. Внешне он прост, массивный, в георгианском стиле, три этажа, окна, которые, чем выше этажом, тем кажутся меньше, отчего сам дом тоже как будто делается выше. Темно-синяя, местами облупленная дверь. Двойное каменное крыльцо. Три аккуратных ряда дымовых труб. На стенах побеги плюша почти до самой крыши. По обе стороны от двери колонны, а выше — веерообразное окно. Вот, пожалуй, и все украшения. Просто дом.
У моих соотечественников жажда обладания собственным домом в крови. Это их страсть, навязчивое желание. Сотни лет ирландцы зависели от прихоти землевладельца, который мог в любую минуту согнать их с земли. Стоит ли удивляться, что собственный дом стал для них главной жизненной целью. Иначе откуда у нас такие цены на недвижимость? Риелторы прекрасно знают: можно заломить полмиллиона фунтов за норку с одной спальней. Главное, сговориться друг с другом и убедить ирландца, что у него нет другого выбора. И тогда он продаст собственную почку или будет горбатиться на работе по сто часов в неделю, но денежки выложит.
А вот мне этот самый ирландский ген не достался — похоже, его вытеснил какой-нибудь французский. Вешать себе на шею мельничный жернов ипотеки — вы меня извините. Уж лучше жить на съемной квартире. Пара мешков для мусора плюс уведомление за четыре недели. Надоест, и я в любую минуту могу съехать.
Будь у меня желание купить дом, он был бы похож на Уайтторн-Хаус. Он не имеет ничего общего с безликими коробками, которые покупают все мои друзья. Риелторы обычно соловьем заливаются, расхваливая их. («Изысканный особняк, построенный по индивидуальному проекту в новом элитарном комплексе».) Идут эти архитектурные убожества по цене, в двадцать раз превышающей ваш годовой доход, и начинают разваливаться, стоит только застройщику сбагрить их с рук.
Дом на снимке был настоящий, без всякого компостирования мозгов — имелись в нем мощь, гордость, красота, которые переживут всякого, кто увидит его. В вихре снежинок побеги плюща и темные окна казались чуть размытыми. А тишина… Такая глубокая и всеобъемлющая. Казалось, стоит просунуть руку сквозь глянцевую поверхность снимка, и я смогу ощутить кожей зимний холодок.
Мне не надо было приходить в этот дом. При желании я могла бы сразу сказать, кто та девушка и что случилось с ней. Сэм сообщил бы мне, когда они выяснят, кто она такая на самом деле, или у них появится подозреваемый; в принципе он мог бы даже дать мне возможность посидеть на допросах. Положа руку на сердце, так бы все и закончилось — он узнал бы лишь ее настоящее имя и кто ее убил. А я до конца дней мучилась бы вопросами. Дом не выходил у меня из головы, сияя и подрагивая словно мираж, — волшебный замок, который дано лицезреть только раз в жизни, манящий и вечно ускользающий, и эти четверо, его верные стражи, что зорко берегут секреты, которые страшно произнести вслух. И лишь мое лицо было способно распахнуть для меня его двери. Стоит мне сказать «нет», как он моментально исчезнет, растворится в небытии.
До меня дошло, что я держу снимок всего в нескольких сантиметрах от собственного носа. Наверное, я просидела долго, потому что стало темнеть, а совы на чердаке приступили к своим вечерним музыкальным упражнениям. Я допила вино, глядя, как за окном постепенно чернеет море, а вдали, у самого горизонта, замигал маяк. Решив, что приняла уже хорошо и потому мне до лампочки, что он обо мне подумает, я отправила Фрэнку эсэмэску: «Во сколько у вас совещание?».
Спустя десять секунд пискнул мобильник. «В 7, там увидимся». Могу поспорить, он держал телефон наготове, потому что знал: что еще я могу сказать, кроме как «да»?
В тот вечером мы с Сэмом впервые поругались. Наверное, давно пора, если учесть, что мы встречались уже три месяца и за все это время между нами не было и пустяковой размолвки. А вот момент выбрали явно неудачный.
