А дальше Бальзак в деталях, присущих учебнику по коммерческому праву, рассказывает о процедуре банкротства – как оно должно идти по закону и к каким уловкам прибегают банкроты и некоторые кредиторы, чтобы перетянуть одеяло на себя. Это умопомрачительный текст – и историческое свидетельство, и вместе с тем актуальность нечеловеческая: примерно так все происходит и по сей день, особенно у нас.
Итак, должник получает право возобновить дела после того, как между ним и кредиторами подписывается мировой договор, то есть полюбовная сделка. Коммерческий суд назначает присяжного попечителя, который должен соблюдать интересы кредиторов и в то же время «охранять банкрота от притеснений разъяренных заимодавцев». Он имеет право налагать арест на имущество и назначать агентов.
Из тысячи банкротств в девятистах пятидесяти агент держит руку банкрота. <...> На собраниях кредиторов право голоса имеют и те, кому следует пятьдесят тысяч франков, и те, кому причитается пятьдесят су: голоса там подсчитываются, но не взвешиваются. <…> По закону соглашение, снимающее с купца часть его долга и возвращающее право вести дела, должно быть принято при голосовании большинством кредиторов, которым принадлежит большая часть суммы претензий. <…> Самое заурядное ухищрение состоит в том, что должник предлагает части кредиторов, образующей требуемое законом большинство, некую добавочную мзду, помимо погашающегося им по соглашению. <…> Другой, весьма распространенный способ состоит в создании фиктивных кредиторов… Уменьшив, таким образом, долю настоящих кредиторов, банкрот сколачивает себе средства на будущее и в то же время обеспечивает необходимое для соглашения количество голосов. <…> Кредиторы-хитрецы отправляются к кредиторам-простакам или кредиторам, чрезмерно загруженным делами, описывают им предстоящее соглашение в самых мрачных красках и скупают у них векселя банкрота за полцены против того, что они будут стоить при окончательной ликвидации. Крупные коммерсанты больше уже не прибегают к банкротству, они полюбовно ликвидируют дело. <…> Каждый считает, что банкротство дало бы ему меньше, чем ликвидация. В Париже поэтому больше ликвидаций, нежели банкротств. <…> По утверждении соглашения судом должник вновь становится таким же негоциантом, как был до банкротства: ему возвращается его актив, он продолжает вести свои дела, не лишаясь при этом права вновь объявить себя несостоятельным, чтобы не заплатить обещанных пятидесяти процентов долга; это, так сказать, “внучатое” банкротство…
Поначалу кредиторы, участвующие в процедуре банкротства, настроены недружелюбно. Одни требуют уголовного преследования: бал «обошелся приблизительно в шестьдесят тысяч франков... <…> Есть основания передать дело несостоятельного должника в особое присутствие уголовного суда с обвинением в банкротстве по неосторожности». Другие хотят лишить Бирото последнего: управляющий домом требует ареста мебели, хотя за квартиру полностью уплачено – «возможно, потребуется взыскать стоимость ремонта», и это при том, что Бирото только что закончил дорогущую перепланировку!
Но из этой схватки Бирото выходит победителем. Участки проданы за 70 тыс. франков, доля в фирме «А. Попино и К°» приобретена самим Попино за 48 тыс. франков, лавка «Королева роз» вместе с контрактом на помещение, обстановкой, товарами, патентами, а также арендой на двадцать лет фабрики с оборудованием в собственности ушла за 57 тыс. франков. Это недорого для такого дела, но это все, что дали. Семьдесят тысяч франков досталось Бирото и после ликвидации конторы Рогена. Таким образом, активы составили двести пятьдесят пять тысяч франков, а долги – четыреста сорок. Кредиторы получили больше половины.
Бирото вышел из банкротства с результатом, разозлившем его врага – вороватого приказчика. «Вместо банкротства бесчестного он увидел банкротство добродетельное. <…> …Кредиторы на общем собрании устроят еще, чего доброго, овацию парфюмеру». «Кредиторы, свалив Цезаря, искренне его теперь жалели. Каждый знал, как достойно держал себя парфюмер, в каком порядке нашли его книги, как честно он вел дела. Кредиторы были довольны, что среди них не оказалось ни одного “дутого”». В лавке Цезаря нашли все, «чем владел бедняга, вплоть… до личных драгоценностей парфюмера: булавки для галстука, золотых пряжек, карманных часов… Констанс (его жена. – Е.Ч.) также оставила свой скромный ларчик с драгоценностями. Купечество было глубоко поражено столь трогательной покорностью закону». Город впервые видит «разорившегося купца, всеобщее уважение к которому лишь возросло».
Бирото снова открывают кредит. Цезарь может уже платить по оставшимся долгам – процедура банкротства завершена, но он принимает решение рассчитаться сполна. Вся семья работает, не покладая рук, откладывая каждый грош. Постепенно скапливаются небольшие суммы, король, наблюдая его рвение, жертвует шесть тысяч, и Бирото выплачивает оставшиеся деньги самым нетерпеливым кредиторам. Он идет к тетке Маду, а та не может поверить, что такое возможно: «Вот это честность! Дайте-ка я выдам расписку, а деньги, старина, оставьте себе. Тетка Маду – горласта, тетка Маду – порох, но в груди у нее кое-что бьется!»
Оставшаяся сумма собирается как по волшебству; помогает Попино, которой озолотился на продаже «Кефалического масла». Он доплачивает Бирото за его долю. И вот наконец Цезарь свободен от долгов, дочь его выходит замуж за Попино, а зять, желающий сделать сюрприз Цезарю, снимает его старую квартиру… И снова бал – свадьба дочери. Но сердце помыкавшегося купца не выдерживает. Он умирает прямо на балу. «Вот смерть праведника», – констатирует присутствующий здесь аббат.
Роман «Евгения Гранде» с точки зрения экономической подоплеки можно считать зеркальным по отношению к «Цезарю Бирото». В ней отец Евгении Гранде, экономя на чем можно и держа всю семью в черном теле, делает колоссальное состояние и завещает все дочери, которая становится одной из богатейших невест Франции. Она не столь скупа, тратит крупные суммы на благотворительность, но ей «с молоком матери» передались способности отца вести дела так, что капитал она уже не растеряет.
Морализатор Бальзак, сам не способный избавиться от долгов, пытался предостеречь от этих опасностей публику и так, и эдак: примером того, чем заканчивается жизнь не по средствам, а также контрпримером – как экономия, хотя и принимающая одиозные формы, умелое инвестирование и отказ от жизни в долг позволяют сколотить состояние. Книги его очень актуальны. Всем любителям брать потребительский кредит, чтобы купить новую модель мобильного телефончика, – читать обе! Для вас писано. Откуда же все это знает Бальзак? Ответ находим в его гениальной биографии, написанной Стефаном Цвейгом. Писатель, обличающий мотовство в «Гобсеке» и «Евгении Гранде», знал, о чем писал, не понаслышке. В жизни он был неисправимым мотом:
В том самом 1836 году, когда сумма его долгов доходит до ста сорока тысяч франков и ему буквально приходится одалживать на обед у своего лейб-портного или лейб-медика, неутомимый расточитель заказывает вдобавок к знаменитой “трости господина Бальзака”… еще одну трость с набалдашником из носорожьей кости за шестьсот франков. А заодно уж он покупает золотой перочинный ножик за сто девяносто франков, кошелечек за сто десять франков, цепочку за четыреста двадцать франков – словом, приобретает целый набор таких предметов, которые скорее приличествуют кокотке, только что выпотрошившей заезжего набоба, чем “бедному мужику”, “подневольному труженику” и “завзятому аскету”[23]. <…> Бальзак сообщает своей “супруге по любви” (Эвелине Ганской. – Е.Ч.), что он, дескать, собираясь вновь уйти в глубочайшее одиночество, кроме квартиры на улице Кассини, снял еще некую “мансарду”, где он, недосягаемый даже для ближайших друзей, проводит дни и ночи в полном уединении, дряхлый, усталый, седовласый анахорет! “Эта келья не доступна никому, кроме моих родных”, – пишет он недосягаемой возлюбленной.
В действительности же эта мансарда, эта келья… оказывается роскошнейшей квартирой, ради украшения которой отшельник не жалеет денег. Хотя на улице Кассини имелось вполне достаточно мебели для четырех комнат, все заново заказывается на бульваре Капуцинов, у дорогого обойщика Моро. Даже Огюст, преданный слуга, получает новую ливрею, лазоревую, с алым жилетом, за которую Бальзак уплачивает, или, вернее, остается должен, триста шестьдесят восемь франков. Венцом этой удивительной монастырской кельи является будуар, достойный скорее “Дамы с камелиями”, чем прославленного писателя. Но именно нагромождение драгоценных вещей, изысканная чувственность красок особенно вдохновляют Бальзака…
Куча промотавшихся людей была и в окружении Бальзака. Например, его подругу юности герцогиню д’Абрантес «безнадежную расточительницу», «находят мертвой в убогой каморке на Парижском чердаке».
